Смертельно прекрасна - Эшли Дьюал

Не могу ответить. Меня трясет. Все слова исчезают. Остаются только воспоминания о клокочущих звуках, скрипе когтей и собственных воплях. Отворачиваюсь.

— Иди сюда.

Парень прижимает меня так близко, что я ощущаю его тепло всеми клетками своего тела. Невольно мои пальцы вцепляются в его футболку, как в нечто жизненно важное. Нет больше страха. Неожиданно я чувствую себя непоправимо разбитой, сломанной, как ветка или сложный механизм. Я потухаю. Закрываю глаза, и свет меркнет.

— Пойдем. — Шепчет Мэтт, поглаживая мои волосы. — Я отведу тебя домой.

— Нет! — Громко восклицаю я и отпрыгиваю в сторону. Мое лицо становится горячим от паники, слезы вновь подступают к глазам, и я сгибаюсь, будто подстреленный зверь. Я смотрю на Мэтта, а он испуганно смотрит на меня. — Нет. — Я гляжу на небо. — Не домой.

Пальцы тянутся к глазам. Я вновь прикрываю их, а затем порывисто опускаю голову вниз, завесив распустившимися волосами мертвенно-бледное лицо.

Мэтт больше ничего не говорит. Обнимает меня за плечи и проводит к себе домой.

ГЛАВА 9. СЛАДКАЯ ЛОЖЬ ИЛИ ГОРЬКАЯ ПРАВДА?

Кто я.

Кто мы.

Покинутые разумом? Или верой. Потерянные в мире? Или в себе.

Сумасшедшие.

Обезумевшие.

Одинокие?

Я смотрю перед собой и не шевелюсь. Плечи щиплет от лекарств, которыми Хэйдан обрабатывает мои руки. Я не помню, когда он пришел. Наверно, Мэтт ему позвонил.

В отражении зеркала на меня глядят пустые, уставшие глаза, налитые недоумением. Они словно спрашивают: что это было? Ты себе веришь? Веришь нам — твоим глазам? Ты действительно видела то, что видела, или ты просто сошла с ума?

— Не могу поверить, что это сделала твоя тетушка. — В очередной раз сообщает Хэрри и морщит вспотевший лоб. Вид у него оторопелый, пусть он и пытается обрабатывать мне раны с умным выражением на лице. — Как она могла, Ари? Раны очень глубокие.

— Это и не она была. — Отрешенно отвечаю я. — Не тетя Норин.

— Но ты сказала…

— Я помню, что сказала. Это были ее глаза, ее плечи, руки, и все же, это была не она.

— Нужно рассказать. — Серьезно говорит Мэтт. Он стоит в углу комнаты. Не вижу его глаз, но я почти уверена, что в них плавает решительность. — Слышишь?

— Слышу.

— Ты расскажешь?

Осматриваю небольшую спальню, стены, завешанные плакатами групп, стол, стул и черный комод. Встречаюсь взглядом с Мэттью и отвечаю:

— Нет. Не расскажу.

— Но почему, Ари?

Пожимаю плечами.

Хэйдан устало бросает окровавленную вату в тарелку с остывшей водой и на выдохе упирается ладонями о колени. Стягивает с лица очки. Вновь выдыхает.

— Она накинулась на тебя, как одержимая. Да? Я понимаю. Я видел уже ее такой.

— Она не могла быть одержимой. — Горячо восклицает Мэтт. — Это невозможно.

— Тогда что произошло по твоему мнению? — Хэйдан переводит пылающий взгляд на брата и резко передергивает плечами. Очки нелепо дрожат в его пальцах. — Мы не можем отрицать очевидное. Ари и я видели одно и то же; Норин Монфор — определенно больна, я думаю, или это не болезнь, а нечто иное, от чего ты так явно открещиваешься. Нет больше смысла сопротивляться, Мэтт. Теперь это не мои галлюцинации.

— А что это теперь?

Парни глядят друг на друга, и Хэйдан неожиданно усмехается.

— Это правда.

— Чушь! Бесы? Вы шутите. — Мэтт нервно потирает переносицу и улыбается. — О чем вы говорите? Что бы ни произошло в подвале, этому есть рациональное объяснение.

— И какое? — Устало гляжу на парня и горблю спину. Внутри пусто, холодно. Мне не страшно. Мне больно, и эта боль особенная, тягучая. Она тянется вдоль моего тела, моего позвоночника колючей, тонкой нитью. Я смотрю на Мэттью, а он подходит ближе, словно чувствует, что я вот-вот взорвусь. — Все в этом городке только и делают, что шепчутся за моей спиной. — Шепчу я, срывающимся голосом. В глазах покалывает, но я продолжаю. — И теперь я знаю, что они правы. Слухи, предубеждение. Все это реально.

— Твоя тетушка больна, Ари! — Горячо восклицает Мэтт, схватив меня за ладони. — Ей нужна помощь врача, а не священника.

— Откуда ты знаешь? Тебя там не было.

— Это ведь очевидно.

— Очевидно, что ты отрицаешь очевидное. — Язвит Хэрри и вновь надевает очки. У него трясутся руки, но он с силой прижимает их к коленям. — Ты можешь не верить людям и слухам, но поверь нам. Зачем Ари врать?

— Люди иногда видят то, чего нет. — Не унимается парень. — Они иногда…

— Я — не сумасшедшая. — Твердым голосом отрезаю я и пристально смотрю на Мэтта. — Я знаю, что видела. И я видела тетю Норин, которая рычала и царапала ногтями стены; я это видела, Мэтт. Кровь на ее подбородке, черные вены на лице. Слышала звуки, которые она издавала. Шипение. Рычание… Это не ложь. Это правда. Вот она. Я говорю правду.

Мэтт выпрямляется и потирает широкими ладонями лицо. Сквозь его пальцы вдруг прорывается тяжелый выдох, и, закатив глаза, парень отрезает:

— Позвоню Джил. — Я уже собираюсь вскочить с кровати, но он продолжает. — Скажу, что сегодня не получится встретиться. Поужинаем с ней в следующий раз.

Мэтт медленно выходит из комнаты, а я опускаю взгляд на свои исцарапанные руки и зажмуриваюсь. Конец спокойной жизни. Она продлилась целых несколько дней. Теперь я даже не буду жертвой слухов и предубеждений. Теперь я действительно в заднице.

— Ты как?

Смотрю на Хэрри и измотано дергаю уголками губ.

— Отлично.

— Ари, это невероятно. Ты ведь понимаешь, что это…

— …невероятно. — Повторяю за парнем и поднимаюсь с кровати. Хэйдан выглядит в сто раз лучше меня. Я бы даже сказала, что он счастлив. Его опасения подтвердились. Что может быть чудесней? Теперь мы точно знаем, что он не сумасшедший. Теперь мы точно знаем, что с ума сошли не мы, а мир. Но разве это весело? Разве это интересно? Хэйдан не может унять возбуждение, искрящееся в его глазах, словно он раскрыл великую тайну, а я не могу унять дрожь в коленях, будто нацепила на свои ноги тяжеленный гири.

Осматриваю спальню и сплетаю на груди зудящие руки. Хэйдан обмотал их бинтом. Я выгляжу так, словно меня прокрутили на мясорубке, а потом решили сшить и склеить, и все бы ничего, но даже на лице есть порезы. Порезы от ее ногтей. От ногтей тети Норин.

Черт возьми! Стискиваю зубы и рычу. Как это возможно? Что с ней? Она ведь…, она не сумасшедшая. Она правильная, гордая женщина с ровной осанкой, поставленной речью и умным взглядом. Она — пример, идеал. Немного замкнутая, но внутри, в глубине добрая. Она — не то страшное животное, не тот монстр, что пытался меня убить. Она — другая.