Не уймусь, не свихнусь, не оглохну - Николай Чиндяйкин

Отец со своим другом Паушкиным молча сидели в большой комнате у стола. Стояла бутылка водки и два стакана. Мать что-то делала на кухне так тихо, что ее не было слышно. Я выглядывал из спальни в большую комнату, где на стене, всегда включенный, висел репродуктор (тогда так все называли радиоточку), и пытался уместить в маленьких мозгах своих невероятное! Умер Сталин!

В день похорон, в ту самую минуту, когда все должно было остановиться и гудеть, отец был в рейсе, в лесу, где-то в глуши, в кабине сидел капитан Медведев (видимо, из оцепления ехал в поселок). По часам они остановились и, глядя друг на друга, вылезли из машины и встали по стойке «смирно». Потом отец просунул руку в кабину и нажал сигнал. Он боялся посадить аккумулятор, машина была старенькая, но прогудел сколько положено. Выкурили по сигарете и молча поехали дальше. Мне все это рассказывал отец. Рассказывал без всяких вторых планов. Просто, как было.

Сейчас транслируют Красную площадь. Прощаются с К. У. Черненко.

13 марта 1985 г.

Поздно. Таня спит. Написал письма домой, Леночке, Иодынису в Пензу (они с Лидой прислали нам чудесные подарки — свои работы).

И вот сижу, задумался… Все глубокие мысли одолевают. Выбываю из репертуара, посмотрел сейчас — мне в Вильнюсе-то и играть нечего будет… вот тебе и ведущий артист. Тянул весь репертуар на себе и вот… А ставить — неизвестно когда буду. Конечно, тут есть отчасти объективная причина — отъезды на сессии, но ведь это только отчасти. Не думаю, что было бы намного лучше положение, сиди я тут, на месте. Нет, это такая штука ненормальная — театр.

Завтра репетиция «Рядовых» — буду вводить Галю Российскую на Веру.

Артур звонил с предложением работать вместе над «Экспериментом» (т. е. вместе ставить), но, видно, у него это болезненное. Договорились, что придет ко мне на разговор, потом позвонил, сказал, плохо себя чувствует, потом как-нибудь… Честно говоря, мне это тоже не очень нужно, после «Рядовых» заклялся с кем-то ставить. Для меня это, видимо, тяжело.

13 марта 1985 г.

Театр живет тихо, спокойно, ровно как-то, и, пожалуй, никто не понимает, в какую полосу мы вступили. По крайней мере, такое впечатление… А события этих дней отзовутся на всех.

Итак, позвонив и предложив работать с ним над спектаклем, Артур на пару дней исчез, потом уже 16-го вечером стал звонить опять и уже настойчиво повел разговор об этом. Он решил, что только при этом условии, т. е. работая вместе со мною, сможет вернуться в театр. «Мигдату я все объясню, — говорит, — мне это необходимо, чтобы именно ты… и т. д. В противном случае посылаю все… и ухожу на инвалидность». Но сомнений у него никаких не было, ему и в голову не приходило, что Мигдат может не согласиться, или еще что-то. И мысль эта очень его подогрела, как мне показалось, говорил так бодро, с такой надеждой.

На следующий день с утра я поехал к нему, в новую его квартиру у вокзала, и мы просидели над пьесой 6 часов кряду. Он еще более, казалось, взбодрился, так как во многом мы сходились не договариваясь, хотя я, собственно, с налету начал фантазировать, что и как себе представляю. Он просил разбивать его, если в чем-то я не согласен, спорить, что я и делал. В общем разговор был интересным и обнадеживающим. Артур повеселел, начал строить уже планы репетиций — когда и чем мы займемся и проч. На следующий день он должен был с утра идти в театр к Мигдату, утвердить этот альянс и вызвать меня по телефону сразу, чтобы работать уже с макетом (это был понедельник — выход), а во вторник начать репетиции.

А Мигдат, прилетевший накануне из Москвы, утром же в понедельник неожиданно лег в больницу, к нему ехал Эдик Цеховал, и Артур передал через него Мигдату эту свою идею, ничего не подозревая. Но тут-то и была бомба. Эдик вернулся и сказал, что Мигдат категорически против! Артур звонил мне после этого и не мог связать двух слов. Это, конечно, удар ниже пояса. Слепому ясно, что Мигдату нужно убрать его из театра. Поскольку это было единственное условие, при котором он мог продолжать работу, Мигдат дал категорический отказ.

Разбираться в нравственной стороне этого поступка директора театра нет смысла. Выбить костыли у больного, чтоб не мешался… что тут скажешь?

Артур был просто потрясен. Как он вообще пережил это, трудно представить. 15 лет пахать, худо-бедно держать театр на таком уровне и получить за все за это «под дых» в самый критический момент жизни. Вот они, театрально-житейские прелести. И где теперь будут все, кого он кормил, толкал, делал для них все? Да нигде. Эти друзья-приятели — пока у власти, пока кормят. Страшно все это, особенно в нашем прославленном, товарищеском, дружном коллективе. Мигдатик-дружок! Сам лежит в больнице, сам по краю ходит… и другому подняться не дал.

Очень гнусно все это. Таня просто разбита. Ее это тоже потрясло. Думаю, такие трещины не залечиваются. Необратимо это, как бы ни повернулось потом.

А в мире… местком раздает масло, мясо и проч. Все очень заняты, берут, заворачивают, нагружают сумки… Труппа, труппа… что это такое — труппа? (Слово-то какое романтическое, хотя и пахнет трупом.) Что-то цирковое, веселое, молодое, дружное — труппа!

Артур оформляет документы на инвалидность.

Боже, боже! Какая там фантастика? Какой там абсурдизм и проч.? Вот про это сыграть — как оно есть… Впрочем, мясо наверное перебьет…

20 марта 1985 г.

Только что посмотрели наше «Нашествие» по ЦТ. Удивительно, но спектакль нам понравился. Вдруг все его странности, нестройность ритмов, перепады тональности — выстроились в нечто густое и серьезное.

Многие артисты выглядят превосходно. Юрка просто здорово работает, дядя Саша — колоритен, убедителен чрезвычайно. Много хороших сцен. Сам я киксанул сильно в последней сцене, все скомкано и невнятно. Видно, обманулся на «телевизионном варианте», а надо было играть на полную катушку. Жалко! А что теперь сделаешь? Кыно. Не переиграешь.

Общее впечатление все-таки сильное от спектакля.

Вечером сегодня «Мещане». Черт, как обидно, что плохо сыграл последнюю сцену!

23 марта 1985 г.

Выходной. Прекрасный день. Солнечно, тепло. Какое прекрасное было утро. Никуда не надо спешить, весь день впереди, и принадлежишь сам себе, своим тихим радостям. Вот только в такое утро и бываешь по-настоящему счастлив… Какой-то покой на душе, и самочувствие нормальное, ничего не болит, голова не кружится, сделаешь зарядку, и совсем легко, бодро живется. Как хочется, чтобы не летело это время, помедлило, подлилось, ан смотришь, а на часах уже третий час!