Когда меняется мир - Сергей Башкирцев

– Да, так хотелось остановиться и помочь.

– Знаю.

– А Женя… мы столько с ним проработали. Я не думал, что все закончится вот так вот.

Выражаться с пафосом не было желания. Вообще речь из себя я выдавливал с большим трудом. Легче от того, что я наконец-то выговорился, не стало.

– Я знаю, Вить. Все были не готовы к этому. Ни материально, ни духовно. И это нормально, почему ты не можешь в это поверить. Ты приспосабливаешься, как и все жители земли. И нашей страны. Адаптация к условиям среды, мать ее! Мне еще в школе говорили: бытие определяет сознание. Акклиматизация.

Над деревьями возвышалась ветхая водонапорная башня. Моторка притормозила, доверившись попутному течению. Бензина на удивление еще хватало: канистра булькала позади. С приближением к логову скорых покойников у меня затряслись руки. Ладони покрылись холодным потом.

Мы подплыли к поселку. Линия фонарных столбов была отключена, добавляя нам преимущество в скрытности. Мы могли сколько угодно глазеть на покинутые дома, выискивая тот самый. Но времени мало.

– Теперь нам до конца линии. Они на отшибе, – прошептал Игнатьич и повернулся к сумке.

Он достал из вещмешка упаковку медицинских перчаток и пластиковые хомуты. Мой взгляд разрывался между рекой и действиями Игнатьича. Юра протянул мне две пары перчаток.

– На, надевай.

Вопросов не возникло. Я понял, зачем это.

– А вот это хомуты. Четыре тебе, остальные пусть будут у меня, – тихо сказал он, помещая охапку толстых хомутов в карман штанов. – Стрелять только в крайнем случае. Слышал меня, Витя? Не убивай их. Они за изнасилование, убийство и похищение насидятся, намучаются и ответят.

– Если тюрьмы еще не выведены из строя. Давай, Юр, быстрее, пока они… – я боялся договорить и допускать такой исход.

Игнатьич промолчал, пододвинул к себе чехол из-под ТОЗа и вернулся к управлению катерка. Мой ПМ заправлен в джинсы. С вопросом, куда он дел те два пистолета, пока повременю.

Хоть бы она была жива. И не тронута. Никогда себе не прощу, если я, ответственный за свою семью, потеряю все, что имел, не смог спасти Любушку так же, как не уберег мою Ингу.

Была такая маленькая, она мне и сейчас такой кажется. Она так незаметно выросла… маленькая девочка, тянущаяся к старшему брату, любила платьица и сарафанчики с цветочками. Подходит ко мне и рассказывает, что это за цветочки и где они растут. Слышит с детства, как меня зовет мама, так и обращается: «Витюша, посмотри, тюльпанчики. Знаешь, где они растут?» Играю с ребятами в прятки, а она рядом, затаилась, легко входя в нашу игру и боясь выдать меня. Какая сестренка… то заноет, то решит выглянуть. Меня сразу и находили. Обижался, конечно. Припоминаю нашу ссору в Архангельске, так грустно становится, хотя, куда уж хуже… Я тогда ее чуть не потерял, не дай бог потеряю сегодня. Сердце в груди пережило очередное «падение», отчего мое дыхание на момент замерло.

Вот их участок и лодка. Четверо в эту толстушку поместятся легко. Я оценил вражеское пристанище: первый этаж закупорен, в горящих окнах на втором мелькают фигуры. Домишко неслабо выделяется среди деревянных односельчан. Всосал много денег. От гаража видна только крыша. По этой крыше заберемся и подойдем к окнам. Главное – к этому гаражу подобраться. Прямо на нас выходил широкий балкон с какой-то мебелью. На балконе пусто, все зашторено. Там моя Люба.

Правильно говорил Игнатьич, нельзя вспоминать сейчас прошлое. Мозг начинает теребить меня жалобами и требованием покаяться за все плохое…

– Начинаем. Из дома не должен выйти никто. Сейчас поднимаемся по той крыше, – он указал на гараж, – потом я лезу к окну, а ты к балкону. Там все стеклянное. Дверь вышибай к едрене фене. Внезапность – наше все. Мы застанем их врасплох, если все пойдет по плану. Ясно?

– Черт, мы не знаем же, сколько там комнат! Как я пойму, что ты готов?

– Без паники. Подберемся к окнам и оценим обстановку, – сказал Игнатьич, соблюдая завидное спокойствие.

С ноющим снизу животом я первым подплыл к гаражу. Ноги еле доставали до дна. Приходилось задирать голову и подпрыгивать, ощущая слабую невесомость. Игнатьич протянул мне сначала сумку с ружьем, потом руку.

Мы на крыше. Она почти соприкасается с началом балкона, так что перейти на него труда не составит. Я вцепился левой рукой в электрошокер. Руки непривычно ощущают все предметы через перчатки. Игнатьич подкрался и прислонился к стене, расчехлив ТОЗ.

Мы одновременно заглядываем в окно. Маленькая спальня. Свет здесь пробивается только через приоткрытую дверь. Письменный стол, телевизор, кровать. Кровать! На ней замерла Люба в какой-то неестественной позе. Дернулась! Ноги и руки сомкнуты вместе – связали.

– Люба! Это Люба! – шепнул я Юре, который с опаской отошел от окна.

Он перехватил ружье, смотрящее в небо, левой рукой и приставил палец к губам. Он подкрался к дальнему углу и показал жестом отсутствие пути. Нам остался только один ход – на балкон.

Может окно нам поможет? Нет! Закрыто! Узкая форточка, не пролезу, даже если б Люба открыла. Тут только разбивать…

– Витя, я на балкон. Жди моего сигнала. Как маякну, бей стекло. Ты их отвлечешь, а я перехвачу. Быстро прыгай в окно и подтягивайся ко мне. Этот хитрый маневр поможет нам выиграть всего лишь несколько секунд человеческого испуга. Ясно?

Судорожно и внимательно ухватывая каждое слово, я многократно закивал. Скрестив руки с пистолетом и шокером, я проводил Игнатьича до края крыши. Он запрокинул ружье за спину и, кряхтя, как старый солдат, решивший тряхнуть стариной, забрался на балкон. Падающий теплый свет через окна обрисовал нам пару пластиковых стульчиков со столом.

Широкая спина Юрия выпрямилась. Военный стоял перед выбором: что делать дальше. Он вскинул ружье и медленными шагами начал красться к двери.

Вдруг шторы у самой двери отодвинулись. Отомкнулся замок-ручка. Стеклянная дверь отворилась и пропустила на улицу пьяный гул мужских и женских голосов, смех и какие-то буйные возгласы. Прозвенели бутылки.

Празднуем, да? Ваше последнее веселье.

Я ловко прижался к стене, а когда аккуратно выглянул, то не нашел Игнатьича. Вместо него на балконе стояла плотная сутулившаяся фигура, уткнувшаяся в телефон. Бледно-голубоватое свечение описало хмурое лицо с коротким носом. Он поднял телефон и стал ловить связь. Когда он обернулся, в его шею уткнулись два ружейных дула. Из-под стола медленно выросла фигура военного, который строго и коротко что-то прошептал.

– Д-двое, ш-шмары еще. Да, та соска тоже, а-а-а… – ствол тозика еще сильнее уткнулся в шею труса и, казалось, вот-вот проткнет ее. – Нет, мы