Московский упырь - Андрей Посняков

– Угу, – хохотнул Прохор. – С медвежьей башкою!

– Не с башкою, а, скажем, в шапке, из медвежьей шкуры пошитой… Вот вам и ошкуй!

– Неплохая мысль, – одобрительно кивнул Митрий. – Только – покуда несвоевременная. Пока заговор не раскроем, не дадут нам ошкуем заниматься, для начальства сейчас упырь – не главное. Главное – Шуйские! Ох, мешают они Дмитрию, мешают…

– А Ондрюшка-дьяк на этом карьеру свою строит, – пробурчал Прохор. – На то ведь и прозван – Хват. Ох, чувствую, похватает он сейчас и виноватых, и правых, короче, всех, до кого дотянется. Точно говорю – показания нужные со всех выбьет и об успехе доложит по начальству первым, куда быстрей нас!

– А ты ему, часом, не завидуешь, Прохор?

– Было бы кому завидовать. Прохиндей – он и есть прохиндей.

Ненадолго задержавшись в приказе, друзья согласовали дальнейшие планы с начальством – Овдеевым – и, получив «добро», до вечера занимались братьями Шуйскими, не самими, конечно, а пока только их людьми. Расспросили многих: и каретника, что лично чинил Василию Шуйскому возок, и зеленщика, что каждый день приносил в боярские хоромы свежие овощи, и нескольких холопей, и привратника, и даже какую-то сопливую дворовую девку. Все людишки на контакт шли с охотою – еще бы, ведь парни тащили их в ближайший кабак, – но на откровенный разговор не шли и хозяина своего, князя Василия, не выдавали. То ли не хотели выносить сор из избы, то ли боялись, то ли и в самом деле никакого заговора не было, не успел еще вызреть, не дали.

Проходив целый день, вернулись в приказ хмурые.

– Ну? – попив кваску из стоявшего на подоконнике кувшинца, Митрий грустно вздохнул. – Что, пора на доклад идти? Видали, как Ондрюшка сейчас к Овдееву пробежал? Сияет! Ровно голый зад при луне – светится. Видать, выбил чего-то… А нам и докладывать нечего. Деньги только казенные на кабак зря потратили – стыдно начальству в глаза смотреть.

– Так и не смотрите, – махнул рукой Иван. – Я один схожу, доложуся. Сиднями-то мы целый день не сидели – все где-то бегали. А что разузнали мало – так не повезло пока.

Потуже затянув пояс, юноша поправил воротник и, чуть улыбнувшись, вышел.

– Не повезло? – Овдеев выслушал доклад без особых эмоций. – Что ж, бывает. Ондрюшку Хвата в пример вам ставить не буду – больно уж прыток. У него в пыточной чего и не было – скажут. – Стольник раздраженно поджал губы. – А тебе, Иван, и парням твоим тако нельзя! Ондрюшка мелочь тянет – Тургенева, Калачника, прочих. А у вас дело иное – высшие бояре, князья! Тут сгоряча нельзя…

Овдеев задумался, опустив большую голову, почесал высокий, с большими залысинами лоб, и Иван вдруг неожиданно подумал, что им сильно повезло с начальством. Другой бы грозил, требовал, а этот, вишь, не торопил, выслушал спокойно. Впрочем, наверное, с боярами так и надо – осторожненько!

– Петр Федорович Басманов вас, вероятно, вызовет, – медленно произнес стольник и, неожиданно понизив голос, попросил: – Ну-ка, Иван, глянь-ка за дверь… осторожненько!

Послушно повернувшись, Иван приоткрыл дверь… Что-то, невидимое в темноте, прошуршало по коридору, исчезнув за углом.

Овдеев, впрочем, ничуть не удивился:

– Так и знал – подслушивают.

– Догнать?

– К чему? «Имя им – легион». Просто прикрой дверь поплотнее.

Юноша исполнил требуемое, обернулся.

– Теперь садись, – стольник кивнул на скамью. – И не говори громко, понял?

– Само собою.

– Итак, о Басманове. – Овдеев вдруг встал, подошел к окну и на всякий случай прикрыл его ставней. Тут же зажег стоявшие на столе в бронзовом шандале свечи. И без того было душно, а от пламени свечей стало еще жарче, Иван украдкою вытер со лба пот. А вот стольник словно бы не чувствовал никакой жары, да и наступившая полутьма ему, похоже, нравилась.

– Петр Федорович Басманов Шуйских очень не любит, – тихо продолжил стольник. – Потому, возможно, будет на вас наседать, требовать ускорить следствие, побольше хватать, пытать… Ты, Иван, его не очень-то слушай. С Шуйскими – особенно с Василием – не торопись, пытками не увлекайся, дело веди осторожно, но хватко. Не отвлекайся, – впрочем, тебе и некуда отвлекаться, других-то дел нет.

– А упырь? – осторожно напомнил юноша. – Ну, тот, черторыйский, которого вы едва тогда не подстрелили.

Овдеев согласно кивнул:

– Дай срок, займемся и упырем… Хотя он вполне мог и утонуть – ведь больше никаких кровавых дел на Москве не случалось. Впрочем… – Стольник наморщил лоб. – Там ведь парнишка какой-то проходил, потерпевший… знакомый ваш… как его?

– Архипка, купца Ерофеева сын.

– Ах, купца Ерофеева… Он что рассказывал-то? Лица, лица упыря, случайно, не разглядел? Опознать сможет?

– Не разглядел, к сожалению, – Иван махнул рукой. – Темновато было. Да я ведь уже о том докладывал.

– Да помню, помню… – Овдеев неожиданно улыбнулся. – Значит, так: наказываю Ондрюшки Хвата успехам не завидовать, следствие вести осторожно и тщательно. О ходе расследования каждый день докладывать мне.

Иван вскочил со скамьи:

– Слушаюсь, господин стольник! Разрешите идти?

– Идите, господине Леонтьев. Работайте. И да пошлет Господь нам удачу.

– Ондрюшки Хвата успехам не завидовать, следствие вести осторожно и тщательно! – с порога выпалил юноша. – Не мной сказано, но начальством. Сиречь – обязательно к исполнению.

Митрий тут же заулыбался:

– Вот славно! Теперь уж можно не торопиться, кого попало не хватать и вообще…

Прохор перебил его, небрежно махнув рукой:

– Можно подумать, мы раньше кого попало хватали!

– Ладно, парни, не ссорьтесь! – потерев ладони, Иван посмотрел в окно, на длинные темные тени соборов и кремлевских башен. – Похоже, смеркаться скоро начнет. Рабочий день, считаю, закончен, поехали-ка, братцы, домой. Василиска пирогов обещала напечь.

С утра сияло солнце. Выбравшись откуда-то из-за Скородома, оно отразилось в спокойных водах Москвы-реки и Яузы и, чуть приподнявшись, зависло над маковкой деревянной церквушки Флора и Лавра. Оттуда и светило – прямо в глаза вышедшему на крыльцо Ивану. Тот был уже одет по-рабочему – темный кафтан доброго немецкого сукна, узорчатый пояс с засунутой за него плеткой, сабля у пояса хоть и не висела – неприлично было ходить по городу с боевым оружием, сабля не шпага, а Россия не Франция, зато топырился за пазухой кистень, в кошеле на поясе тяжело перекатывалась свинчатка – кастет, а за голенище правого сапога был засунут длинный и узкий нож. Без подобного набора ни один московский житель на улицу выходить не рисковал в любое время суток: еще памятны были страхи о великом недавнем голоде, когда люди охотились на людей ради человечьего мяса.

Сейчас, правда, народ стал жить лучше, но все равно хватало на Москве разбойников. Новый государь, правда, по словам Овдеева, обещался навести в городе – да и по всей необъятной стране – образцовый порядок: воров да татей выловить и казнить, заборы – снести, выстроить вместо теремов да палат красивые европейские дома с большими стеклянными окнами, усилить стражу, чтоб люди могли ходить без опаски и днем, и ночью. Да-а, намеренья-то благие… вот только сбудутся ли?

Ну, где там они?

Иван обернулся, поджидая Митрия с Прохором. Ни тот ни другой что-то не торопились спускаться во двор, а ведь пора уже было ехать в приказ. И чего, спрашивается, копаются?

– Иване!

Послышалось?

– Господине Иван!

Нет, точно – позвали откуда-то из-за ворот. И голос такой тонкий, женский… нет, не женский – отроческий. Эвон, заглядывает во двор светловолосая голова – Архипка, сосед.

– Здрав будь, соседушка, – улыбнулся Иван. – Чего тебе?

Архипка прищурился:

– Поговорить бы с глазу на глаз… Хоть здесь, у ворот.

– Ну… Только быстро!

– Я быстро…

Иван вышел за ворота. Архип был явно взволнован, лицо какое-то осунувшееся, бледное, глаза покрасневшие, видать – не спал. Неужто снова ошкуя увидел?

– Дружок у меня есть, Игнат, – покусывая губу, произнес отрок. – Тургенева Петра доверенный служка… В лапту с ним играем.

– С Тургеневым Петром?

– Да нет, с Игнаткой. Он хороший парень, ну, ей-богу, хороший, чужого не возьмет никогда, честный, вот-вот в приказчики выбьется…

– Честный приказчик? – Иван еле сдержал ухмылку. – Это что-то новенькое. Ну, что замолк? Говори дальше. В чем, вообще, дело-то?

– А в том, что схватили его вчерась сыскного приказу люди! – опасливо оглянувшись по сторонам, единым духом выпалил мальчик. – Матушка его убивается, плачет – свели, говорит, со двора, незнамо куда…

– А кто свел-то? Откудова знаешь, что приказные? Может, воры какие, разбойники?

– Матушка Игнаткина молвила. Приходили, грит, пять человек, а главный – хитроглазый такой, шустрый, с бороденкою сивою. Старшим дьяком назвался.

– Ондрюшка… – задумчиво прошептал Иван. – Ондрюшка Хват…

– Чего?