Не уймусь, не свихнусь, не оглохну - Николай Чиндяйкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме режиссуры как таковой, как предмета, ремесла и проч., на первом месте — философия. Особенно методологический аспект ее (диалектика). Тут море возможностей (практических!!!). Без этого работать сегодня в театре немыслимо (серьезно работать).
Потом аналогии из смежных видов искусств (литература, ИЗО и т. д.). Собственно театр есть синтез всех видов искусства плюс еще чего-то… И чтобы получить объем, услышать ноту сегодняшнего дня — аналогии точных наук. Математика, кибернетика, ядерная физика и проч. И проч. И проч. Взаимосвязи, линейный график, структурный анализ.
Танюша болела сильно — грипп. Температура была 39,4. Просто ужас, так мучилась. Теперь уже ничего, полегче, сейчас пошла в больницу закрывать бюллетень. Что-то долго ее нет.
Осталось несколько дней до отъезда в Москву. Опять расставаться. Уже заранее тяжело на душе. Ну, что делать, что делать? Раньше надо было учиться, когда гулял и пил водку, кого теперь винить. А правда, сколько времени потерял зря, это же… А может, не зря. Может, вот так длинно идти и есть мой путь. У каждого ведь своя дорога в жизни, в искусстве, тут ведь не срежешь угол, не пробежишь лесом напрямик. Это только кажется, что сэкономил где-то что-то. Иллюзия. Нет уж, как ни прискорбно, каждому свое.
28 января 1985 г.
Завтра улетаю в Москву на сессию.
Целый день кручусь, собираюсь.
Настроение какое-то неопределенное. Готовился так азартно, с таким детским интересом, особенно по литературе и философии, и вот, видно, перегорел… Вдруг как-то стало все смешно и все равно… Может, перегрузился просто. Однако… Во второй половине жизни, очевидно, важнее всего побеждать психику. Тут основной фронт.
Замкнулся как-то. От театра «отсоединился» напрочь. Автономен. Круг внимания сузился до собственных параметров — я и книги, я и мир и т. д. Этакий домашний наполеонизм.
Последние дни репетиции просто не мог смотреть. Ужасно. Зачем тогда все? Зачем так много всего… вокруг?
Перечел всего Пушкина и о нем много. Размышляю. (Убивает сопоставление Достоевский-Твардовский.) Что делает Время, даже с большими, очень большими художниками. А Твардовский именно такой. В чем же дело? Время… Мало родиться Христом, надо еще вовремя родиться.
Посмотрел «Мой друг Лапшин», фильм Германа, невероятно вытянулся, почувствовал и… детство так осязаемо по спине прошло… Просто и мощно. Если совсем не врать, можно добиться очень сильных моментов, очень сильных. Кое-где сползает, правда, на современные интеллигентские представления (переживания), ну, не без этого. Зато общий тон, весь закадр, объем — правда.
Смотреть, конечно, его не будут и показывать особенно тоже. Вот странно. Беда. От этого умереть можно.
Мы с Танюшей растем и стареем; становимся в ряды. Меня выдвинули кандидатом в депутаты райсовета. Как раз живой вопрос — выгляжу очень серьезно. А Таня теперь ко всем своим «членствам» прибавила члена редколлегии журнала «Театральная жизнь», вчера Мирошниченко прислал официальную бумагу и т. д.
Господи, так и не заметишь, как все… Нет, нет… в Москву, в Москву…
Тетрадочку эту не беру из-за габаритов, возьму потоньше что-нибудь.
Ну, все. Скучно. Тяжело расставаться. И долго очень, очень долго. Фу… Ладно!
3 февраля 1985 г.
Прилетел утром 6-го. Столько событий. С чего начать?
Во-первых: дом! Танюша! Как мы устали друг без друга! Дома хорошо. Очень хорошо. Тепло, уютно, тихо.
Первые дни по прилете выдались тяжелые. Пришлось делать по 3 концерта в день (от филармонии). Не могли даже наговориться вволю. Потом день рождения. Были ребята — Ицик, Надя, Ленка, Эдик, Галя. Посидели, повспоминали. В основном рассказывал про Москву, про спектакли и проч.
К сожалению, рано разошлись, было заказано такси на 12 из-за ребенка Цеховалов, ну и разбежались все.
Сегодня в райисполкоме получил удостоверение и значок депутата… Да, вот так. Значит, определили в комиссию по культуре и спорту. Буду заниматься общественной деятельностью. Дел, кажется, много. Посмотрим.
С утра звонил Артур. Плохо дело. Опять заболел, и на это раз, кажется, все приобретает тяжелый вид. Очевидно, он уйдет на инвалидность на один год. Пока этого никто, кроме нас, не знает, но по его просьбе мы были вечером у Мигдата и обрисовали всю картину. Он, очевидно, ожидал чего-то подобного, во всяком случае, сам сказал, что еще дня два назад заметил, что дело неладно, что беспокойство Артура похоже на болезнь.
Завтра все будет решаться. Господи, завтра… И завтра же в 12.00 траурный митинг по К. У. Черненко (скончавшемуся вчера, 10 марта). Весь мир — театр, вот уж…
А что будет дальше с нашим театром? Артур уже больше года ничего не ставил, да и не влиял почти на жизнь театра, тем не менее — был. Возглавлял. Тому немало примеров в истории — это было какое-то подобие стабильности, постоянства. А что теперь — трудно представить! Ладно, не буду забегать вперед, время покажет.
Сегодня были на концерте (сольном) Плетнева. Плетнев играл Баха, Бетховена, Чайковского. Счастье. Праздник. Видеть талантливого человека уже подарок, ну, а слушать…
Он слышит, или, наверное, чувствует музыку цельно, пропевает всю вещь душой, — пальцы бегают как-то вторично. Сами… А мы, артисты, часто просто запоминаем, какую клавишу после какой надо нажимать, очередность, так сказать, и посредством этой очередности (игнорируя порою даже ритм) пытаемся создать музыку.
Есть ведь музыка роли, из отдельных этих музык — ролей — рождается полифония спектакля. Тут очередностью не возьмешь.
Да, посмотрел «Мать и сын» — так теперь именуются «Разговоры в темноте». Ужас! Господи, возле какой пропасти мы стоим! Ведь эдак можно все растерять. С такими штуками. Все, что было в пьесе (а там было немного) живого, правдивого, за что можно было уцепиться и развивать — вытравлено, вымарано или замято, все гадости же, сопли, мура и проч. — раздуты и поданы как смысл. Сидел с трудом, все болело. А. — ужас, все жуткое, что есть в театре, в ней. К большому сожалению, в унисон с нею — и Н. Нет, это не стоит даже анализа — просто безобразие. Остальные кое-как карабкаются, что-то мямлят и проч. Какой театр?! Какая правда, какой ветер? Буря? Смысл? Борьба? Какие идеи? Вот беда — так беда! Вот! Это — упасть и отдать свою жизнь бессмыслице, глупости, позору. Боже упаси!
4 февраля 1985 г., Москва
Экзамен курса М. А. Захарова (1-й курс). Ощущение целостного спектакля, веселого, остроумного, даже изящного. Изобилие юмора скрашивает некоторую актерскую робость. Серьезен круг тем. «Дуэль» по Лермонтову (изобразительно!), «Нельзя» (это стул, это пол, это рука и т. д.), «Яблоко» — змей… волосы… доесть яблоко; «Раз в крещенский вечерок», «Сила любви», «Марафон», «Стрельба по цели», «Семья» (телевизор), звери (вообще одушевление): молоко, дихлофос, медведь, блоха-мазохист, осьминог.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});