ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД - Егор Гайдар

В июле-августе месячные темпы инфляции держатся на уровне 10 процентов. Столкнувшись с серьезными финансовыми проблемами, многие предприятия переводят партнеров на предоплату, усиливают контроль за их платежеспособностью. На целом ряде предприятий в связи с падением производства – неполная занятость, вынужденные отпуска. Медленно, но неуклонно растет открытая безработица.

По мере продвижения вперед возникают все новые и новые трудности. Странное это движение. Оно не похоже на карабканье вверх пусть по крутому, опасному, но крепкому склону, когда только от тебя, твоей силы и выдержки зависит достижение поставленной цели. Скорее, это мучительный путь по болотистому торфянику: колышется под ногами тропинка, сечет осока, комарье слепит глаза, и любой неверный шаг может сбросить с тропы в черную жижу…

Самая большая опасность и самая серьезная тревога по-прежнему – финансы. Две проблемы, принципиально разные по своей природе, – неплатежи предприятий и кризис денежной наличности, достигший предельной остроты накануне летних отпусков, – порождают единодушное и все более жесткое требование к органам власти: дайте денег!

В обществе широко распространяется убеждение, что правительственная политика строжайшей денежной экономии проводится не в интересах России, а под диктовку МВФ. Отдельные средства массовой информации, опираясь на мнение некоторых "ученых мужей", настойчиво убеждают население, что отказ от такой политики позволит быстро поправить дела. В конце весны, по данным социологических опросов, поддержка проводимого правительством курса резко идет вниз.

Теперь, когда благодаря экспортным кредитам успешно преодолен острый кризис с зерном, угрожавший стране голодом, и заработавший рынок ограничивает потребности в ввозе продовольствия, финансовая помощь со стороны МВФ приобретает политическую окраску со знаком "минус". О роли Международного валютного фонда в российских ре-формах 1992 года сказано и написано много, причем МВФ и его руководству достается на орехи и от тех, кто убежден, что фонд – орудие империалистического заговора против России, и от тех, кто считает, что в начале 1992 года была упущена уникальная возможность сделать с его помощью российские реформы устойчивыми. На мой взгляд, главной бедой подобных рассуждений является непонимание реальных возможностей МВФ.

Фонд – это большая бюрократическая организация с квалифицированным техническим персоналом, способная решать достаточно стандартные задачи, связанные с ликвидацией последствий финансовой дестабилизации, авантюристической, популистской политики. К решению крупномасштабных политических задач он по своей природе совершенно не готов. Между тем, крушение Советского Союза поставило перед ведущими рыночными демократиями действительно гигантскую по масштабам задачу. Противник, на военное противостояние с которым были затрачены триллионы долларов, развалился, переживает острейший экономический и социально-политический кризис, чреватый хаосом на территории, начиненной ядерным оружием. Стратегически в это время для Запада не было ничего важнее, чем помочь как можно быстрее преодолеть этот хаос, создать базу восстановления дееспособных государственных институтов, обеспечить возможности экономической стабилизации, что было вполне сопоставимо с проблемами, рожденными крахом Германии и Японии в мировой войне. Решался вопрос: что же возникнет на обломках социалистической империи? Нечто уродливое, экономически и политически нестабильное, источающее постоянную угрозу миру, или совокупность молодых, но растущих рыночных демократий, способных стать двигателем ускорения глобального экономического роста XXI века, надежным стратегическим партнером Запада?

Не думаю, чтобы руководители ведущих западных держав игнорировали масштабы альтернативы, перед которой они оказались. Главная беда, на мой взгляд, была в том, что не оказалось лидера, способного выполнить организующую, координирующую роль, подобную той, которую в послевоенный период сыграли в восстановлении Европы Г.Трумэн и А.Маршалл. США, на которых, по логике вещей, должно бы лежать бремя координации усилий Запада, именно в это время серьезно парализованы противостоянием республиканской администрации Буша и демократического большинства в Конгрессе, надвигающимися президентскими выборами. Германия, руководство которой во главе с канцлером Г.Колем, наверное, лучше, чем кто-либо другой, понимает масштабы российских проблем, обременена задачами, доставшимися ей в наследство от ГДР. С Японией наши отношения натянуты из-за четырех Курильских островов, да к тому же эта экономически мощная держава явно не готова к политическому лидерству в западном мире. В Англии Дж.Мейджор симпатизирует нашим усилиям, готов бы помочь, но экономические возможности страны явно не позволяют Англии играть заметную координирующую роль. Вот и оказывается, что все вместе лидеры ведущих государств Запада понимают происходящее, готовы действовать, а каждый по отдельности по разным причинам пытается переложить бремя ответственности на другого. Отсюда естественное следствие: добрые намерения, не подкрепленные конкретными механизмами их реализации, заставляют Запад возложить роль координатора помощи России на Международный валютный фонд – у него серьезные финансовые ресурсы, вот пусть Россией и занимается. Хотя было ясно, что с этой крупномасштабной политической задачей он изначально не мог справиться.

Начиная реформы, мы даже не были членами МВФ, и требовалось время для вступления в него, что является абсолютно необходимым условием любого финансового взаимодействия. В критические месяцы, с января по апрель 1992 года, даже несколько сотен миллионов долларов свободных валютных резервов позволили бы нам серьезно расширить свободу экономического маневра, но и эти суммы были для нас недоступны. А к тому времени, когда бюрократические процедуры наконец завершены, стабилизационная программа уже расползается на глазах. И предоставленный нам в июле 1992 года миллиардный кредит на пополнение валютных резервов – теперь всего лишь запоздалая поддержка усилий первого полугодия.

За что, пожалуй, действительно можно критиковать МВФ, так это за его политику, направленную на сохранение единой рублевой зоны. Руководство фонда в сложившейся уникальной, абсолютно нестандартной ситуации не знало, что предпринять. А в итоге едва не свело на нет наши усилия по введению российского рубля. Ибо нам приходилось преодолевать не только политическое сопротивление республик, зубами державшихся за доступ к российскому печатному станку, но и сопротивление со стороны МВФ. Лишь в мае-июне 1992 года, когда попытки наладить механизмы межреспубликанского контроля за денежной массой провалились и когда экспансия эмиссионных кредитов с Украины буквально уничтожала любые надежды на стабилизацию в России, руководство МВФ наконец поняло свою ошибку и согласилось со стратегией введения национальных валют. Но драгоценное время было безнадежно упущено.

Со временем МВФ научился гораздо лучше разбираться в постсоциалистических проблемах и приспособил свою организацию к нашим условиям. В 1995 году его взаимодействие с правительством России в реализации программы стабилизации было уже весьма эффективным. Но все это пришло потом.

А тогда, в 1992 году, стабилизация продовольственного положения в стране снижает стимулы, связанные с кредитами международных финансовых организаций. Простейшая мысль, что обязательства взаимны, что финансовая стабилизация нужна для успеха реформ, а успех реформ необходим самой России, летом 1992 года популярностью в нашем обществе пе пользуется. А в результате обе стороны, и Запад, и российское общественное мнение, все более недовольны друг другом. Международный валютный фонд недоволен Россией, так как она уже не следует серьезной стабилизационной политике, без чего зарубежная поддержка бюджета теряет смысл. Российская же общественность недовольна МВФ, поскольку обещанные кредиты не поступают.

Расширяются ряды непримиримой оппозиции. И даже молодые энергичные политики, поддерживавшие реформы, начинают отмежевываться от проводимого правительством непопулярного курса. Губернатор Нижнего Новгорода Борис Немцов призывает нас отказаться от намерений либерализовать цены на нефть и зерно. Все это, естественно, не может не сказаться на настроении президента, очень чуткого к изменениям общественного мнения. Раз за разом во время наших встреч или заседаний правительства он возвращается к вопросу, почему бы не пополнить, пусть даже за счет эмиссии, оборотные средства. Причем заметно, что приводимые нами доводы теперь не кажутся ему достаточно убедительными.

Дополнительная проблема – государства СНГ. Почти все они в это время пытаются сочетать "мягкое" вхождение в рынок с сохранением масштабного государственного регулирования цен и экспортом инфляции в Россию. При обсуждении экономических тем на встречах президентов государств СНГ самые популярные – необходимость проведения взаимозачета, эмиссионного пополнения оборотных средств, пагубность либерализации цен на топливо, вредоносность идей разделения рублевой зоны, вынашиваемых российским правительством, необходимость сохранения масштабных соглашений по межгосударственному бартеру. Б.Ельцин на таких совещаниях чувствует себя крайне неуютно, и его можно понять. Он явно раздражается, когда я снова и снова вынужден доказывать сообществу собравшихся для дружеской беседы президентов ошибочность кажущихся им столь убедительными предложений. Впоследствии, столкнувшись с жесткими реальностями рыночной экономики, увидев, как легко подвести свои страны к финансовой катастрофе, многие из президентов – участников этих дебатов радикально пересмотрели свои экономические взгляды, стали твердыми сторонниками решительных реформ, но все это пришло не сразу, а тогда они были едины в том, что именно "доктринерская" монетаристская политика российского правительства- главная преграда экономическому сотрудничеству в СНГ.