Дочь Империи - Раймонд Фейст

Сон не приходил, и, неподвижно лежа на подушках, Мара улыбалась собственным мыслям. Прекрасно понимая, что ее положение почти безнадежно, она собиралась последовать совету Ланокоты. Надо наслаждаться жизнью, пока жизнь продолжается.

Поскрипывали колеса фургонов, мычали нидры; пыль, поднятая ногами пешеходов, отливала охрой и золотом. Догорела вечерняя заря, и уже в сумерках не правдоподобный караван Мары с разношерстной компанией ратников втянулся в ворота усадьбы Акома.

Факелы у главного входа господского дома освещали двор, где царила необычная кутерьма. Надо было принять прибывших ранее мастеровых и землепашцев, то есть накормить их всех, разместить на ночлег и определить на ту или иную работу. Этим и занимался Джайкен со своими подчиненными, отложив все прочие дела. Когда же во дворе появился караван Мары с оборванными, голодными воинами Люджана, Джайкен воздел руки к небесам и стал умолять богов, чтобы закончились поскорее труды этого невозможного дня. Он и сам успел проголодаться, да к тому же ему сильно досталось от острого язычка жены, которая возмущалась, что ей пришлось одной укладывать детей спать. Тем не менее он тут же послал на кухню приказ отварить еще один большой котел тайзы, а также нарезать холодного мяса и подать фрукты. После этого, ни на миг не прекращая кипучую деятельность, приступил к составлению списка новичков: на счетные таблички он заносил имена и делал пометки касательно того, кому нужно подобрать одежду, а кому — сандалии. Пока Кейок распределял новобранцев по ротам и сотням, Джайкен и его помощники собирали бригаду рабов, чтобы подмести полы в пустующих казарменных бараках и разложить одеяла на спальные циновки. Не дожидаясь никаких формальных приказаний, Люджан взял на себя роль офицера, по мере необходимости то подбодряя, то подгоняя кого-то, чтобы помочь в обустройстве своих молодцов.

Из дома вышла Накойя. Шпильки, заколотые впопыхах, торчали из ее прически еще более криво, чем всегда. Она решительно вклинилась в хаос снующих людей, мычащих нидр и скрипучих фургонов и прямиком направилась к паланкину Мары. Она подоспела как раз к тому моменту, когда Мара, опираясь на руку Папевайо, выбралась из паланкина на землю. Уставшая от долгого сидения, ослепленная светом факелов, она все же отметила тот момент, когда командир авангарда безмолвно передал ее на попечение Накойи. Невидимая линия, разделявшая сферы деятельности телохранителя и няньки, пролегала примерно там, где каменная дорожка от парадных дверей упиралась в подъездную дорогу.

Накойя проводила госпожу на ее половину, держась на шаг позади, как положено. Однако едва они оказались в комнате, старая няня жестом отослала служанок и плотно сдвинула дверные створки.

Мара остановилась, чтобы снять браслеты и прочие драгоценности, которые нацепила на себя перед отправлением в путь с единственной целью — выглядеть как можно более легкомысленной. Молчавшая до сих пор Накойя уже не могла больше сдерживаться и самым суровым тоном спросила:

— Как понять твое внезапное возвращение? И что это за оборванцы?

Мара небрежно бросила в ларец брошь и нефритовое ожерелье. Сегодня ей пришлось много пережить: гнетущее ожидание, опасность, опьяняющую эйфорию успеха; После всего этого командирские замашки Накойи довели напряжение Мары до последнего предела. С полнейшим самообладанием она стянула с пальцев все кольца одно за другим и со всеми подробностями изложила план, который она претворила в жизнь ради восполнения потерь гарнизона Акомы. Когда последние украшения, звякнув, упали в ларец, Накойя возвысила голос:

— Ты посмела рискнуть будущим Акомы, сделав ставку на такой непродуманный план? Девочка, да ты знаешь, чем ты рисковала? — Обернувшись, Мара увидела, что лицо у старой ворчуньи раскраснелось, а руки судорожно сжаты. — Да ведь если бы хоть один из бандитов нанес удар, твои люди погибли бы, защищая тебя! И ради чего? Ради того, чтобы какая-нибудь дюжина воинов осталась оборонять пустую раковину этого дома, когда явится Минванаби? И кто тогда загородил бы собой натами? Не Кейок и не Папевайо. Они к этому моменту были бы уже мертвы! — Ее возмущение граничило с истерикой; она дрожала всем телом. — Они могли изнасиловать тебя — все по очереди! Они могли тебя убить!

— Голос Накойи поднялся до визга:

— Вместо этой… безрассудной затеи… ты… ты должна была… ты должна была как следует поразмыслить о том… за кого тебе выйти замуж! — Накойя схватила Мару за плечи и так встряхнула хозяйку, словно та все еще оставалась несмышленым ребенком. — Если ты не прекратишь свои безумные выходки… знаешь, чем это кончится? В один прекрасный день обнаружишь: самое лучшее, на что ты можешь рассчитывать, — это сын какого-нибудь богатого торговца удобрениями, задумавшего купить имя для своей семьи… а в это время охранять твое поместье будут головорезы и воры, угоняющие нидр!..

— Довольно!

Мара оттолкнула от себя старуху и сама подивилась тому, как твердо прозвучал ее голос. Но этот короткий возглас отрезал конец обличительной тирады Накопи, как острая коса срезает траву на лугу. Старая женщина воздержалась от дальнейших протестов. Когда же она собралась снова заговорить, Мара остановила ее:

— Довольно, Накойя. — Сказав это тихим, опасно спокойным тоном, Мара подошла к няне вплотную и отчеканила:

— Я — властительница Акомы.

В этих словах уже не слышалось той сдержанной ярости, которая взметнулась в ней двумя секундами раньше. Слегка смягчившись, Мара вгляделась в лицо женщины, которая растила ее с первых дней жизни. Очень серьезно властительница произнесла:

— Мать моего сердца, из всех, кто служит мне, — ты самая любимая. — Потом глаза у нее сузились, и в них снова сверкнул гнев. — Но никогда, ни на мгновение не забывай, что ты у меня на службе. Только посмей еще раз тронуть меня так, как ты это сейчас сделала, только посмей снова обратиться ко мне с подобными словами — и я прикажу избить тебя, как раба из кухни. Ты поняла?

После секундного колебания Накойя медленно склонила голову и, с трудом сгибая натруженные ноги, опустилась на колени:

— Я умоляю госпожу простить меня.

Прошло еще мгновение, и Мара, наклонившись к няне, обняла ее за плечи:

— Самая старая, самая дорогая моему сердцу… наша судьба переменилась. Каких-нибудь несколько дней тому назад я была послушницей храма, ожидающей посвящения. Теперь я управляю здесь всем, и тобой тоже — как раньше управлял мой отец. Самая важная услуга, которую ты можешь мне оказать, — это поделиться со мной своей великой мудростью. Но в конце концов только я одна должна выбрать путь, по которому буду следовать. — Крепче обняв Накойю, Мара продолжила: