Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

– разыскивала принадлежавшие ей документы и антикварные ценности и распоряжалась их дальнейшей судьбой. Самое большое огорчение ей, как и Готфриду, доставило отсутствие переписки матери с Гитлером, которую та успела скрыть в сейфе нотариальной конторы Амели Лафференц-Хофман. Зато Фриделинда смогла порадовать членов Общества Зигфрида Вагнера сообщением о найденной ею в Доме торжественных представлений партитуре симфонической поэмы Тоска, и год спустя ее исполнил Филармонический оркестр Северо-Западной Германии. Она взвалила на себя также хлопоты, связанные с наследованием принадлежавшей матери доли компенсации за переданное государству семейное имущество; дело оказалось весьма запутанным, и ей пришлось прибегнуть к услугам семи адвокатов брата, сестры и племянников.

Фриделинда продолжала помогать молодым исполнителям – например, добилась в 1982 году от Общества друзей Байройта предоставления стипендии китайскому дирижеру Мухаи Тангу (Muhai Tang), который незадолго до того стал лауреатом конкурса Герберта фон Караяна. Молодую певицу Габриэле Шнаут она пристроила совершенствовать мастерство к своей верной почитательнице Ханне-Лоре Кузе. Она пользовалась уважением представителей музыкальной элиты Германии и постоянно получала приглашения на престижные мероприятия. Дружила с матерью Даниэля Баренбойма и следила за его стремительной карьерой. Еще в 1963 году она писала Вальтеру Фельзенштейну: «Даниэлю сейчас 20 лет. Он был вундеркиндом. Пианистом. У него феноменальный талант, который теперь великолепно созревает, и он оправдывает все возложенные на него надежды. Я знала его еще 12-летним. Он родился в Аргентине, вырос в Израиле, выступает по всему миру. В Германии он впервые. Когда Фуртвенглер хотел пригласить его еще в детском возрасте, родители на это не решились, потому что в тогдашнем Израиле им этого бы не простили. Сегодня, слава богу, все уже улажено, но, к сожалению, теперь здесь нет Фуртвенглера…» К сорока годам Баренбойм стал одним из ведущих дирижеров, и она не упускала возможности его послушать. По приглашению другого видного дирижера и пианиста того же поколения, Кристофа Эшенбаха, она посетила его симфонический концерт в цюрихском Тонхалле; солировал молодой, но уже довольно популярный пианист Цимон Барто. Работавший в Нью-Йорке Иоахим Герц прислал Фриделинде благодарственное письмо в связи с присуждением ему премии Price America – он был признателен ей за ценные советы, облегчившие ему процесс интеграции в американскую театральную индустрию.

Между тем ее отношения с Обществом Зигфрида Вагнера так и не сложились. Она возглавляла эту организацию чисто номинально, не принимая никакого участия в ее работе. Общество разваливалось на глазах, многие члены уже его покинули, но Фриделинда никак не решалась сделать последний шаг. Она присутствовала на заседании Общества в Киле по случаю состоявшейся там в апреле 1984 года премьеры оперы ее отца Каждому досталось его маленькое проклятье; там она наконец сообщила, что слагает с себя свои обязанности. Ее преемнику на посту председателя, композитору Гансу Петеру Мору, удалось немного оживить работу Общества.

* * *

Потерпев неудачу с архивом Вайля, Готфрид все же пытался как-то устроиться в Америке и стал обращаться к различным театральным агентам. Он начал с топ-менеждера агентства Columbia Artists Management Роналда Уилфорда, пользовавшегося непререкаемым авторитетом во всем, что касалось трудоустройства театральных деятелей, и тот, ознакомившись с резюме, пообещал порекомендовать его своему, как он сказал, лучшему агенту Мэтью Эпстайну, но, по-видимому, дал не самую лучшую характеристику просителю, потому что агент хранил молчание несколько месяцев. Надо иметь в виду, что опытные кадровые агенты обладают талантом с первого взгляда определять, с кем они имеют дело, еще до знакомства с документами претендента на ту или иную должность. К тому же американские агенты прекрасно знали о карьере Готфрида в Европе, о его левых взглядах и отношениях со своим всесильным отцом. Поэтому во время первой же встречи Эпстайн высказался начистоту: «Вам не на что надеяться! Вы не гомосексуалист и не еврей, вдобавок все знают, что отец настроен против вас». Когда же Готфрид стал излагать ему свои взгляды на современный театр и заговорил «о Бертольте Брехте, Константине Станиславском, Всеволоде Мейерхольде, Эрвине Пискаторе и других драматургах и режиссерах», тот сразу же охладил его пыл: «Это не найдет спроса! Вас можно продать только как Вагнера, который ставит Вагнера, и как будущего директора фестивалей. Если вы хотите заняться делом в США, то должны отказаться от левых идей, потому что с их помощью вы ничего не добьетесь, и это относится также к Европе! Кроме того, откажитесь от Вайля – тут вы вступили на чужую территорию!» В конце концов, устав выслушивать возражения безнадежно наивного соискателя, он закончил разговор: «Если вы не последуете моему совету, то не найдете работу ни здесь, ни где-либо еще. Я хотел вам только помочь».

Справедливость слов этого циника Готфрид осознал несколько позднее. А пока он был уверен в своей правоте, поскольку успел еще до отъезда в США заключить договор с агентом Жерминалем Хильбертом (Germinal Hilbert), чья фирма имела отделения в Париже и Мюнхене. Хильберт пообещал Годфриду постановку Дон Жуана в Марселе и Лоэнгрина в Буэнос-Айресе, но за прошедшие месяцы ситуация, по-видимому, изменилась, и, пообщавшись с Вольфгангом, тот радикально изменил свое мнение о его сыне. Когда наивный Готфрид пожаловался на агента Карлу Бёму, добавив, что собирается подать на обманщика в суд, умудренный опытом старый дирижер, некогда возглавлявший Венскую оперу, дал дельный совет: «Если вы вздумаете тягаться с Хильбертом, вам будет закрыт доступ в любой большой оперный театр Европы. Постарайтесь договориться с ним и с вашим отцом по-хорошему, и у вас не будет недостатка в работе!» Поскольку денег на судебную тяжбу у Готфрида так или иначе не было, он предпочел прийти к компромиссному соглашению с коварным агентом.

Вернувшись в начале 1979 года с женой в Германию, Готфрид уже был готов взяться за любую работу. Дело дошло до того, что он написал пролог к пародии Иоганна Непомука Нестроя на Тангейзера, которую собиралась ставить венская Каммеропер. Однако в Австрии эта постановка так и не состоялась – ее показали только в августе 1980 года в Маркграфском театре Байройта. Летом того же года Готфриду удалось поработать на Зальцбургском фестивале с известным режиссером Дитером Дорном, ставившим Ариадну на Наксосе Рихарда Штрауса. Затем он вылетел в Анкару, куда его пригласили ставить сценическую версию кантаты Карла Орфа Carmina Burana. Тамошний коллектив произвел на него приятное впечатление, однако обстановка в столице Турции, где полиция готовилась предотвратить государственный переворот и, соответственно, бесчинствовала вовсю, показалась ему невыносимой. Поэтому, едва завершив работу над постановкой, сразу после генеральной репетиции Готфрид поспешил вернуться в Германию, где с 1 ноября приступил к исполнению обязанностей помощника