Оплодотворитель - Дементий Толли

которое обычно выражало оптимизм и самодовольство, сейчас же на нём отражались прямо противоположенные чувства, сосредоточенность на которых заставляла его смотреть в глубину самого себя, глядя на окружающих поверхностным рассеянным взором. Конечно всем было известно, что на убеждённого холостяка Муромского неожиданно подала в суд некая дама по поводу алиментов на содержание, якобы, рождённого от него ребёнка, но не по слухам, а от двух своих сослуживцев, присутствовавших на правах друзей ответчика на слушании дела, знали, что суд не признал претензии истицы обоснованными. Поэтому версия, связывающая его теперешнее состояние с судом и угрожавшими ему алиментами коллективом отвергалась без колебаний. Рассматривалась также версия серьёзной неизлечимой болезни, поскольку известно, что в таких печальных случаях люди действительно часто уходят в себя, готовясь к скорому неизбежному финалу и отстраняясь от жизненной суеты. Однако, по общему мнению, вероятность такого обстоятельства должна была признаваема совершенно ничтожной. Другие же версии не выдвигались.

На самом же деле печать душевного неблагополучия на лице Муромского отражала приступ меланхолии, парадоксальным образом вызванной судом, несмотря на принятое им решение в пользу ответчика. Не ощутил Родослав Иванович какой – то особой радости, нет! Вовсе не ликовала его душа, когда судья не признала обоснованными претензии Полины Суетиной на алименты. Разве, что уловил некое лёгкое удовлетворение сродни тому, какое ему приходилось в молодости испытывать после победы на борцовском ковре над явно уступавшим ему в силе и опыте соперником. Да, он считал Полину ещё той склочницей и стервой, но всё равно, почему – то, ему было жалко эту слабую, в сущности, женщину.

Удивительно, но самое большое впечатление на него произвела его собственная речь в суде. Кому – то может показаться странным, но готовить что – то подобное заранее не приходило в голову ни самому Муромскому, ни его адвокату. Речь, по этой причине, вынужденно оказалась полным экспромтом и была совершенно искренней без тени лукавства. Неожиданно для самого себя в ней ответчик впервые мысленно сформулировал и произнёс вслух то, что составляет суть жертвенности в миссии оплодотворителя, о которой тридцать лет назад говорила ему единственная по – настоящему любимая, сыгравшая в его жизни роковую роль, женщина – Виктория Гессер. И жертва эта – его собственная семья и его настоящие собственные, а не биологические дети. Вновь и вновь он мысленно подвергал ревизии прожитые десятилетия своей жизни, пытался ответить на принципиальные философско – этические вопросы: был ли смысл в том, что он называл своей особой миссией, или принятый им и воспринятый, как мессианский, образ жизни есть его главная ошибка? А если, всё – таки его деятельность в качестве оплодотворителя не бессмысленна, но необходимо сопряжена с личной жертвой, то до какого момента должна она продолжаться – до скоропостижной кончины, до неизбежного возрастного полового бессилия, если судьба жить долго? Не пора ли поставить точку?

На почве душевных терзаний, преследовавших Муромского, он даже отказал нескольким претенденткам на новые контракты, а исполнение обязанностей по действующим оставалось возможным только благодаря усилиям воли, чтобы преодолеть нежелание, и всё ещё достаточно высокому уровню тестостерона в крови, чтобы смочь.

Когда на пятый день после суда на мобильный телефон Родослава Ивановича поступил вызов с незнакомого номера, он подумал, что придётся в очередной раз вести неприятный разговор о невозможности контракта.

– Да, слушаю вас.

– Извините, это господин Муромский?

– Вы не ошиблись. Я Муромский.

– Добрый вечер, Родослав Иванович! Беспокоит Анна Павловна.

– Простите, какая Анна Павловна?

– Тихомирова – судья. Я недавно разбирала ваше алиментное дело по иску Полины Суетиной.

– А, да- да, конечно! Простите ради Бога, не вспомнил сразу. Слушаю вас внимательно.

– Родослав Иванович, я хотела бы с вами переговорить по одному делу, но не по телефону, а приватно. Вы могли бы найти пол часа для личной встречи в удобное для вас время и в подходящем, но только не публичном месте.

– Ну, безусловно для вас я найду время. Предлагаю, чтобы не тянуть с этим, встретиться завтра в семь часов вечера. Вас устраивает?

– Да, вполне, а где?

– Анна Павловна, вы знаете сквер на улице Фовизина?

– Да, иногда приходилось проезжать мимо.

– Прекрасно! Тогда давайте в этом сквере и встретимся. Знаете, там в самом центре есть фонтан с лавочками вокруг. Так, что на лавочке у фонтана. Ваше лицо я очень хорошо помню; моё, надеюсь, у вас тоже не выветрилось из памяти.

– Всё верно. Я тоже так считаю. Проблем с взаимным узнаванием у нас не должно быть! До встречи, Родослав Иванович.

– До свидания, Анна Павловна.

***

Старый сквер с фонтаном на улице Фонвизина –тот самый, что напротив здания института генетики и геронтологии был для Муромского местом памятным сакральным. Здесь он назначал в качестве оплодотворителя свои первые встречи со своими будущими клиентками – реципиентками, как называла в своё время контрактных «рожениц» Вика. Любопытно, что Родослав Иванович абсолютное большинство забеременевших о него женщин не помнил вообще, некоторые лишь едва всплывали в зыбком мареве прошлого, но воспоминания о первых трёх были свежи и полны даже деталями до такой степени, как будто свидания с ними проходили не тридцать лет тому назад, а вот совсем – совсем недавно. Ожидая судью, он присел на лавочку, стоявшую на том же самом месте, где он давным –давно, но как будто бы вчера ждал Надю Смарагдову – стройную красивую женщину в модном тёмно – бордовом пальто и в обтягивающих узкие ладони тонких чёрных перчатках. А разве можно забыть Эльвиру Полянскую с её роскошными кустодиевскими формами, её подкупающей непосредственностью и обожанием голоса Френка Синатры. Ярко и рельефно проступали сквозь десятилетия картины, запечатлевшие его встречи с Тоней – троюродной сестрой Виктории, которая годом позже сообщила Муромскому о том, что Тоня родила двойню – мальчика и девочку и совершенно счастлива…

– Добрый вечер, Родослав Иванович! – Поприветствовала судья Тихомирова недавнего процессуального ответчика, который, погрузившись в воспоминания, не обратил внимание на приближающуюся Анну Павловну.

– Здравствуйте, ой извините ради Бога. – Сказал, вставая с лавочки Муромский – Что – то я задумался, вот вас и не заметил.

– Ну что вы – не стоит извинений!

– Давайте, Анна Павловна, присядем что ли. В ногах ведь правды нет, как говориться.

– Давайте, тем более здесь у фонтана это весьма приятно.

– Я весь внимание, Анна Павловна. Чем могу быть вам полезен?

Родослав, используя располагающую для этого ситуацию, с удовольствием вглядывался в красивое лицо судьи и ему не трудно было заметить на нём следы какого – то напряжения в душе женщины. Он не