Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

доспехи, то же положение, что и стоящие напротив саксонцы. Поясняя идею Купфера, Вольфганг отметил: «…не случайно исполнение оперы зачастую оценивают по хорам и по рассказу о Граале… Хор тут вездесущий, он постоянно комментирует и описывает действие, реагирует на происходящее – в своих позднейших произведениях, начиная с Золота Рейна, Вагнер передал эту функцию оркестру». Таким образом постановщик стремился, по-видимому, избежать политических подводных камней, принесших ему массу неприятностей при реализации Тангейзера. В результате он приобрел не вполне заслуженную славу «одного из старейшин нового Байройта».

Постановка в самом деле носила отчасти «архетипический» характер. Сценограф, по словам Вольфганга, вполне оправдал свое прозвище: «Когда он взамен изготовленного нами ничего не говорящего круга, безвкусно украшенного вбитыми в него гвоздями, настолько мастерски отделал гвоздями круглую шайбу, что она создала сценическую иллюзию радужного лебедя, я понял, чего можно добиться, превратив простейшие материалы в произведение искусства». Общими усилиями режиссера и сценографа была создана ласкающая глаз публики и не задевающая ее социально-политических пристрастий постановка; в начале 1980-х она была показана по телевидению под управлением Вольдемара Нельсона, а с появлением DVD стала доступна широкому кругу любителей оперы.

Согласие Баренбойма стать музыкальным руководителем постановки Тристана удалось получить после длительной переписки и согласования условий с его менеджером только в конце 1979 года. Много времени ушло также на поиски режиссера и утверждение солистов, так что премьеру пришлось перенести на 1981 год. В том же году состоялась премьера Мейстерзингеров в постановке Вольфганга. Руководителю фестивалей хотелось закрепить успех, который принесло его предприятию Кольцо Патриса Шеро, и он долго уговаривал французского режиссера поставить также Тристана. Однако незадолго до того, как Баренбойм дал свое согласие, Шеро прислал окончательный отказ. В поисках достойной замены Вольфганг и недавно утвержденный музыкальный руководитель перебрали множество кадидатур (включая Гарри Купфера и Франко Дзеффирелли), и в конце концов их выбор пал на соотечественника Шеро Жана-Пьера Поннеля, который ставил Тристана еще в 1962 году в Дюссельдорфе. Преимущество Поннеля заключалось и в том, что он выступил также в качестве сценографа и художника по костюмам, чего в Байройте не было со времени Виланда Вагнера. На главную мужскую роль пригласили сорокатрехлетнего Рене Колло – на тот момент едва ли не самого яркого, артистичного и востребованного вагнеровского тенора в мировом масштабе. После ухода с вагнеровской сцены Астрид Варнай, Марты Мёдль и Биргит Нильсон возник заметный «дефицит» драматических сопрано. Самой достойной оказалась кандидатура американской певицы Иоганны Майер, с успехом певшей Вагнера на сцене Метрополитен-оперы. Проигрывая своим предшественницам в вокальном отношении, она хорошо вписалась в постановку благодаря своему драматическому таланту, а также великолепным режиссуре и сценографии, способным удовлетворить самых взыскательных критиков противоположных эстетических и политических взглядов.

В первом действии зрители увидели внутренность неправдоподобно большой средневековой ладьи, в носовой части которой скрывались Тристан и его матросы, отгороженные от палубы полупрозрачным парусом. Их становилось видно при соответствующей подсветке, а в конце действия занавес-парус падал, в результате чего герои, после камерной обстановки предыдущих картин, оказывались в огромном пространстве носовой части судна с возвышающимся бушпритом, окруженные массой людей; Брангена и Курвенал с трудом оттаскивали их друг от друга, и под занавес их приветствовал король Марк (Матти Салминен). Во втором действии всю заднюю часть сцены занимала декоративная крона огромного дерева, при перемене освещения служившая идеальным фоном для передачи настроений в знаменитом дуэте. После возвращения короля со свитой с охоты быстро светало, и нижняя часть кроны становилась прозрачной – наступивший день рассеивал ночные иллюзии.

Третье действие резко контрастировало с тем, что было явлено зрителям в первых двух. Подобно Виланду Вагнеру, постановщик сосредоточил действие на склоне небольшого холма, представлявшего собой своего рода объемную шайбу. Вместо дерева с раскинувшейся во всю сцену кроной – два голых ствола с торчащими сучьями: все, что осталось от любовной мечты. Свой заключительный монолог Изольда пела, возвышаясь за спиной стоящего на коленях еще живого Тристана, а последние аккорды звучали уже в полной темноте. Когда тьма рассеивалась, Изольда как бы растворялась, а на сцене оставался бездыханный Тристан, над телом которого склонялись пастух и Курвенал.

Видеозапись спектакля была сделана осенью 1983 года под предварительно подготовленную фонограмму. Затем постановка сошла со сцены на два сезона, а в 1986 и 1987 годах была возобновлена в другом составе; Тристана пел Петер Хофман, Изольду – Жаннин Альтмайер, Ингрид Бьонер и Катарина Лигендза. К огромной радости вагнерианцев, видеозапись этой версии вышла в 2007 году под лейблом DGG.

* * *

В числе книг, прочитанных Винифред на склоне лет, были мемуары одного из французских узников Бухенвальда. О своих впечатлениях от прочитанного она писала Герди Троост: «Следствием этого чтения стали ночные видения, где нас настигает поздняя месть и я оказываюсь в концлагере в тюремной робе, – при этом я постоянно думаю, как бы мне с достоинством выжить в такой ситуации, и пытаюсь утешить тех, с кем я вместе страдаю – кто мне в этом поможет? Разумеется, прежде всего возникает мысль о нашем фюрере!» Тем не менее ее отношение к любимому USA не изменилось, и выступавший в Байройте знаменитый американский героический тенор Джеймс Кинг впоследствии вспоминал о шоке, вызванном ее высказываниями: «Когда она в экстазе начинала болтать о том, каким замечательным другом был Адольф Гитлер, как он любил играть с собаками и вычищать пепел из камина, или о том, что он вообще был необычайно мил со всеми домашними, мы непроизвольно все теснее сплачивались против нее».

Устыдившись своего хамского отношения к матери, Вольфганг снова разрешил ей бывать в Доме торжественных представлений, где она могла делиться воспоминаниями с исполнителями, но ей было значительно приятнее общаться со старыми друзьями и народившимися в Германии молодыми сторонниками национал-социализма. Поскольку после показа по телевидению фильма Зиберберга ее репутация была окончательно испорчена, она уже не стеснялась в высказываниях, находя сочувствие только среди старых знакомых и их последователей, которым старалась быть по мере сил полезной. Когда Герди Троост ввиду финансовых затруднений решила продать хранившийся у нее бюст Гитлера, Винифред обратилась за помощью к Лотте Пфайфер-Бехштейн, и та помогла его реализовать, предложив продать реликвию президенту Уганды Иди Амину, который как раз собирался ставить памятник фюреру (от этого шага его отговорило руководство Советского Союза). При этом Лотте рассуждала необычайно просто: «Хотя он и негр, но пылкий поклонник Гитлера, а для продажи негру нет никаких препятствий, если богатство само идет в руки!» В результате сделка состоялась. Винифред любезно приняла молодого политика из США, который назвался председателем Всемирного