Голова Олоферна (сборник) - Иван Евсеенко

– Ну что, пройдемся по местам боевой славы?

Наташа кивнула и осторожно взяла Успенского под руку, но, пройдя с любимым в ногу несколько шагов, сказала:

– Нет, дорогуша, мы пойдем ко мне, знакомиться с мамой и папой.

– Вот те на! – недоуменно воскликнул Сергей Юрьевич. – Ты бы хоть предупредила, я бы костюм надел!

– Да ладно, расслабься! Какая разница, в чем ты будешь им пудрить мозги?! – она рассмеялась. – Ты ведь будешь пудрить им мозги байками про необузданную преступность и свою исключительную роль в ее искоренении?

– Да уж прямо-таки! Когда я так делал? – искренне удивился Успенский. – А твой папенька, наверное, младше меня? Впрочем, будет с кем выпить.

– И не надейся! – нахмурила брови Наташа. – Во-первых, я поздний ребенок и мой padre старше тебя на целых восемь лет, а во-вторых, у меня дома ты будешь исключительно моим и более ничьим. Попробуй только позабыть обо мне!

Сказано – сделано.

После ритуального топтания в прихожей Наташиной квартиры все расселись за овальным столом, покрытым льняной светло-серой скатертью, и стали выпивать, закусывать и болтать всякую сдобренную бархатной лестью чушь.

– Ната говорила, вы работаете сыщиком, – демонстрируя добротную кафельно-белую металлокерамику в широкой улыбке, сказал отец.

– Да, так и есть… Я сыщик, гроза всех бандитов и воров майор Успенский Сергей Юрьевич! – для пущего смеха встал из-за стола гость.

– Опасная, должно быть, профессия? – накалывая неподатливый кусок исландской сельди на позолоченную вилку, осторожно поинтересовалась мама.

– Чрезвычайно! – продолжил Успенский тем же тоном. – Вы даже не можете себе представить! Сплошной кровавый гуляш! Ночью почти не сплю, ворочаюсь, курю без остановки, все изобретаю, как бы всех этих паразитов собрать в одном месте и взорвать, черт возьми!

– Ну и как, получается? – вклинилась в разговор Наташа.

Сергей Юрьевич посмотрел на возлюбленную, затем на ее родителей, и, высоко подняв наполненную армянским коньяком мельхиоровую рюмку, заявил:

– Ты знаешь, милая, как только всех соберу, тебе, в знак особого доверия, позволю поджечь бикфордов шнур!

Все дружно рассмеялись, и застолье продолжалось. По окончании же его выяснилось, что родители этим вечером уезжают на дачу, и просторная, неоднократно испытавшая на себе чудеса европейского ремонта квартира останется на выходные в распоряжении Успенского и Наташи.

«Ох уж эта Натали, – размышлял Сергей Юрьевич следующим утром, лежа в одной постели со своей сладко посапывавшей возлюбленной. – Странная девчонка… Неужели ей, почти ребенку, интересно проводить время с таким старпером, как я?… Пожелтевшие зубы, морщины и бесконечная проседь, даже на груди… Хм… Значит, интересно… Наверное, во мне что-то есть… Может, я умный? Ха-ха…»

День прошел в счастье и согласии. Наташа постоянно что-то готовила, видимо, полагая, что к сердцу мужчины лучше всего продвигаться проторенными дорожками. Сергей Юрьевич тем временем восседал на мягчайшем велюровом диване, самодовольно потягивая дорогостоящие папины сигары, и томно улыбался беспричинно суетившейся всюду Наташе.

Следующая ночь также была до краев наполнена страстью, подобно предыдущей, а утро донельзя напоминало (в хорошем смысле) предшествующее. Затем наступил последний вечер их кратковременной идиллии, привнесший в отношения небывалую нежность и понимание. Им никогда не было так хорошо. Казалось, сам Бог занимается устройством их счастья…

Но ворвалась ночь…

Понедельник – день тяжелый… Сергею Юрьевичу, в принципе не верившему ни в какие приметы, сегодня пришлось кардинально изменить свое мнение. Дела не клеились, причем не клеились со всех сторон. Голова трещала с раннего утра и, самое примечательное – не совсем ясно с чего. Они хоть и пили с Наташей все выходные, но не столько, чтобы после навалилось такое болезненное похмелье. Разумеется, весь этот физиологический дискомфорт Успенский готов был принять, вытерпеть и усилием своей стальной воли преодолеть, но Наташа… Ранним утром, провожая Сергея Юрьевича до двери, она не проронила ни слова, и даже не поцеловала на прощание… К тому же удивлял и повергал в уныние ее последний взгляд – испуганный и вместе с тем опустошенный, лишенный внутреннего спокойствия и равновесия. Сергей Юрьевич неожиданно для себя оказался в тревожном замешательстве и всю первую половину дня терзался в догадках.

«Может, я был груб с ней? – думал он. – Да нет же, нет! Выпил, и нес чепуху? Глупости все это, я никогда не пьянею от трех рюмок… Что же, Господи, что же?»

А в три часа позвонил Ковалев и сообщил, что сегодня в четыре утра был зверски убит Валерий Скоморохов.

Вскоре Успенский стоял над телом Скомора и записывал в блокнот всяческие подробности новоиспеченного убийства. На сей раз огнестрельных ран не было. Бедняге пробили череп табуреткой, которая от сильного удара лишилась пары ножек. Мать убиенного, находившаяся в трагическую ночь на даче, узнав о случившемся, потеряла рассудок и теперь пребывала на попечении медперсонала психиатрической больницы. Соседи рассказывали, что вчера Скоморохов беспрерывно пил, и его многочисленные гости менялись с удивительной частотой. Вскоре, видимо, прознав об убийстве, начали подходить эти самые вчерашние гости и чуть ли не в один голос заявлять о хорошем настроении Скомора. По их словам, празднество окончилось около двух часов ночи, и Валера намеревался завалиться спать…

Где искать начало и конец страшного убийства Успенский не знал. Его голова раскалывалась от переизбытка информации, странного поведения Наташи и противоречивых показаний. Во всем происшедшем он видел теперь одну сплошную мистику, и даже поймал себя на мысли, что никакого убийцы и вовсе не существует. Какая-то неведомая сила сметает железной клешней на своем пути неугодных, а он – Успенский, по воле рока является неотъемлемым звеном в устрашающе позвякивающей цепи загадок. Ведь что ему стоило отказаться от предложения Ковалева? Не отказался, мало того, с какой-то несвойственной ему легкостью взялся за дело. А теперь? Теперь он как реквием ведет это чернушное расследование, предчувствуя неотвратимую собственную гибель. Как Моцарт…

Придя домой, Сергей Юрьевич нарвался на истерично разрывающийся телефон. Это звонила Наташа.

– Как ты, милый? – робко спросила она.

– Да ничего, кручусь, как белка в колесе, – подавляя накопившиеся эмоции, ответил Успенский.

– Как ты себя чувствуешь, Сереженька?

– Да нормально все. Почему это тебя так заботит? Или я что, ночью был при смерти?

– Да нет, нет, все нормально, – затараторила она, – ты правильно делаешь, что не акцентируешь внимание на происшедшем. Хотя… – тут она разрыдалась, – Сережа, милый, у меня такой синяк на руке, я… я даже не могу ей пошевелить, понимаешь?

Наташа положила трубку. Что все это значило и как к этому относиться, Сергей Юрьевич не знал.

Следующая новость выглядела лучше предыдущих. Сразу после Наташи позвонил Ковалев и радостно объявил, что в деле намечаются кое-какие подвижки.

– Ты представляешь, Серый, не все так плохо, как я думал. Взяли тут одного, вернее, сам пришел.

– Кто это? – оторопел Успенский.

– Бомжара один. По крайней мере, рассказывает он складно, все сходится. Мотив, правда, сомнительный, а так… Приходи завтра, все сам услышишь…

На следующий день Сергей Юрьевич увидел сгорбленного, уныло сидевшего в «обезьяннике» старика-бомжа. Это был Блэк.

– Хочешь поболтать с ним? Милости прошу! – самодовольно почесывая живот, предложил Ковалев.

– Да нет, Анатольич, того, что ты сам накалякал, вполне достаточно. Мне и так все видно и понятно, – угрюмо сказал Успенский.

– И что же ты видишь? – не обращая внимания на явный скепсис следователя, поинтересовался Ковалев.

– Да что я вижу? Вижу, что за двадцать пять лет ты почти не изменился, разве что бока нарастил, да полысел изрядно.

– Чего? – выпучил глаза Ковалев.

– Что слышал! Хочешь посадить его? Сажай, но без меня, пусть он будет на твоей совести…

– Но, Серый! – взмолился начальник отдела. – Все же сходится, и отпечатки в квартире… Да и сам он не отказывается, говорит, давно хотел с этим мерзавцем разделаться!

– Ну, с отпечатками мы разберемся как-нибудь, это ты мне поверь, а насчет всего остального… Ты посмотри на него, посмотри! – разразился громом Успенский. – Да он готов взять на себя все что угодно – связь с «Аль-Каидой» и дружбу с бен Ладеном, лишь бы грядущую зиму в тепле прожить и питаться три раза в день. Как говорится, готовь сани летом. Да, Блэк? – Успенский взглянул на подозреваемого.

Тот медленно поднял голову, равнодушно посмотрел на двух ментов и, недоуменно пожав плечами, уставился в пол.