Голова Олоферна (сборник) - Иван Евсеенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Блэк? – удивился Ковалев. – Это Владимир Сергеевич Зязиков! Три года назад отбывший наказание за грабеж. А ты мне тут – Блэк! Сам ты Блэк!
– Ну, на это мне наплевать, кто он там и по какой статье, – сказал Успенский. – Я все равно им заниматься не буду, хоть убей.
– Ну, так это или нет, выясним, а отпускать я его все равно не имею права. Порядок такой, сам знаешь. Кравцов с ним поработает, тогда и решим…
– Ну-ну… – буркнул Сергей Юрьевич.
Он шел домой и думал:
«Наваждение какое-то… Что их всех связывает? Анучин, Кашкин, Скоморохов… Все они мои бывшие одноклассники. Вот и все. Кроме водки, никаких интересов. Такое впечатление, что это не последняя смерть… Кто следующий?»
– Серый! – окликнул Успенского знакомый голос. Это был Саша Петров, и следователь ему нисколько не обрадовался. – Чего кислый такой?
– Все тебе расскажи да покажи… – пробурчал Успенский.
– Я слышал, Блэка взяли. Думаете, он?
– Да нет, конечно, простая формальность. Не боись, скоро увидишь его…
– На скамье подсудимых, что ли? – хохотнул Петров.
– Да ну вас всех к чертям собачьим! – раздраженно махнул рукой Сергей Юрьевич.
Лысый вдруг помрачнел, подошел вплотную к Успенскому и, глядя ему в глаза, тихо спросил:
– Ну что, теперь Скомор? Ты знаешь, Серый, я хоть и обещал тебе не вмешиваться, но тем не менее… Мне с тобой необходимо поговорить… Это касается всего, что сейчас творится…
– Ну, говори, – недоверчиво усмехнулся Успенский. – Или что, опять водка нужна?
– Да нет, на сей раз обойдемся. Тут трезвость превыше всего… Пойдем, присядем.
– Ну, пойдем, загадочный ты наш, присядем…
Они направились к скамейке, сели, и Петров спросил:
– Серый, ты хорошо помнишь школьные годы и, в частности, апрель шестьдесят третьего?
– Конечно, помню, а как же, – серьезно ответил Успенский. – Я, как ты догадываешься, только об этом и думаю… А как же иначе, конечно… У меня ж, ты знаешь, других занятий нет… Только и вспоминаю апрель, именно шестьдесят третьего года, а то как же!
– Значит, не помнишь… – задумчиво протянул Петров. – Тогда скажи, пожалуйста, откуда у тебя этот шрам на лице? Или тоже забыл?
– Ах, вот ты о чем! – став серьезным, сказал Сергей Юрьевич. – Что было, то было..
– А ведь ты тогда, Ус, не прав был, – Лысый закурил и пристально посмотрел в глаза Успенскому.
– И чем же я тогда всем вам не угодил?
– Ну чем, чем… Всегда ты был, как это получше сказать, вне коллектива, – Петров опустил голову.
– Да ну?! – недобро оскалился Успенский. – А может, все-таки тем, что говорил всегда то, что думал и поступал по совести, в отличие от всех вас?
– Ну, вот, опять. «От всех нас»! Что в переводе означает: мы все такие козлы вонючие, а ты, значит, у нас такой правдолюбец непонятый, белый и пушистый, да? А самое главное – безгрешный! Так не бывает, Сережа, понимаешь, не бы-ва-ет!!!
Успенский схватил Петрова за ворот ветровки и, с силой прижав его лоб к своему, зло процедил:
– Знаешь, Саша, в этой жизни все бывает, и заруби себе это на своем любопытном носу. А в святые, ты сам помнить должен, я никогда не лез.
– Да ты что, с ума сошел? – не на шутку испугался Петров. – Что с тобой? Ну, ты, брат, даешь!
– Ладно, извини, – Успенский убрал руки. – Я не хотел. Прости. Так что там у тебя?
Петров помялся, пожал плечами:
– Да, собственно, тут и так все ясно. Скоро этот печальный список пополнят еще трое. Фамилии их нам с тобой хорошо известны. Искусов, Бабойдо и Павлов. Кто-то мстит за тебя, Ус, ну, или же ты… – Петров запнулся.
– Договаривай, договаривай, чего замолк? – глядя на него исподлобья, почти прошептал Сергей Юрьевич.
– Ну, словом, ты меня понял… – мрачно, едва слышно сказал Петров и пошел прочь.
Наташа была девушкой не злопамятной. Успенский давно уяснил это, и потому, направляясь к ней домой, не испытывал опасений. Тем более, он так толком ничего и не понял из последнего Наташиного звонка. Вообще, в их уже довольно продолжительных отношениях сложилась практика невмешательства в сугубо личные комплексы.
По дороге с Успенским случилось довольно примечательное происшествие. Наташин дом находился близ нововозведенной церкви, одной из тех, которые в нынешнее безбожное время плодятся с невероятной быстротой. И хотя Сергей Юрьевич считал себя атеистом, в храм иногда захаживал. Где-то он прочел, что всякая церковь возводится не абы где, а на специально выбранном месте. И якобы человек, периодически бывающий на этом святом месте, невольно подпитывает душу тайной божественной силой. Успенскому прочитанное показалось правдоподобным, и он порой подолгу простаивал среди молящихся, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Прибавлялась ли эта сила в нем или нет, он не знал, но где-то в глубине души верил, что прибавлялась.
Так вот, по дороге к Наташе Сергей Юрьевич решил зайти в церковь. Навстречу ему шла женщина его возраста, и Успенскому вдруг показалось, что когда-то он уже видел это лицо. Причем видел близко, и даже касался его, только тогда оно было гораздо моложе. Кажется, женщина была душевнобольной – она то бормотала что-то себе под нос, то принималась ругать прохожих.
Приблизившись к Успенскому, безумная недовольно фыркнула, и, сверкнув на него глазами, закричала:
– Ты еще ходишь здесь, дышишь?! Да тебе уже в земле пора лежать! Эх ты – мертвечина, тухлятина…
Успенский остолбенел от услышанного, и ему стало даже как-то нехорошо физически. Он стоял и провожал взглядом помешанную.
– Да не слушай ты ее! – сказал проходивший мимо старик. – Дура она, Верка-то… Несчастье у нее было давно, вот и свихнулась баба… Жаль, но что поделаешь? Ее всякий тут знает… Верка Сотня, слыхал?
И впервые в жизни Сергей Юрьевич Успенский поставил в божьем храме свечку за здравие… За здравие Верочки Сотниковой – его первой школьной любви…
Наташа встретила его широкой улыбкой, страстным продолжительным поцелуем и котлетами по-киевски, которые Успенский прямо-таки боготворил (разумеется, в Наташином исполнении). Она не проронила ни слова о минувшем инциденте, выглядела веселой, и Сергей Юрьевич тоже решил не говорить об этом.
– Ну, как тебе моя стряпня? – гордо оправляя фартук, полюбопытствовала она.
– Превосходно! – похвалил Успенский, жуя хрустящую котлету.
– Не пересолила? А то раньше покупала обычную соль, а тут вдруг решила взять «экстру», а ее нужно меньше сыпать. Пересолила, наверное, да?
– Милая, если бы ты даже ненароком бухнула целый стакан, я бы все равно не поморщился во имя нашей нерушимой любви. Не беспокойся, все замечательно. – заверил возлюбленную Сергей Юрьевич.
– Понятно, понятно, кукушка хвалит, – улыбнулась Наташа. – Слушай, я недавно поймала себя на мысли, что мы с тобой так долго вместе, а я о тебе мало что знаю. Рассказал бы о своей работе…
– С чего это ты? – удивился Успенский. – Конан Дойл со своими персонажами запал в сердце? Бедняжка. Доктор Ватсон в юбке! Оригинально!
– А что здесь такого? Очень даже любопытно. Вот, к примеру, чем ты сейчас занимаешься? Ловишь кого-нибудь?
– Да я, милая, кажется, всю жизнь кого-нибудь ловлю… Ну, если тебе так интересно – слушай.
И Успенский поведал Наташе все, не упустив и свой последний разговор с Петровым.
– Может, он прав насчет будущих жертв? – встревоженно спросила Наташа.
– Даже если и прав, то что я должен предпринять? Приставить к ним охрану? Да меня от такого предложения на смех поднимут!
– А ты их просто предупреди, всех троих, – посоветовала Наташа. – Кстати, Искусов… Однофамилец или?…
– Или, – сказал Успенский. – Он самый, Алексей Дмитриевич, глава администрации Центрального района…
– Ты должен гордиться своими одноклассниками. Смотри, они у тебя какие!
– Главное, что пока еще живые, – усмехнулся Сергей Юрьевич. – А то, чувствую, скоро мне некем будет гордиться…
Торжество, посвященное началу предвыборной кампании, происходило на даче нынешнего и, по всей видимости, будущего префекта Центрального района Александра Дмитриевича Искусова. Радость переполняла присутствующих, и даже время от времени выплескивалось кипящей магмой на соседние коттеджи.
– Искренне рад за тебя, Дмитрич, за дела твои праведные рад, – дружески похлопал Искусова по жирному плечу подполковник Свиридов. – Не такие еще горы свернем с тобой!
– С Божьей и, разумеется, с твоей помощью…
– С мой, с моей, – самодовольно покивал подполковник. – Нам же что главное, Леша? Люди! Или, как сейчас толкует наш президент, благосостояние народа, электората, а без нас оно, ну никак, понимаешь ли, расти не хочет, зараза…
– Что правда, то правда! – согласился Алексей Дмитриевич, потирая тройной гладковыбритый подбородок. – На то мы народу и даны! Он без нас никуда, да и мы без него, как машина без бензина!..
