Глубокая выемка - Всеволод Шахов

спустя пару минут. Собачка, вконец, обессилила, остановилась, присела и начала… мочиться. Ворона потеряла интерес и отпустила поводок. Старушка, наконец, добралась до собачонки. Вороны, вернувшись на дерево, победоносно прогорланили: "Кар-р-р".

Напряжение спало, и воцарилась спокойствие: умиротворенная старушка понесла домой замолчавшую собачонку, пятилетний пацан опять взялся за игрушку, мамаша принялась покачивать коляску, пожилой мужчина уткнулся в газету, школьники затараторили, а вороны, сидя на ветке, продолжили блаженствовать под ласкающим ветерком.

– Вот так аттракцион! – Виктор нарушил молчание и повернулся к Максиму. Тот сидел, полуоткрыв рот, смеялся глазами. От реплики он встрепенулся: – Да, чего только не увидишь. Даже в природе есть насмешка, хотя собачке явно не до смеху, но со стороны наблюдать весело.

Порыв ветра хлестанул огромное, метров пять на пять, плохо натянутое на стене павильона полотнище. Лицо на полотне то, как бы размывалось, как только лучи солнца выходили из-за туч, то контрастно проявлялось, когда солнце скрывалось. Чуть свисающие кончики мохнатых усов прикрывали едва заметную не то улыбку, не то усмешку. Тёмные глаза под слегка приподнятыми бровями остро наблюдали за скоплением людей на площади сквера. Жёсткие, немного волнистые, зачёсанные назад волосы на голове сохраняли монументальность, даже при сильном ветре.

– Пойдём к реке, – Света потянула ребят к набережной.

– Весной, с водой ещё ничего, а вот к концу лета в этом месте – по колено, траву на русле видно. Москва-река, а как захудалая речушка в какой-то деревне, – Вика, с огорчением, смотрела вдаль.

– Вот канал до Волги дотянут и придёт вода, будет полноводная река, корабли пойдут, – Виктор неторопливо облокотился на массивные кованные перила, установленным вдоль берега.

– А ты откуда знаешь? – Света округлила глаза и посмотрела на Виктора.

– Так он работает там… – Максим приобнял Свету за талию.

– Расскажи, как там дела идут? – Вика заинтересовалась.

– Да чего там говорить, трудная работа. Тяжело, но движется. – Виктор недовольно посмотрел на Максима. Как грозное напоминание, в сознании, проступила узкая полоска бумажки типографского текста с грифом "Сов. секретно", под которой пришлось ставить подпись. Крайне неприятное обязательство: никогда, никому и ничего не рассказывать о Строительстве под угрозой наказания за разглашение важной государственной тайны.

– Какой же ты неразговорчивый, – Вика поморщилась. Виктор заметил, что она скользнула взглядом по двум неотстиравшимся пятнам на его рубашке. – Скорее бы уже построили, надоело это болото, – театрально повела рукой в направлении отмели.

Внезапно, парк наполнился торжественной музыкой. Громко заиграл "Марш авиаторов". Виктор посмотрел на высокий столб, заканчивающийся четырьмя большими колоколообразными громкоговорителями – каждый охватывал свою сторону света. Невольно вспомнились мощные прожекторы около новой ветки на Глубокой выемке.

Красные флажки на столбах вдоль набережной создавали резкий контраст с чуть пробившейся зеленью почек деревьев. Тоненькие тёмные прутики- веточки не могли спорить с силой алых полотен, весело шуршащих на ветру. Виктор любил этот яркий цвет с детства. Родители часто оставляли его с родной бабушкой в Дмитрове. Та работала на дому портнихой. Раз в неделю, Виктор с бабушкой ходили в мануфактуру. Он оставался на проходной, стоял, покорно прижавшись к стене. Бабушка неловко семенила, нерешительно толкала железные, толстые прутья-лопасти, насаженные на ось. Вертушка, скрипнув, пропускала бабушку, и она исчезала из виду. Виктор, в это время, не знал, чем себя занять: то посматривал на мрачного сморщенного старичка-охранника в очках, то ковырялся пальцем в щелях ноздреватых, плохо обтёсанных, досок стены неряшливо сколоченного сарая у проходной. Минут через пятнадцать бабушка возвращалась с сумкой, взъерошивала Виктору волосы, – отдавала похвалу за спокойное поведение, – и он улыбался. Она приговаривала свою любимую фразу: "Будем живы – не помрём!" и они медленно возвращались домой.

Виктор с четырёх лет знал весь процесс изготовления ярко красных флажков. Мануфактура выдавала уже раскроенные куски, вероятно, чтобы у частников не было возможности проводить махинации с остатками ткани. Шёлковые прямоугольники, матовые с одной стороны, глянцевые с другой, бабушка скрепляла иголками попарно – матовые стороны оказывались снаружи – это была изнанка. На этой стороне бабушка смело делала пометки мелом, обозначая места под шов для исправления неровного кроя. Виктору очень не нравилось, как сосредоточенно, в тишине, бабушка втыкала иголки, не обращая на него внимания. Но зато потом процесс становился увлекательней.

Стук швейной машинки то ускорялся, то замедлялся – бабушка правой ногой мягко управляла качалкой-педалью. Виктор, в это время, не бегал по комнате, он смотрел как "Зингер" весело забирала ткань металлическими лапками, пробивала иголкой и отпускала, оставляя ровный шов красной нити. Ещё он ждал, когда шов оборвётся. Он знал, что челнок, спрятанный под железной шлифованной крышечкой, требовал периодической заправки. И вот шов обрывался, бабушка откладывала полотно, доставала из чрева механизма хитрую гладкую штучку, похожую на большого жука с металлическим усиком. Из его нутра выпадала шпулька. Заполнять шпулю ниткой нужно было на специальной оси с краю швейной машинки. И здесь бабушка давала Виктору возможность поучаствовать в процессе. Он деловито садился на бабушкино место и раскачивал ногой качалку приводного механизма. Нить заполняла шпулю. Позднее, лет в восемь, Виктор уже знал названия некоторых частей швейной машинки, понимал, как подхватывается нитка. Часто заглядывал под столешницу, на которой закреплялся механизм. Зачарованно наблюдал, как челнок, без устали, ритмично движется по дуге, выполняя нудную работу.

Дальше было не очень интересно. Получалось несколько кучек по двадцать флажков. Бабушка опять давала Виктору проявить себя – обрезать нитки и мохрящиеся края изнанки. После этого она выворачивала и гладила полотна. Весело было наблюдать, как бабушка набирала в рот воды, фыркая, покрывала брызгами глянцевую поверхность ткани, проходила по ней утюгом и скрывалась среди клубов пара.

…Ребята устремились к какому-то павильону, Виктор, нехотя, поспевал за ними. Какая-то странная встреча уже бывших сокурсников. Всего год не виделись, кажется, только недавно делились жизненными целями, идеалами и как всё меняется. Виктор осознавал, что ставит слишком высокую планку для людей, которых можно считать друзьями. Его выбор всегда ограничивался двумя-тремя, с кем он мог поделиться проблемами, мыслями взглядами. Годами он присматривался к людям, оценивал их поведение, примерялся и, лишь некоторым, понемногу, приоткрывался. Он чувствовал, что многие люди старались держать с ним дистанцию, чувствовали его тяжёлый характер и принципиальность, понимали, что если вобьёт себе в голову, то лучше не пытаться переубеждать – всеми правдами-неправдами будет отстаивать свою точку зрения. И вот, после института только эти трое – прямоносый Максим, юркая Света и черноглазая Вика – очень дружные между собой – оказались единственными, с кем Виктор иногда встречался. Теперь он вдруг осознавал: похоже, такие встречи будут всё реже и реже. Банально, с ними было неинтересно.