Дочь Империи - Раймонд Фейст

Близился вечер. Жара немного отпустила, поднявшийся ветерок приносил свежий аромат леса, листва шелестела в кронах деревьев. Удовлетворенная событиями дня, Мара бездумно следила за птицами, которые в погоне за насекомыми стремительно бросались из поднебесья вниз, а затем круто взмывали вверх. Когда птичья трапеза подошла к концу, они с хриплыми криками улетели к югу, и только тогда Мара почувствовала, как она сама утомлена и проголодалась.

Как будто прочитав мысли властительницы, Кейок подошел к ней со словами:

— Госпожа, мы должны немедленно трогаться в путь, если хотим засветло вернуться домой.

Мара кивнула. Сидеть на мешках с тайзой было не очень-то удобно, и сейчас она даже с удовольствием подумала о том, как было бы хорошо снова устроиться среди мягких подушек. Она провела долгие часы под взглядами оголодавших и отчаявшихся людей, и возможность укрыться в тесном паланкине внезапно показалась весьма заманчивой. Достаточно громко, чтобы ее услышали, она ответила:

— Тогда давайте отправляться, военачальник. Здесь находятся солдаты Акомы, которым, вероятно, хочется умыться, поесть горячего и отдохнуть в казармах, где их одеяла не отсыреют от тумана.

Даже у Мары на глаза набежали слезы, когда она услышала вопль неомраченной радости, вырвавшийся из глоток вчерашних бандитов. Люди, которые столь недавно собирались на нее напасть, сейчас были полны стремления защищать ее. Она мысленно возблагодарила Лашиму. Первая победа досталась ей легко, но в будущем, когда придется сражаться против военной мощи Минванаби и изощренного коварства Анасати, добиться успеха будет намного сложнее.

Забравшись наконец в паланкин, Мара облегченно вздохнула: ведь только сейчас отпала необходимость усилием воли подавлять страх и сомнение — сначала во время вооруженного противостояния, а потом во время переговоров. До самой последней секунды она не смела даже самой себе признаться, как ей было страшно. Но теперь опасность осталась позади, и она вдруг почувствовала, что готова разразиться слезами. Встряхнувшись, она постаралась снова взять себя в руки. Когда-то Лано высмеивал бурные проявления чувств Мары и дразнил ее, уверяя, что она совсем не цурани, хотя от женщин и не требовалось, чтобы они постоянно держали себя в узде, как полагалось мужчинам.

Вспомнив о добродушных насмешках брата и о том, что у отца она тоже ни разу не видела хотя бы намека на нерешительность, сомнения или страх, властительница закрыла глаза и призвала на помощь уроки, полученные в храме Лашимы. Ей показалось, что она слышит голос сестры-наставницы: «Познай самое себя, прими как данность все стороны твоей натуры, и этим откроешь путь к совершенству. Отвергнуть себя — значит отвергнуть всех».

Она еще раз глубоко вздохнула и честно признала истину: она была перепугана до смерти! И самым ужасным моментом был тот, когда она подумала, что бандиты бесчинствуют у нее в поместье, пока она тщетно ищет их среди холмов.

И снова Маре пришлось упрекнуть себя: властительницы так себя не ведут! Потом она поняла, в чем причина ее смятения. Она попросту не знала, как должны себя вести властительницы. Ее не обучали искусству управления; она была просто молодой храмовой послушницей, без всякой подготовки брошенной в водоворот жесточайшей междоусобицы.

Еще одно наставление пришло ей на память — наставление отца: «Сомнения могут подорвать способность человека к решительным действиям, а в Игре Совета заколебаться — значит погибнуть».

Не желая поддаваться слабости, Мара через небольшой просвет между занавесками поглядывала на новобранцев войска Акомы. Несмотря на грязные лохмотья, осунувшиеся лица, тощие руки и глаза как у затравленных животных, это были воины. Но теперь Мара увидела в них то, чего не замечала пару часов назад: эти люди, стоявшие вне закона, и даже хитрец Люджан были напуганы не меньше, чем она сама. Это казалось Маре странным, пока она не сообразила, что они опасаются западни. Численный перевес был на их стороне, но охрана Мары состояла из воинов, закаленных в сражениях, прекрасно вооруженных и защищенных прочны-и доспехами. Некоторые из серых воинов годами жили впроголодь. Их оружие представляло собой беспорядочный набор где-то подобранных, украденных или грубо сработанных мечей и ножей. И, глядя на этих хмурых, подавленных людей, Мара догадывалась, что их гнетет мысль, что некоторым из их злополучного братства сегодня предстоит умереть. И каждый задумывался, не окажется ли он в их числе.

Людям, шагающим по дороге, и невдомек было, что за ними наблюдает хозяйка, и владевшие ими чувства явственно читались на изможденных лицах. Среди этих чувств преобладали два: надежда и страх перед ложной надеждой. Мара откинулась на подушки, уткнувшись отсутствующим взглядом в ковры, устилающие стенки паланкина. Как же ей удалось распознать все эти тревоги по лицам новых рекрутов Акомы? Может быть, страх пробудил в ней восприимчивость, которой прежде она в себе не замечала? И тут же, словно Ланокота сидел рядом, ей послышался его шепот: «…Ты взрослеешь, сестренка».

Внезапно хлынули слезы; сдерживаться дольше у нее уже не было сил. Но теперь в слезах изливалось не горе, а ликование, подобное тому восторгу, который она испытала, когда Лано в последний раз стал победителем летних состязаний в Сулан-Ку. В тот день и Мара, и отец веселились, как крестьяне на трибунах, на время отбросив всякие мысли о своем высоком положении и о необходимости сохранять подобающий бесстрастный вид. Но теперь сила ее торжества десятикратно превышала даже ту незабываемую радость.

Она одержала верх. Она познала вкус первой победы в Игре Совета, и этот опыт открыл ей нечто новое в самой себе; он оставил в душе жажду новых и более важных побед. Впервые в жизни она поняла, почему знатные властители сражаются и умирают ради возвышения фамильной чести.

Улыбаясь сквозь слезы, она позволила своему телу расслабиться и подчиниться мерному покачиванию паланкина. Никто из тех, кто сидел напротив нее за невидимым игорным столом цуранской политики, не узнает о том ходе, который она сегодня сделала… во всяком случае, узнает не скоро. Но зато теперь гарнизон ее поместья, который из-за предательства Минванаби сократился до пятидесяти воинов, будет насчитывать не менее двух сотен. Поскольку серые воины были рассеяны в логовищах по всей Империи, она сможет воспользоваться услугами сегодняшнего пополнения, чтобы набрать новых бойцов. Если бы только ей удалось выиграть еще хотя бы одну неделю после того, как она отправит властителю Минванаби коробку с пером и шнурком! Тогда, возможно, у нее наберется сотен пять — а то и больше — солдат, чтобы отразить его следующую вылазку. Мару захлестывала радость. Она познала победу! И опять в памяти прозвучали голоса. Сестра-наставница предостерегала: «Дитя мое, не позволяй себе возжаждать власти и победных торжеств, ибо бренно и то и другое». Но задорный голос Ланокоты подстрекал ее совсем к иному: «Радуйся победе, пока можешь, Мараанни. Радуйся, пока можешь».