ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД - Егор Гайдар

Руцкой, лишь недавно получивший звание генерала за августовские события, мечтал показать себя видным военачальником, лично по карте намечал направления движения войск. Потом, когда ситуация стала разваливаться на глазах, орал на всех встречных и поперечных, а после провала операции искал виновных, круче всех бранил Баранникова.

В конце октября, когда на заседании Государственного Совета Борис Николаевич Ельцин поставил ребром вопрос о необходимости либерализации цен, он спросил присутствующих о согласии. Все дружно кивнули, в том числе и Руцкой. Однако уже в ноябре он начинает сложно маневрировать, желая снять с себя ответственность за предстоящие непопулярные решения. На заседаниях правительства, которые проводит Ельцин – он сидит от него по левую руку, – регулярно приводит нам в пример Украину, где президент Кравчук говорит о необходимости введения чрезвычайного экономического положения. Идея о чрезвычайном положении ему явно импонирует – очень хочется сделать нечто такое же и в России.

В конце декабря Руцкой отправляется в турне по Сибири. Экономическая ситуация тяжелая, жалобы со всех сторон. Он стремится как можно решительнее отмежеваться от нового правительства и его планов. В этот момент впервые говорит о мальчиках в розовых штанишках, которые взялись управлять Россией. По прилете извиняется, кается, рассказывает, что его совершенно неправильно поняли, что он имел в виду не нас, а парламентскую фракцию"Смена – новая политика".

Потом это становится привычным. Регулярно выступая с гневными обличениями в адрес правительства, чуть сдержаннее в адрес президента, он прилетает на аэродром с ворохом выписок из местной прессы, потрясает ими и рассказывает, как центральная пресса его оболгала, он совсем не то хотел сказать. Впрочем, конфликт между вице-президентом и правительством довольно быстро из холодного перерастает в горячий. Проблема в том, что вокруг Руцкого, человека, на мой взгляд, крайне ограниченного, постоянно пасется масса энергичных проходимцев, использующих его для того, чтобы лоббировать интересы различных коммерческих структур. Они вешают ему на уши лапшу насчет "пользы для России" и выбивают разнообразные льготы, привилегии, квоты. Любой отказ правительства поощрять подобную самодеятельность его прихлебатели интерпретируют как заговор, направленный на подрыв влияния вице-президента.

Правда, в феврале 1992 года Руцкой пытается восстановить отношения. Приглашает Бурбулиса и меня подъехать к нему в Кремль, чтобы вместе потолковать. Начинает с того, что надо мириться, попросту называть друг друга на "ты" и быть откровенными. Пользуясь приглашением, говорю на доступном ему языке примерно следующее: Саша, ты ничего не понимаешь в экономике, ну зачем ты в нее лезешь? Но в целом разговор получается скорее мирным. Война никому не нужна.

Именно в это время Геннадия Эдуардовича посещает, на мой взгляд, на редкость неудачная и опасная идея: поручить Руцкому заняться аграрной реформой. Идея понятная – на сельскохозяйственной политике многие сломали себе шею, всем еще памятен пример брошенного на сельское хозяйство Егора Кузьмича Лигачева. Я с таким назначением категорически не согласен. Во-первых, мы с огромным трудом действительно начинаем разворачивать аграрную реформу. Приняты важнейшие указы президента. Начинается реорганизация колхозов и совхозов, создаются фонды перераспределения земли, мы поддерживаем формирование фермерского сектора. И вот сейчас всю эту сложнейшую, политически конфликтную работу поручить человеку, который ни уха ни рыла в ней не смыслит и у которого решительность сочетается с дремучим невежеством, – ясно, что наломает дров. Все это слишком большая цена за нейтрализацию его политических амбиций. К тому же не вызывает сомнения-первое, что он сделает, это начнет рассказывать, как все мешают ему работать, и постарается свалить с себя ответственность.

Тем не менее решение президентом принято, и тяжелые последствия его не замедлили вскоре сказаться. Противоречивый поток указаний, идущих от вице-президента и из Министерства сельского хозяйства, создал вакуум, позволяющий местной аграрной номенклатуре, ссылаясь именно на эти противоречия между различными центрами власти, практически полностью блокировать земельную реформу, реформу сельскохозяйственных предприятий. Быстро убеждаюсь в том, что вице-президент, руководящий сельским хозяйством, просто опасен для страны, его решительное и некомпетентное вмешательство может нам очень дорого обойтись. В критические периоды сельскохозяйственного года, особенно в период уборки, специально прошу Андрея Владимировича Козырева срочно подыскать Александру Владимировичу какие-нибудь важные поручения за границами нашей родины, по возможности подальше. К счастью, здесь Андрей не подвел, помог. Уборку удалось завершить более или менее организованно.То, что вице-президент – человек весьма ограниченный и малообразованный, новостью для меня,разумеется, не было. Но в процессе работы, особенно сталкиваясь с экстремальными ситуациями, требующими принятия быстрого решения, такими, как события в Северной Осетии и Ингушетии, Южной Осетии, в Таджикистане, вдруг с недоумением убеждаюсь, что героический летчик, мягко говоря, еще и не слишком храбр. До того момента, когда нужно принимать решение, бездна слов, энергии. Когда же доходит до дела и надо действовать, причем, не дай Бог, президента нет, а на "хозяйстве" остались мы двое, он – вице-президент, и я, как исполняющий обязанности премьера, вот тут-то и проявляется его страстное желание переложить принятие решения на кого-нибудь другого.

Поначалу это настолько противоречило его устоявшейся репутации, что я даже не поверил, подумал, что, наверное, ошибаюсь. Потом, когда подобного рода ситуация повторялась неоднократно, убедился – да, за бравой внешностью усатого рубахи-парня скрывается мечущаяся, неуверенная в себе натура. Потом, в октябре 1993 года, отнюдь не геройское поведение Руцкого меня нисколько не удивило.

А весной 1992 года обрушившийся на регионы поток телеграмм и указаний вице-президента был повсеместно и однозначно воспринят как сигнал к переходу от прикрытого саботажа аграрной реформы к активному ей противодействию. Воцарившийся хаос в управлении сельским хозяйством, полная невозможность определить, где кончаются прерогативы правительства и Министерства сельского хозяйства и где начинается сфера вице-президента и организованного им Центра аграрных реформ, создали максимально благоприятную обстановку для тех, кто хотел сохранить в неприкосновенности основы советского помещичьего строя.

Пришлось столкнуться с противостоянием реформам и в финансовой сфере. Я уже говорил, что при подготовке реформы мы понимали: резкое изменение масштаба цен и доходов потребует существенной налично-денежной эмиссии, перестройки покупюрной структуры денежной массы. Говорил и о том, что распоряжение о срочном печатании купюр более высоких номиналов, данное мной начальнику Гознака Алексееву, было воспринято им с полным пониманием, хотя формально это ведомство еще подчинялось союзному Минфину.

Оказалось, однако, что почти сразу же после этого Алексеева вызвал Хасбулатов и устроил ему жесточайший разнос: "всяких Гайдаров слушаете и инфляцию в стране разводите". В запутанном законодательстве этого времени разобраться, чей приказ главнее, было непросто. Получив нагоняй, начальник Гознака просто затаился. Работа по подготовке новых купюр была остановлена.

Между тем цены росли, зарплаты заметно отставали от цен, но тоже росли. С каждым днем объем находящегося в обращении денежного номинала все больше отставал от потребностей, и злая беседа профессора экономики Хасбулатова с Алексеевым оборачивалась серьезной бедой. Задержки с выдачей заработной платы, пенсий, пособий из-за нехватки наличности становились массовыми. И миллионам лю-дей было вовсе не до того, кто там наверху прав, кто виноват.

Чтобы наверстать бездарно упущенные в начале реформ два месяца, быстрее напечатать новые купюры, правительство вне всякой очереди удовлетворило в полном объеме все валютные потребности Гознака (для закупки запчастей, технологического оборудования), ужесточило контроль за налично-денежным обращением.

А кризис усиливается, особенно с приближением сезона летних отпусков. В Перми рабочие грозят,если им не выплатят задолженность по зарплате, заблокировать фабрику Гознака, в Москву мчатся ходоки из регионов, заявляют, что просто не могут воз

вращаться без наличных денег.

В критический момент всерьез обсуждаем вопрос о возможности отчеканить и пустить в обращение для самых взрывоопасных точек золотую монету. С конца июня 1992 года кризис с наличностью сходит на нет. Однако его политический ущерб восполнить трудно,