«Рим, или Второе сотворение мира» и другие пьесы - Клаус Хаммель

Л о й к с е н р и н г. Мало ли чего у нас нет. Поберегите силы для Атлантиды.

Р а у л ь. Но наша машина остается здесь.

Л о й к с е н р и н г. Ничего страшного, если только господин Хоппе согласится обнаружить ее лишь завтра.

Х о п п е. К вашей машине выставлен сменный пост.

Пауза.

Л о й к с е н р и н г (сухо). Молодцом, молодцом. Очень мило. Каково, а, графиня? Почетный караул. Bravissimo, приятель. Давайте приберем тут, госпожа Карола. Потом по рюмочке на сон грядущий. И в постельку. Ничего другого не придумаешь. Что скажете, графиня? А вы, Рауль? (Начинает наводить порядок.)

Общее оцепенение постепенно проходит. Карола вновь ощущает себя хозяйкой дома. Комната приобретает первоначальный вид.

Вполне достаточно будет позвонить в консульский отдел вашего министерства.

Х о п п е. Будет исполнено.

Л о й к с е н р и н г. Обязательно упомяните про ЮНЕСКО.

Х о п п е. Вы аккредитованы при ЮНЕСКО?

Л о й к с е н р и н г. Скажем, мы кооптировали себя в эту организацию. Выше голову, графиня! Выше голову, Рауль! Капитан, спойте-ка нам матросскую: «По морям, по волнам…» Проклятая романтика! Кто будет чинить розетку?

Х о п п е. Я.

Л о й к с е н р и н г. А снайперу что будет?

Х о п п е. Как-нибудь сами разберемся.

Л о й к с е н р и н г. Сами.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Грустно расставаться с вами, капитан. По чести сказать — не знаю, куда теперь податься. Я так на вас надеялась. Хотите верьте, хотите нет, но я бы с радостью осталась здесь, если бы могла. Как вам моя идея, капитан Андерсон? Еще раз спокойно все обсудим. Ведь, в сущности, кто может быть против? Никто. Кроме вас, конечно. После всего, что было. Будем сидеть у этого окна, любоваться морем и позабудем обо всем на свете. Мне кажется, мы подходим друг к другу. Разрешите мне приехать? Когда-нибудь? Только на несколько дней. Зато по-хорошему.

Р а у л ь. Condesa, вы переутомлены.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Нет, Рауль. Просто опустошена. Двадцать лет кошке под хвост. Вы молоды. Перекинетесь на новый объект. Может, вместе с Лойксенрингом, а может, и без.

Л о й к с е н р и н г. Без.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я всю жизнь моталась с места на место, господин Хоппе.

Х о п п е. Я тоже. То туда, то сюда. Жуткое дело. Прямо жуть.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Дурацкая присказка. Извините.

Х о п п е. Ничего.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. У вас есть дом, семья.

Х о п п е. А у вас нет?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Нет.

Х о п п е. Но друзья-то есть?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. От случая к случаю.

Х о п п е. Дом там, где друзья.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Потому у меня его и нет. Прелестно, однако: вы, жутко деловой человек, можете быть и сентиментальным.

Х о п п е. Ясное дело.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Но сантименты не к лицу мужчине. Вам следует быть рассудочным, холодным и эгоистичным. Друзья — всего лишь деловые партнеры. У вас есть душа? Ну и напрасно. Принесите наше виски, Рауль. Мы условились распить его на прощанье.

Рауль уходит. За время разговора комнату успели убрать и свечи сменить.

Посидим вместе напоследок.

Все сходятся к столу.

Я здесь не хозяйка. Просто мне хочется вас угостить.

Все усаживаются.

Мы тут называли капитана Андерсона невменяемым. Зря, конечно. Просто сдали нервы, господин Хоппе. Причем у обеих сторон. «Особой» он меня тоже зря величал.

Х о п п е. Так-так-так. Это уже любопытно. Скоро признаетесь, что и впрямь хотели уточнить координаты.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы бестактны, Хоппе. Не попадаете в тон. Я как раз пытаюсь все загладить, а вы рубите прямо с плеча. Я хочу, чтобы мы расстались друзьями. Хочу иметь возможность вновь приехать сюда. Учусь у Лойксенринга сговорчивости, гибкости и умению ладить с людьми.

Входит  Р а у л ь  с бутылкой виски.

Наливайте. Ах да, рюмки, госпожа Карола.

Х о п п е. Мне не надо.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Карола?

К а р о л а. Я не стану пить с вами. Кстати, моя фамилия Андерсон.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы ведете себя как ребенок. Рюмки, Лойксенринг. Рауль?

Рауль ставит бутылку на стол и садится.

Вот что такое мои друзья, господин Хоппе. Дело лопнуло — и каждый кто куда. Дружбе конец.

Х о п п е. Говорите, дело лопнуло. Вероятно, все же не совсем чистое? Какие-то два выстрела — один якобы давно, другой — сегодня. Что скажете, господин Андерсон?

К а р о л а. Не при них.

А н д е р с о н. Но при Хоппе. И при тебе. Хоппе — должностное лицо. И у него мой пистолет. Незаконное хранение оружия — не будем закрывать глаза на этот факт. Когда начнут разбираться, с меня спросят, и придется отвечать.

К а р о л а. Не при этих людях, отец.

А н д е р с о н. Но с них станется пустить слух, что я утаиваю местонахождение сокровища, которое является достоянием русского народа. И выставить меня грабителем. Меня, Андерсона, грабителем русских сокровищ. В связи с этим считаю нужным заявить: я сознательно позволил себя мистифицировать. Не нужна им Янтарная комната. Им нужно то, что лежит в ящиках. Мой «Нордланд» в свой последний рейс имел на борту не меньше ценностей, чем «Титаник» в свой первый. Каких же именно? Двадцать девятого января тысяча девятьсот сорок пятого года заключенные из концлагеря Штутхоф погрузили на пароход двадцать пять ящиков. Одновременно на борт поднялась команда эсэсовцев, после них — беженцы. Через три часа после отплытия мой штурман по поручению эсэсовцев стал прощупывать меня — не соглашусь ли я за соответствующее вознаграждение доставить ящики вместе с их охраной в территориальные воды Швеции. Ни при каких условиях они не хотели попасть в Данию — там добычу отобрали бы немецкие военные власти. Со мной бы раньше или позже расправились, если бы пароход не наскочил на мину. Когда мы стали тонуть, штурман силой захватил единственную уцелевшую шлюпку, чтобы спасти хотя бы один ящик. Вот когда я выстрелил. Ящики были набиты драгоценностями, часами и золотыми коронками из гетто и концлагерей Польши и прибалтийских республик Советского Союза. Координат этого места у меня нет.

Р а у л ь. Для чего вы все это рассказываете, capitán? Тоска какая-то.

Л о й к с е н р и н г. Зато правда. Правда, как она есть. Спокойной ночи, капитан. Спокойной ночи, фрейлейн Андерсон. (Уходит.)

Р а у л ь. Бедняга. Вы его травмировали, капитан. Французы привезли его в Германию из детского дома в Лотарингии. В этом доме малолетние сироты коммунистов воспитывались в духе национал-социализма. Вы напомнили ему о покойных родителях. Не очень-то благородно с вашей стороны, capitán. Buenas noches[18]. (Уходит.)

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я хотела одного — разыскать Янтарную комнату. Обо всем прочем просто ничего не знала.

А н д е р с о н. И не стоит знать. Пусть лежит, где лежало.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я действительно ничего не знала — готова поклясться. Вероятно, Прилльвиц понимал, что я не стану разыскивать такие… такие ужасные вещи. И чтобы заинтересовать меня, придумал нечто… нечто…

А н д е р с о н. Не запятнанное кровью.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вот именно. Кроме того, Янтарная комната в какой-то степени относится к сфере моих профессиональных интересов.

А н д е р с о н. Вы говорили, что ее похитили в войну, во время осады Ленинграда фашистами. Как же можно считать, что на ней нет крови? Разве тот шедевр мирового искусства, который вы ищете, менее запятнан кровью, чем золотые коронки лагерников?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я бы вернула его русским.

А н д е р с о н. И удовлетворились бы славой и небольшим вознаграждением? Вопреки интересам ваших компаньонов?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я не фашистка!

А н д е р с о н. Да чего стоил бы ваш взбалмошный идеализм, когда бы дело дошло до дележки? Даже Лойксенринга не удалось бы на свою сторону перетянуть.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Двадцать лет я готовилась к тому дню, когда мне удастся совершить нечто значительное — настолько выдающееся, чтобы вырвать меня из ничтожества и забвения. Этого вам, вероятно, не понять. С самого рождения я была обречена на сомнительное будущее и выросла в обстановке, где свобода означает право каждого ежевечерне возносить хвалу господу за то, что он еще на сутки оградил тебя от свободы других. Я живу среди людей, давно снявших со своих правителей обязанность их обманывать и добровольно возложивших ее на себя. Само понятие «высокий уровень жизни» завораживает их настолько, что они верят в его реальность. Разве удивительно, что, имея за плечами такое прошлое, я пыталась связать свою судьбу с вечной красотой, запечатленной в камне, чтобы не впасть в отчаяние от уродств жизни?