Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Из разговора, который имел место сегодня у Пономарева, я понял, что это решение принято без его ведома. И обидело его.

Попутно он сообщил мне свое мнение о Заявлении ЦК ИКП по случаю смерти Берлингуэра: «Плохой, очень плохой документ. Все отрицательное, что было в его деятельности, собрали обещают следовать этому и в дальнейшем. Неисправимы!»

Неисправим сам Пономарев, который до сих пор не отказался от мысли превратить ИКП в КПСС.

Начал работать над VIII томом «Международного рабочего движения». Хорошо написано, но все возле темы: суть проблем рабочего и коммунистического движения — обходится. Традиционная политическая история стран, даже не партий.

Был сегодня в Итальянском посольстве на процедуре, которую чуть не сорвал Пономарев — для выражения соболезнований по поводу Берлингуэра.

Б. Н.'а опять «поправили»: он тянул целый день, чтоб согласовать, расчитывая, что пройдет день похорон и вообще «отменят». Но послали не только его самого, но Соломенцева и Капитонова.

Вечером встречал Горбачева и Загладина. М. С. разговорился. Было видно, что на него произвело впечатление: и открытость итальянцев (его принимали все скопом — все руководство ИКП), и двухмиллионная толпа на панихиде. «Такую партию нельзя бросать. И надо с ней обращаться как подобает». (Видно, намек на Пономарева). Или: «Много знаешь ведь так или иначе. Но вот, когда сам увидишь — совсем другое дело!»

Словом, я очень доволен, что этот умный, живой человек и надежда нашей партии, соприкоснулся с этой партией. И, может быть, так доложит и Черненко, и на ПБ, что что-то сдвинется.

Некоторые сведения. Рассказывает Брутенц, вернувшийся из Серебряного бора, где они закончили очередной этап подготовки международного раздела Программы КПСС. Они — это он, Александров, Загладин, Бовин, Блатов, Яковлев (теперь директор ИМЭМО, бывший посол в Канаде, бывший зам. зав. Отделом пропаганды ЦК, бывший.). Атмосфера — развязались языки, Александров в присутствии всех называет Громыко опасным маразматиком, то и дело мелькает термин «двоекратия» (Громыко + Устинов); лихо обсуждается линия на жесткость с США: «работаем на переизбрание Рейгана». О Черненко тоже очень непочтительно (и наоборот — об Андропове — на прощальном ужине при закрытии дачи тосты были только поминальные). «Этот» же ни с кем не общается. Даже с помощниками. Они записываются к нему в общей очереди (из 20–25 человек) и до них никогда почти дело не доходит. Опять в фаворе Галя Дорошина (приданное Брежнева) — через нее все бумаги докладываются, через нее можно что-то протолкнуть.

Спрашиваю: «Кто же пишет эти красивые тексты для него? Какая-то группа где-то есть?» Никто не знает. Замятинцы, наверно, мидовцы.

Экономическое положение очень плохое. Но об этом — только в выступлениях. Реально Генсек этим не интересуется (хотя это уже из другого источника, от сельхозников, с которыми вместе встречали и провожали в аэропорту Горбачева — положение, действительно, плохое: соберем из-за засухи в мае примерно 150 млн. тонн, вместо 200 млн. по плану. Значит, опять примерно 45 млн. тонн придется покупать за границей).

А что касается Брежнева, то уж совсем не стесняются (его бывшие помощники). Рассказывают такую историю. Л. И. очень любил смотреть «Семнадцать мгновений весны». Смотрел раз двадцать. Однажды, когда в финале Штирлицу сообщают, что ему присвоено звание Героя Советского Союза, Брежнев обернулся к окружению и спросил: «А вручили уже? Я бы сам хотел это сделать!» Рябенко (начальник охраны) стал хвалить вроде как героя фильма — какой он хороший, талантливый человек, честный и прочие. Другие подхватили. «Так зачем же дело стало?» — произнес Брежнев. И через несколько дней он лично вручил Звезду Героя и орден Ленина. артисту Тихонову!!! Именно: «Героя Советского союза».

Это воспринимается как анекдот в щедринской манере… да и то подобное возможно было только в павловские времена («Поручик Киже») или в губернском весьма отдаленном месте. Но это факт. Рассказал об этом Александров. Но тут же вступил Блатов: «Вы, говорит, Андрей Михайлович, при этом не присутствовали. А я там был сам, — и на просмотре фильма, и при вручении звезды. Ведь он (Л. И.) действительно решил, что Тихонов и есть настоящий Штирлиц».

О работе над Программой. Говорит Брутенц.

«Ну, почистили, сократили, выпрямили, избавились от повторов. Но тебе я могу сказать: никакая это не Программа. Это скорее материал для отчетного доклада, который мог быть произнесен и на XXIV съезде, и на XXVI, и на XXVII. Это политическая декларация о том, как мы будем себя вести. Серьезного же анализа ситуации и на его основе прогнозов и перспектив там нет. Программа 1961 года была в этом смысле более «программной», хотя и ошибочной».

Я говорю: как же так? Вам даны довольно большие полномочия. В вашем распоряжении много очень серьезных и, действительно, научных книг и статей, написанных настоящими учеными, чувствующими свою ответственность. Достаточно почитать журнал ИМЭМО и даже «Коммунист», не говоря о «Рабочем классе и современном мире» или ПМС. Почему бы вам не сделать проект, по «гамбургскому счету?»

— Да ну, что ты говоришь, — возражает Карэн, — по отдельным разделам действительно есть серьезные научные анализы. Но чтоб собрать все это в одну общую картину, нужен политический полет мысли и нужна политическая воля. Мы же, рабочая группа, не можем рассчитывать ни на то, ни на другое. У наших «читателей», там наверху, нет ни того, ни другого. И получать по ушам никому не хочется, быть прогнанным с клеймом, что не справились с ответственным партийным поручением. И так считаем завоеванием, что сказали о «резервах капитализма», о том, что на Западе высокий уровень жизни, о том, что социализм может оказываться в кризисной ситуации и что ему свойственны противоречия.

— Боже мой, — возражаю я. — Да об этом можно сейчас прочитать даже в газете «Правда».

— В газете, да. Там на это наши «первые читатели» не обращают внимания: вернее их внимания на это не обращают. А здесь — обратят. Симптомы мы уже получили. Когда прочел Рахманин (хотя он и в рабочей группе, но так как он писать не умеет, на даче он не сидит, а ему посылают изготовленное), так вот, когда он прочел, он упрашивал вычеркнуть «все это».

Потом заходил ко мне Загладин. Ласково-отчужденно смотрел на меня. Я сообщил ему несколько неотложных дел по службе. Попросил от имени Б. Н. прочитать проект его доклада для секретарей ЦК соцстран. Помолчали. Чтоб как-то продолжить разговор, спросил о Программе… «Все хорошо, мы дружно поработали, сократили, учли замечания, в том числе твои. Теперь уже прилично получается. Не знаю, как на этот раз воспримет Пономарев».