Рипсимиянки - Арм Коста

из ваших ртов о том, что увидели, – Цербер помиловал юношей – сыновей вдовы уринатора. Глаза солдат округлились, словно золотые монеты, и они принялись бежать из дома египтянки.

В третьей спальне слуга императора и легионеры не спали, думая, что шум и топот ног принёс вражий легион, но отсутствие оружия удерживало их в комнате. Увидев командира с окровавленными руками и мечом, они ждали приказа, но встретили смерть.

– Твой смелый и отважный поступок достоин уважения и восторга, центурион, – Небит подошла к окровавленному Церберу, вышедшему из дома. – Я восхищена тобой, ведь ты, римлянин, желая отомстить за этих несчастных, перенёс такой ужас… Что с воинами? Тебя ранили?

– Это чужая кровь, Небит. Воины мертвы. Троих я отпустил. Где женщины?

– Я спрятала их в одном полуразваленном доме. Эти руины находятся в десяти шагах от нас, в них никто никогда не захаживает – так что с девушками всё хорошо. А где этот…

– Кассиас? Думаю, его «Зевс» сейчас спокойно идёт по Нилу – Нил он любит, не то что море – всё не может поладить с Посейдоном.

– Сбежал. Ничего удивительного. Этот мужчина больше двух дней нигде не задерживается, даже в ложе у женщины – свободу он никому не отдаст. Нужно омыть тебе руки и ноги – ты весь в крови, словно Анубис, – по Александрии в таком виде ты расхаживать не можешь.

Цербер тактично спросил у египтянки, живут ли в ней чувства к греку-корабельщику.

– Если ты спрашиваешь только потому, что он тебя попросил – я волью в тебя отраву здесь же, – засмеялась египтянка. – Если тебе и вправду интересно – знай, между нами всё плохо, Цербер, – женщина откинула со лба смоляной локон.

– Если всё закончилось плохо, то это – ещё не конец. В конце обычно наступает счастье.

– Решил утешить меня?

Вымыв руки от крови солдат, Цербер пошёл за Небит.

Не хватило бы слов, чтобы описать чувства, которые испытывали девы. За ночь они пережили столько, что у простого человека просто бы разорвалось сердце. В бледных лицах послушниц отражалась неопределённость – худшее, что встречается человеку, но молитва спасала, давала силы бороться со страхом и надеяться.

– Этот доблестный воин убивал за вас! – Небит вошла в ветхий дом, в котором прятались христианки. – В его книге жизни нет ни единой строки о страхе, даже если небо обрушится на спину, даже если придётся держать на плечах весь свет! Он один остался против двенадцати мужей, но его колени даже не согнулись, смотрите!

Девы широко открытыми глазами глядели на своего спасителя.

– Вам нужно бежать, император может заподозрить моё долгое отсутствие, – центурион взглядом искал Нуне. – Никто из вас не пострадал серьёзно?

– Наша сестра сильно пострадала, её нещадно избили, – Нуне вынырнула из-за спин девушек. – Я хочу вернуть её к жизни – дай нам немного времени, добрый человек.

– Ты послан нам Богом, – Гаяния обратилась с благодарностью к центуриону. – Твоё сердце, тронула наша беда – из-за этого дух твой оживился! Мы будем до конца дней вымаливать прощения за тебя, ибо то, что ты сделал, – грех Божий. Ты устал, сядь, отдышись – твоё сердце полно печали.

– Мне нужно время, чтобы спрятать вас – не в Александрии – здесь уже жизни не будет, Диоклетиан придёт сюда очень скоро, и не один. Я не смогу вас защитить против стотысячного войска, – с этими словами Цербер опустился на землю, силы покинули его.

Нуне и Мания взяли его за обе руки. Центурион ощутил, как по пальцам течёт приятное тепло, словно солнце разливается по его венам… Лёгкие наполнились воздухом: не горячим египетским, а прохладным, чистым, свежим воздухом, которого так не хватало его груди.

– Дыши, Господи! – одновременно прошептали девы над павшим от усталости воином, сердце которого еле билось.

Цербер почувствовал себя отдохнувшим, будто после суточного сна, и молодым юношей, только прибывшим в легион.

– Кто же вы такие, христианки? – тихо шевеля губами, произнёс он. – Кто вы? Как и чем вы меня исцеляете?

– Тебя исцеляет наша любовь и вера – Бог помогает избавиться от мук, скорби и тоски, а мы, как его ученицы, передаём эту благодать нуждающимся. Мы не лекари, ведь от боли душевной и от житейской усталости нет отваров и мазей, нет ядов и воды, но есть чистота мыслей.

– Это магия? Вы жрицы? Вы… вы же творите чудеса…

– Нет никакой магии, добрый человек, – могущество веры в лучшее, надежды на спасение и любовь к ближнему своему сотворят добро – это не чудо, не магия, не то, чего боится император, – этого не увидеть воочию, но можно прочувствовать, к этому нужно прийти.

Цербер, словно прозревший слепой, отказывался верить своим глазам, удивлялся всему, что творилось с его телом.

– Вам нужно в путь – нельзя оставаться на одном месте подолгу, – твердил центурион.

Мания бережно отпустила руку воина и вернулась к нему со свёртком.

– Я видела сон или видение, но не знаю, что оно сулит. Некоторые моменты, оставшиеся утром в памяти, я всё же успела запомнить – вот они, – дева вложила в руки центуриона рисунок. – Сестра, – Мания перевела взгляд на Нуне, – говорит, что это за Каппадокией – там она ранее жила.

– Эти горные хребты напоминают твои ещё не зажившие шрамы, – Гаяния подошла к мужчине и склонилась над ним.

– Я был там. Земли Армении, окаймлённые белыми горами и белым от тумана небом, могут укрыть вас от заговора Диоклетиана. То, что ты показываешь, – Цербер вернул Мании её рисунок и принялся рассматривать избитое горем лицо Гаянии, – это всё правда, девушка. Это – не сон, и две горы, нарисованные тобой, существуют, они стоят друг к другу лицом там, в Армении.

– Что же, мы так и будем здесь сомневаться до старости или ты поможешь им перейти в Армению? – осведомилась Небит. – Только будьте осторожны и аккуратны – сторонитесь людей!

– Если Бог сам указывает нам путь – кто мы такие, чтобы Ему не верить? И ты, брат, вернулся сюда, чтобы отвести нас домой.

– Домой? Там ваш дом?

– Домом каждого будет то место, где радуется его душа, – ответила Гаяния.

ГЛАВА 13. ПОВОРОТЫ СУДЬБЫ

…Девушка гуляла в саду между деревьев с небольшим кубком в руках – один странник возблагодарил её за то, что приняла его на ночь. Там, где тянулся тонкий ручей, увидела она человека, смотрящего на неё в упор. Красавица с глазами, разрез которых напоминал миндаль или финик, и чёрными волосами выронила из рук кубок с вином, он со звоном упал на землю, и красная жидкость облила стройные загорелые ноги.

– Прости, красавица. Я не хотел тебя напугать. Ты, словно Афродита, прекрасна – мои ступни отказывались идти дальше, боялись, что больше никогда не приведут меня к тебе, не вернутся сюда.

Незнакомка, расхаживающая по саду, не желала слушать невежу, она наклонилась, чтобы поднять кубок.

– Впусти меня в своё жилище! – продолжал юноша. – Я щедро заплачу тебе. Клянусь Зевсом, надолго не останусь – на пару рассветов.

– Тебе не хватит монет, чтобы остаться в моём доме, – фыркнула прекрасная девушка. – Следуй своей дорогой.

– Не прощу себе, если потеряю тебя! Отдам тебе все деньги, поцелую твои ноги, только впусти меня переночевать, прошу. Твоего холода сейчас хватит на сто дней снега в Египте!

Она не знала, что ответить назойливому прохожему, который не просто напугал до полусмерти, уставившись на неё, но и напрашивается в дом, сравнивая её при этом с другой. Этот человек вызывал у неё негодование.

– Два рассвета – не больше! – выкрикнула она и махнула прохожему рукой, дав знак позволения войти.

– О, благородная красавица, – начал гость, назвавшись Кассиасом, – если бы все люди здесь были бы так добры, как ты, – я бы ни дня не остался в Элладе! Я подарю тебе царство за твою доброту, клянусь, прекрасная александрийка! Измучен дорогой, жаждой и голодом, страшно измучен, – прибыл я издалека, реки и моря пьют мои силы. Не поверишь, но, зарекаясь бросить своё судно и торговлю, – снова туда возвращаюсь.

– Ты правду говоришь, несчастный? – египтянка Небит, с недоверием посмотрела