Когда меняется мир - Сергей Башкирцев

Его перебило гневное шипение Игнатьича. Сутулый парень поднял руки и выдал всех с потрохами: кто где сидит, какая очередь на Любу… все. Мое гневное желание исполнил Юрий, заехав насильнику по челюсти прикладом. Светящийся телефон выпал, булькнул и пропал в глубине разлившейся Двины. Обмякшее тело навалилось на деревянные перила, потом было подхвачено и уложено на пол. Достав из кармана хомут, Юрий ловко зафиксировал ему руки за спиной.

Он обернулся, и, увидев мой испуг, подбодрил меня приветливым жестом ладошкой, потом щелкнул пару раз, выведя меня из фазы оцепенения.

– Их там двое. Но они еще и баб сняли. Надо осторожно…

– Да, я его слышал. Надеюсь, ты ударил сильно.

– Как видишь. Отходи к окну, считай до десяти и врывайся. Отсчет!

Уже у окна. Судорожно вспоминаю последовательность цифр от нуля до десяти.

Девять. Десять. Все, назад дороги не будет. Встречайте свою смерть, ублюдки!

Предохранитель снят. Стальной конус на конце фонаря разбил окно, оставив по краям острые зубцы. Я разбежался, и вот уже в комнате. Я услышал мою Любушку. Она жива. Люба издала сдавленный кляпом вопль, который опустился до хрипа.

Спину закололо и зажгло. Правое плечо заныло от твердого приземления. Веселье и гомон за столом стихли. Похотливые девушки перестали флиртовать и хихикать. Кто-то из мужиков первым поспешил к двери.

Палец на крючке. Тень приближается, и в моем взоре сбоку показался мужик, словно стоявший на стене. Целик и мушка сровнялись на толстой ноге преступника, на которой только что восседала девушка легкого поведения.

Спросить он ничего не успел. ПМ бабахнул, осветив все вокруг. Еще один выстрел, заставивший Любу содрогнуться. Мужик заорал и рухнул на пол. Сразу после выстрелов за дверью яростно закричал Юрий:

– Руки на головы, живо! Живо, я сказал! Раз, два… – до трех не досчитал. Приказ был исполнен.

Бабочки вскрикнули и не переставали постанывать от испуга.

– Ты кто такой, сука?! – спросил кто-то за дверью.

– Еще слово, и вместо головы – дуршлаг!

Перепуганные преступники вздрогнули от звука электрошокера. Раненый в ногу одноглазый самец с повязкой потерял сознание, а я, подняв вооруженную руку, показался в дверном проеме.

К дорогущему стеклянному столу с изысками и большим набором выпивки больше никто не притронулся. Вскочившая с мужчины проститутка прижалась к стене и спряталась за спиной хозяина пира, желая быть как можно дальше от ружья. Бородатый сиделец стал елозить рукой в поисках чего-то колюще-режущего.

– Еще одно движение – я тебя пристрелю, – предупредил я, сдерживая себя. – Вот мы и встретились, сучары.

Снятых девочек закрыли на первом этаже в ванной. Около санузла, на кухне эти бравые парни подключили мощеный генератор. Обходя стены этого дома, я будто б слышал крик моей Инги. Эти вонючие насильники надругались над той, кого я оберегал эти счастливые годы. Чувство собственного ничтожества снова окатило меня с ног до головы. Я сжимал пистолет в руке, упоенно жаждая расправиться с этими недоносками. Вогнать пулю в каждого. И не одну.

Скованные хомутами по рукам и ногам насильники бессознательно восседали на стульях. Уже как двадцать минут в нехорошем доме, полном веселья, похоти и приближающегося грязного разврата воцарилась гнетущая тишина. Запертые в ванной блудницы затихли после моего яростного окрика.

Пока я поднимался наверх, почувствовал странное желание пристрелить этих ни в чем неповинных девушек, чтобы они не орали. Нет, я не убийца! Что со мной такое? Нет, мне не нравится убивать! Я не буду. Я покараю сегодня только виновных.

– Чего ты там бормочешь? – спросил Игнатьич, заклеивая рот преступникам скотчем.

– Да ничего, – мрачно ответил я, торопливо подбегая к моей сестре.

Мы так увлеклись подготовкой к заседанию самосуда, что еще до сих пор ее не развязали. Стыдно, Витя, стыдно. Подождешь ты со своей местью, ты за сестрой пришел. Она же жива! И никто не тронул ее. Так радуйся!

Я чуть не поскользнулся о кровавую лужицу, и подбежал к Любе, которая смогла привстать. Увидев меня, она инстинктивно забилась в угол. Запугали ее всю, бедняжку. Мы успели предотвратить эту катастрофу. Я прогладил ее по щекам, расцеловал и принялся развязывать ее от мотков скотча. Освободившиеся руки обвили шею, все проплаканное и успевшее пропотеть тело прижалось ко мне, словно магнит. Я чувствовал сестринскую благодарность и счастливый плач. В этом безмолвии мы понимали друг друга даже лучше, чем в обычной беседе. Отдирающийся от ног скотч заставил ее скорчиться. Ее кроссовки на ножку, будто у школьницы, лежали у письменного стола.

Смазливый парень своими расспросами, выходящими в мычание, разбудил всех остальных участников вечеринки. У раненного мной негодяя помимо повязки на глаз появилась еще одна. Видимо, Юра перевязал. Хотя, перевязывать незачем. Все равно они умрут.

– Подъем, подъем! – постучал я по стеклянному столу.

Злость брала свое. Я видел всех тех, кто обесчестил и убил мою невесту. Эти наглые руки в наколках сдерживали ее, не позволяя вывернуться. Я зажмурился, почувствовав какой-то рывок в груди.

Игнатьич стоял около меня с ружьем наперевес. Увидев, что я не могу найти слов, он перехватил инициативу в свои руки:

– Вы прекрасно знаете, почему вы в таком положении. Может, природное уродство, может травма детства, может еще что, но я никак не могу поверить, что такое скопище мужичья может наброситься на двух беззащитных девушек. Одна стоит прямо около вас.

Из комнаты опасливо вышла Люба, испуганным взглядом обсматривая своих похитителей. Она прислонилась к дверной раме, как к опоре, и устремила глаза на меня и Юру. Потом внезапно встрепенулась и, взяв бутылку, плеснула содержимым в одноглазого и напоследок треснула донышком бутылки прямо в забинтованное бедро, куда я недавно выстрелил. Связанный завыл, и скотч заглушил ругательства. Люба ободрилась и окатила словами его так, что он не смог продолжить поединок. Она стала бить его ногами. Я ее не остановил, а только подошел и сказал:

– Что, больно? Погоди, погоди, сука, тварь! – я успел нанести его пару крепких ударов ногой, после чего меня оттащил Игнатьич.

Приказав мне успокоиться, он продолжил, закрыв своей спиной Любу:

– Сейчас вы возьмете ручку и напишите чистосердечное признание. Во-первых, сознаетесь в совершенном изнасиловании; во-вторых, в убийстве этой изнасилованной девушки; в-третьих, в похищении и попытке еще одного изнасилования. Вы имеете право отказаться, но этот парень, – он кивнул на меня, предварительно подергав шеей вперед, – жених той девушки, которую вы дернули и убили. Если вы будете тянуть резину и не напишите признания, он порвет вас на