Голова Олоферна (сборник) - Иван Евсеенко

А вот те одноклассники, о существовании которых вообще иногда забывали учителя, добились такого, чего никто и предположить не мог. К примеру, не проявлявший себя в школьной жизни Рома Вертманов стал актером и снялся чуть ли не в Голливуде. Бывшая троечница Оля Мороз по окончании школы неожиданно взялась за ум, поступила в мединститут, и теперь была доктором наук.

Обычно на таких встречах присутствовали только классный руководитель и учительница алгебры и геометрии, но в этот раз пришла еще одна – учительница русского языка и литературы Нина Михайловна Шацкая. Видеть ее было Успенскому неприятно. Еще тридцать пять лет назад, когда его выписали из больницы, он дал себе слово никогда не вспоминать о той кровавой истории. Но сегодня, глядя на постаревшую учительницу, Сергей Юрьевич невольно погрузился в тот давний кошмар.

Нина Михайловна оценивала учеников не столько по их знаниям, сколько по тем подаркам (а это было время тотального дефицита), которые через детей преподносили учительнице родители. Чем дороже подарок, тем выше оценка. Особенно Нина Михайловна, впрочем как и всякая иная женщина, любила духи, желательно французские, неравнодушно дышала также к шоколаду, финскому сервелату и косметике. Родители Успенского, узнав о такой «славной» традиции, сказали, что ничего дарить не собираются, но после, немного остыв, предложили сыну преподнести Нине Михайловне книгу Аркадия Гайдара «Школа». Сын так и сделал… Лицо учительницы при виде столь скромного презента (а на уроках литературы она не уставала твердить, что лучший подарок это книга) перекосилось так, как если бы она понюхала испортившееся мясо. Открыв книгу и прочитав дарственную надпись, Нина Михайловна коротко сказала:

– Спасибо, Сережа.

С тех пор Успенский стал троечником.

Однажды Шацкая предложила классу экскурсионную поездку в Ленинград, но с тем условием, что все до этого времени прочитают одно многостраничное художественное произведение и потом продемонстрируют свои знания. Один из верховодов, Павлов, предложил бойкотировать такое условие и книгу не читать. Его поддержали многие, но не Успенский, который это произведение уже прочитал.

И на уроке шесть человек, несмотря на все подарки, получили колы, а он – пятерку…

После окончания последнего урока Успенского обступили все шестеро, и Павлов сказал:

– Ус, тебе это с рук не сойдет, получишь по полной, предатель!

Скоморохов же добавил:

– Попал ты, гад, попал!

Анучин неожиданно ударил кулаком Успенского в нос. Сергей попытался было ответить, но его схватили за руки, и Бабойдо ехидно улыбнулся:

– Хочешь ответить? Сейчас ответишь, только не здесь. Идем в сад…

В больнице Сергей пролежал долго. Все зажило и срослось, и здоровье, кажется, было восстановлено. Обидчиков своих он не выдал – сказал, что его избили незнакомые мальчишки. И только через много лет стал замечать, что у него возникают какие-то провалы в памяти. Жестокое избиение все-таки давало о себе знать…

А поездка в Ленинград все же состоялась, но уже в следующем учебном году.

Торжественная часть подошла к концу, и вскоре все разместились за составленными вместе накрытыми столами. Устроившийся напротив Петров отсалютовал Успенскому рюмкой водки, тот поднял свою, но пить не стал. Он отыскал глазами Павлова, которого не видел уже очень давно – тот на такие встречи если и ходил, то лишь в первые годы после окончания школы. Теперь это был не в меру упитанный коренастый мужик с заплывшими, то ли от частого принятия алкоголя, то ли от какой-то болезни, глазками, но сохранивший, тем не менее, былую подвижность и густую, зачесанную назад шевелюру. Павлов был всецело погружен в еду – он тщательно жевал свинину и запивал ее красным вином.

Когда отзвучали застольные речи, и почти все было съедено и выпито, объявили танцы. Сергей Юрьевич не слишком любил это развлечение, но не отказал, когда его пригласила некая женщина, представившаяся Лизой. Танцуя, Успенский изо всех сил пытался вспомнить такую одноклассницу, но безрезультатно.

– Что, не получается? – хитро усмехнулась она. – Я пришла в девятом классе, вас уже не было. Но я вас знаю. Леша мне о вас рассказывал, и фотографии у нас есть школьные. Ну что, догадались? Я жена Леши Павлова.

Успенский внимательно посмотрел на Лизу и попытался представить, какой она была лет тридцать назад. Получалась довольно-таки симпатичная девушка.

– И что же Леша вам обо мне рассказывал? – спросил Сергей Юрьевич.

– Да всякие смешные школьные истории…

– Понятно, – кивнул Успенский. – Да, были у нас смешные истории. И не только смешные…

Музыка смолкла, и к ним подошел Павлов.

– Узнаешь, Лешенька? – прощебетала Лиза.

Павлов вгляделся в Успенского и воскликнул:

– Господи! А я все смотрю, смотрю, вспоминаю, вспоминаю… Сергей, ты, что ли?! Дай-ка, я тебя обниму!

– Здравствуй, здравствуй! – натужно вежливо сказал Успенский и похлопал Павлова по плечу. – А вот я тебя не забыл! Я тебя, Леха, всю оставшуюся жизнь помнить буду!

– Шутит, шутит, ты смотри, Лизонька, как он шутит! – захохотал Павлов. – Он всегда такой был, сукин сын!

Успенский смотрел прямо в глаза своему однокласснику, силясь найти в них хотя бы капельку вещества под названием «совесть». Вдруг он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и, обернувшись, увидел Петрова.

Злоба вспыхнула у него в сердце, и не столько даже на всю эту покрытую толстым слоем пыли историю, которую он – ее жертва – уже успел как следует забыть, сколько на то, что до сих пор есть люди, умеющие так лихо возвращать его в те времена…

Павлов тараторил и тараторил, успев вспомнить многие случаи из школьной жизни. Разумеется, молчал он только об одном… В конце концов, он пригласил Успенского к себе домой, чтобы там продолжить банкет. И Сергей Юрьевич согласился. Ему было интересно, дойдет ли до того, что Павлов покается в содеянном.

Квартира у Павлова оказалась самой обычной. Недорогие обои, дешевая мебель, однотонные синтетические ковры… Увидев все это, Успенский испытал даже некое духовное единство со своим давним обидчиком, но слова Павлова вмиг расставили все на свои места:

– Ты, Сережа, не смотри на всю эту убогость. Это Лиза тут хозяйничала. А я скоро грант получу, и все здесь живо изменится в другую сторону…

– Это в какую же? – поинтересовался Успенский.

– В ту самую, Сережа! Нынче время не то, чтобы расхаживать в рванье и ездить на проржавленных «копейках»! Так-то вот! Садись, где нравится, сейчас нам Лизок что-нибудь эдакое смастерит.

– А ты где работаешь? – снова полюбопытствовал Успенский, усаживаясь в обтянутое бледно-желтым велюром кресло. – Где ж это нынче, в такое срамное время, в нашем захолустье, грантами разбрасываются?

– Есть места! Есть… – сыто ответил Павлов. – Тут же что важно, Сергей? Не то место, где вкалываешь, а что ты при этом из себя представляешь. Любое, даже самое приземленное занятие, если вкладывать в него не только силы, но и душу, станет приносить плоды. Я ведь как в науку пришел? Лиза поступала на химический, ну, и я с ней. Окончил, а там аспирантура, кандидатская… Теперь вот лабораторией руковожу! Изобретают там, под моим чутким руководством, всякую гадость. На нее-то нам грант и выделяют…

Лиза, вкатившая столик с наскоро приготовленной закуской, взглянула на Успенского:

– Вы вот следователь, Сережа… Все эти жуткие убийства наших мальчиков… Хоть что-то прояснилось?

Успенский неопределенно повел плечом:

– Работаем…

– Да, что-то непонятное творится… – пробормотал Павлов. – Один за другим… Вот и Леха Искусов… Помню, мы с ним в десятом классе рок-группу создали. Да, было времечко…

Павлов поднялся с дивана, подошел к книжной полке и достал оттуда аудиокассету.

– Вот она! Храню! Поставь, Лиз, там первую песню как раз Лешка поет…

Зазвучала музыка, и Алеша Искусов гнусавым голосом запел заунывную песню, вероятно, свою:

В который раз по телефонуТебе звоню,Хочу тебе сказать тихонько:«Тебя люблю!..»

– Это он про Ирку Чернышову, – пояснил Павлов.

Но трубку ты бросаешьИ не даешь договорить,И хоть меня ты огорчаешь,Я все равно берусь звонить!

– Талант… – вздохнул Павлов. – Он ведь знаешь, как ее любил, а она, глупая вертихвостка, за Витю Бабойдо замуж выскочила. А тот года через два ее бросил ради спортсменки-акробатки. А теперь и Витюшу похоронили…

Они выпили, потом еще… Лиза, сославшись на то, что завтра ей рано вставать, пошла спать, а Павлов решил полистать альбом со школьными фотографиями. Он открыл темно-зеленую бархатную обложку и ткнул пальцем в первый снимок:

– Это я! Пятый класс! Узнаешь? Каков был, а?! Самая удачная моя школьная фотография!