Когда я умру. Уроки, вынесенные с Территории Смерти - Филип Гоулд

Перед нами стояло ответственное решение – выбор подходящего хирурга и хорошей клиники. В некотором смысле, эта роскошная привилегия, право выбора, и стала причиной нашей гибели. Если бы мы просто обратились в местную больницу, где Филипу без затей полностью удалили бы весь пищевод, вполне возможно, он был бы сейчас жив.

Знали бы мы тогда о профессоре Майке Гриффине, создавшем в Ньюкасле клинику мирового класса, все тоже повернулось бы совсем по-другому. Но мы тогда не располагали никакой информацией о продвинутых онкологических центрах где-либо в Великобритании, и почти все авторитеты среди практикующих медиков и правительственных чиновников единогласно указали нам на Америку.

Филип любил ездить в Америку. Я к этому была менее привычна, меня смущали не столько медицинские проблемы, сколько бытовые. Я понимала, что значит приходить в себя после такой серьезной операции, если тебя не окружают семья и друзья. Однако после ознакомительной поездки мы все-таки остановились на Америке.

Масштаб Онкологического центра памяти Слоуна – Кеттеринга, высочайший уровень компетентности, установленный как норма в этой больнице, – все это не могло не внушать уважения. Тем не менее, когда Филип исчез за дверьми операционной, мне пришлось сидеть семь часов в кафе поблизости, не имея никакой информации о том, что там происходит. Это были самые долгие семь часов в моей жизни. Я по пыталась успокоить нервы, заходя в молитвенные помещения всех основных религий, раскиданные по кварталам вокруг онкоцентра, но вместо религиозных чувств меня не отпускали мысли о самой худшей развязке.

В конце концов мне сказали, что операция завершена и что с Филипом все в порядке. Это было как дантовы круги ада, но только в обратном порядке. Пару часов мне пришлось просидеть в комнате ожидания рядом с реанимацией, пока хирург не смог наконец меня принять.

Мюррей Бреннан выглядел усталым, его комбинезон был забрызган кровью. Операция прошла удачно, но у него были проблемы со сшиванием того, что у Филипа осталось от желудка. Он сказал, что к концу операции он уже был готов перепилить Филипу ребра, сделать еще один разрез и на открытом поле сшить желудок и пищевод, но в конце концов ему удалось завершить операцию так, как она и задумывалась, то есть в менее травматичном варианте. Что-то меня смутило в этом рассказе. Я никогда не говорила об этом Филипу, но ведь это факт – опухоль возродилась на том же самом месте.

Я вошла, чтобы повидаться с Филипом, которого нашла в прекрасном состоянии. Он был накачан лекарствами, полон энтузиазма, рвался позвонить дочкам в Лондон. Они были так счастливы, и мы вместе ощутили облегчение после двадцати четырех часов, которые провели в неведении. Правда, на следующий день Филип был бледен, как покойник. Он лежал в маленькой двухместной палате, отделенный от соседа тонкой занавеской, чувствовал себя очень плохо и не мог говорить. Борьба за жизнь оказалась настоящей битвой, и сейчас она развертывалась на чужой территории.

Постепенно Филип начал поправляться, стал понемножку что-то есть, но один из швов вдруг воспалился. В этой больнице, опасаясь MRSA (золотистого стафиллококка), не приветствовали использование антибиотиков, так что было решено оставить рану открытой. Так и сделали. Зияющая глубокая полость, превратившаяся потом, после излечения, в большую грыжу, стала уродливым напоминанием о том, что пришлось пережить, и о том, что нас еще может ждать.

Впрочем, анализы были хорошими, и на моем мобильном до сих пор хранятся поздравительные эсэмэски от британских врачей, уверяющих, что теперь для нас все позади.

Оглядываясь на тот нью-йоркский период, я удивляюсь, как же мы справились, когда обе девочки были в университете, причем Джорджия готовилась к выпуску, а Грейс училась на первом курсе. Я работала в нашем нью-йоркском офисе, где издательство «Random House» предоставило мне все возможности, позволявшие справляться со своими ежедневными обязанностями в перерывах между визитами в больницу. Мой друг Эд Виктор любил говорить, что, единожды получив такой диагноз, ты поселяешься на Планете Рака. Заболевание Филипа стало новым центром притяжения в моей жизни. Это был такой длинный остров, который с одной стороны омывали семейные хлопоты, а с другой – служебные заботы.

Мы вернулись в Лондон, чтобы продолжить химиотерапию, и вот здесь, слава Богу, мы познакомились с профессором Дэвидом Каннингемом, который служил в больнице Марсден. Филип писал об этом чудесном учреждении, но что там было важным лично для меня, так это атмосфера заботы и нежности, благодаря которой все онкологические муки становились несравненно более терпимыми.

Так, к несчастью, сложилось, что одна моя хорошая подруга в это время тоже переселилась на Планету Рака и, после проведенной в больнице Сент-Мэри операции по поводу опухоли молочной железы, тоже оказалась в Марсдене для курса химиотерапии. Я все время бегала по больнице, навещая то мужа, то подругу, особенно в моменты кризиса. Филипу тяжело давалась послеоперационная химия, и у меня осталась фотография с того времени. Там он сидит с капельницей в кресле, углубившись в свой «блэкберри», не способный говорить и едва держащий себя в руках.

Моя подруга переносила химию значительно легче, если не считать одного неприятного эпизода, когда ее пришлось госпитализировать. Я не сводила вместе ее и Филипа, хотя они регулярно заочно отчитывались друг перед дружкой в своих успехах. Всего один раз она к нам зашла, и я увидела их рядом – исхудалые, хрупкие, практически лысые. Мне было просто невыносимо видеть, что два самых близких человека могут быть отняты у меня одной и той же болезнью[19].

Среди всех этих несчастий выдавались иной раз и светлые моменты. После завершения химии Филип просто горел желанием куда-нибудь уехать, однако врачи запретили нам летать на самолете, так что мы решили поехать в Европу на поезде. Нашей целью была Венеция – ее Филип любил больше всего на земле. И это было, как сказал Филип, буквально переселением из мрака в свет.

Стоял август. Мы жили в отеле «Cipriani», и это был, пожалуй, наш самый идиллический отпуск. Филип заявлял, что теперь он может есть, только если ему подают идеально приготовленные итальянские кушанья. Подобно парочке неопытных туристов, мы в основном держались неподалеку от отеля. Как-то утром за завтраком я заметила, что снаружи пришвартовано слишком уж много лодок. Размышляя, с чем это связано, мы заметили за соседним столиком Брэда Питта и Джорджа Клуни. Оказалось, мы попали в Венецию в самый разгар кинофестиваля.

Жизнь вошла в свое русло. Если не говорить о венецианских угощениях, есть Филипу становилось все труднее, и прием пищи для него стал регулярной мукой. Я заботилась о том, чтобы организм Филипа получал хоть какие-нибудь питательные вещества, в то время как сам он обращался теперь с едой, как капризный ребенок.

Пока рак не вернулся, мы успели еще раз съездить в отпуск. На этот раз в Иорданию. Это был эксперимент. Хоть я и запланировала множество экскурсий, в момент отъезда мы отнюдь не были уверены, что Филипу это будет по силам. В конце, когда мы отправились в Петру, Филип выразил сомнение, сможет ли он выдержать автомобильное путешествие. Однако он не просто выдержал его. Увлеченный величественными картинами, он смог пройти пешком до Сокровищницы (Эль-Хазна), а на следующий день настоял на том, чтобы мы отправились в заброшенный замок крестоносцев.

Это были чудесные минуты радости и освобождения. Было ясно, что болезнь серьезно изувечила Филипа, но сейчас он решительно нащупывал новые границы своих возможностей в надежде, что ему удастся вести хоть какое-то подобие нормальной жизни.

В определенном смысле мы стали гораздо ближе друг к другу, чем раньше. Вместе мы прошли через ад и вышли на свободу с другой стороны. Мы провели всю нашу жизнь в напряженном труде, исполняли множество разных обязанностей, заботились о дочерях так, как только могут работающие родители. Мы всегда надеялись, что придет время, когда мы исполним родительский долг, отработаем свое и сможем наконец вместе провести в праздности старость. И мне показалось, что рак способен разрушить это будущее. То, что Филип сумел выжить, мне казалось сущим чудом, а этот отпуск я воспринимала как Божью благодать. Правда, это чудо длилось совсем недолго. Узловые моменты в болезни Филипа часто совпадали с напряженными полосами у меня на работе. Все эти деловые проблемы могут показаться чепухой на фоне вопросов жизни и смерти, но воды, омывающие с обеих сторон Планету Рака, продолжают течь. Бывали ситуации, когда я работала только ради исполнения долга, но большую часть времени работа для меня оказывалась отдушиной, оазисом нормальной жизни.

Я приехала в Нью-Йорк всего за день до операции, поскольку мне обязательно нужно было появиться на одном совещании в Берлине. А два года спустя, именно в тот день, когда нам был назначен визит в Марсден, где мы должны были услышать о решающих результатах анализов, я устраивала ланч для одного американского автора. Он приехал в Лондон всего на день и был несколько удивлен тем, что я ушла с ланча слишком рано.