След - Патрисия Корнуэлл

– Очень… очень… Блондинка, с приятным личиком. Хорошая фигура… худенькая. Они же все такие, голливудский стандарт. Нет, в этом я не уверена. По-моему, он не с ней. Почему? Подумай сама. Если б он был дружок блондинки, то и уехал бы с ней. Нет, ее здесь не было с того самого дня. Ты бы видела, что здесь творилось… полицейские, машины, «скорая помошь»…

«Скорая помошь», черт бы ее побрал! Кейт видела, как кого-то выносят, вот и сделала вывод. Что-то я плохо соображаю, думает Люси. Не прослеживаю связи. К недовольству собой добавляется злость и нарастающая паника. Да что с тобой, думает она и ругает себя за глупость, за несдержанность, за «феррари»…

– Вот и я подумала, почему в новостях ни словом не обмолвились. Обязательно посмотрю… обязательно, – говорит Кейт, и язык у нее заплетается все сильнее. Кейт набралась, но, похоже, останавливаться не собирается. – Да, ты права. Кинозвезда, а в новостях ни слова. Я так тебе скажу, они это все держат в секрете. Конечно, подумай сама…

– Боже, да скажи же ты что-нибудь, чего я не знаю, – бормочет Люси.

Думай, думай! Что-то же она видела.

Черные волоски на кровати. Длинные вьющиеся волоски. Черт! Почему ты ее не спросила?

Люси снимает и кладет на стол наушники. Оглядывается. Рекордер продолжает записывать.

– Черт! – шепчет она. Ни номера телефона, ни фамилии Кейт она так и не узнала, а заниматься поисками сейчас нет ни времени, ни желания. Позвонить? Кейт скорее всего не ответит.

Она переходит к другому столу, включает компьютер и принимается за работу. Два пригласительных билета на премьеру ее нового фильма «Прыжок» в Лос-Анджелесе. Дата – 6 июня. После показа – закрытая вечеринка. Люси распечатывает их на матовой фотобумаге, обрезает по размеру и вкладывает в конверт с запиской: «Дорогая Кейт, спасибо за чудное знакомство! Вопрос на сообразительность: кто та женшина с длинными черными волосами? (Попробуйте угадать!)»

Люси пишет номер сотового, выходит из дому и идет к особняку соседки. Ни на звонок, ни на стук Кейт не отвечает. Она пропустила остановку и скорее всего погрузилась в нирвану. Люси бросает конверт в почтовый ящик и возвращается домой.

Глава 21

Миссис Полссон в ванной, но как попала сюда, не знает.

Ванная старая, здесь все так же, как в начале пятидесятых: похожий на шахматную доску пол из голубых и белых плиток, белая раковина, белый унитаз и белая ванна за сиреневой, с розовыми цветами, шторкой. В стаканчике над раковиной зубная щетка Джилли, на полочке – наполовину пустой тюбик зубной пасты. Миссис Полссон не понимает, как попала сюда.

Она смотрит на щетку и тюбик и плачет еще сильнее. Потом ополаскивает лицо холодной водой, но легче не становится. Миссис Полссон понимает, что нужно взять себя в руки, ей стыдно за свою слабость, и она возвращается в комнату дочери, где ее ждет эта женщина, итальянка, которая живет в Майами. Ее спутник, полицейский, проявил внимание и принес стул, который поставил рядом с кроватью. Полицейский потеет. В комнате холодно, и миссис Полссон замечает, что окно открыто, но полицейскому жарко – лицо его раскраснелось, на лбу блестит пот.

– Все в порядке, успокойтесь, – говорит ей этот одетый в черное мужчина и улыбается. Улыбка не добавляет ему дружелюбия, но ей нравится, как он выглядит. Он вообще ей нравится, хотя она и не знает почему. Ей приятно смотреть на него, и она чувствует что-то, когда смотрит на него или когда он близко. – Садитесь, миссис Полссон. Постарайтесь расслабиться.

– Вы открыли окно? – спрашивает она, опускаясь на стул и складывая руки на коленях.

– Вы не помните, миссис Полссон, – вопросом на вопрос отвечает мужчина, – когда вернулись из аптеки, окно было закрыто или открыто?

– Здесь всегда так душно. В старых домах трудно регулировать температуру. – Она смотрит на полицейского и на женщину-доктора и нервничает из-за того, что сидит около кровати и смотрит на них снизу вверх. Ей не по себе, ей немного страшно и неловко перед ними. – Джилли почти все время открывала окно, может быть, оно и тогда было открыто. Я постараюсь вспомнить. – Шевелится занавеска. Белые, почти прозрачные, шторы трепещут, будто призраки, под холодным ветром. – Да. Думаю, окно было открыто.

– Вы знаете, что защелка сломана? – спрашивает полицейский. Он стоит неподвижно и смотрит на нее, не сводя глаз. Как его зовут? Миссис Полссон пытается вспомнить и не может. Как же его зовут? Маринара или что-то вроде этого.

– Нет, – отвечает она, и холод обволакивает сердце.

Женщина-врач поднимается, подходит к окну, закрывает его – на руках у нее белые перчатки – и смотрит во двор.

– В это время года вид, конечно, унылый, – говорит миссис Полссон, слыша, как тяжело и глухо ухает сердце. – Другое дело – весной…

– Да, представляю, – говорит женщина-врач. В ее манерах есть что-то такое, что одновременно располагает к ней и отпугивает. Впрочем, сейчас миссис Полссон легко напугать. – Люблю возиться в саду. А вы?

– Да. Я тоже… Думаете, кто-то влез через окно? – спрашивает миссис Полссон, замечая на подоконнике и раме следы черного порошка. Тот же порошок и еще что-то похожее на след от маркера виднеется на стекле, как на внутренней, так и на внешней стороне.

– Я снял несколько отпечатков, – сообщает полицейский. – Не знаю, почему это не сделали те копы, что у вас были. Посмотрим, что они нам дадут. Мне придется взять и ваши, чтобы не проверять лишний раз. У вас ведь, как я понимаю, отпечатки не брали?

Она отрицательно качает головой и снова смотрит на черный порошок на подоконнике и оконной раме.

– Кто живет за вашим домом? – продолжает полицейский в черном. – В том старом доме за забором?

– Какая-то женщина. Довольно пожилая. Вообще-то я ее давно уже не видела. Наверное, пару лет. Не могу даже утверждать, что она еще живет там. Последний раз я видела кого-то несколько месяцев назад. Да, месяцев шесть назад. Я тогда собирала помидоры. У меня небольшой огородик возле забора, и прошлое лето выдалось таким урожайным на помидоры, что их просто девать было некуда. Помню, что за забором кто-то был, но что она делала, сказать не могу. У меня почему-то осталось впечатление, что соседка не очень дружелюбная. Вообще-то я даже не уверена, что это была та самая женщина, что жила там лет восемь или десять назад. Она была очень старенькая. Может быть, уже и умерла.

– А вы не знаете, полицейские с ней разговаривали? – спрашивает мужчина в черном. – Если, конечно, она еще жива.

– А вы разве не полицейский?

– Полицейский. Но я не из той полиции, что была здесь у вас. Нет, мэм, мы другие.

– Понятно, – говорит миссис Полссон, хотя ей совершенно ничего не понятно. – Ну, думаю, что детектив Браун…

– Браунинг, – поправляет полицейский в черном, и миссис Полссон лишь теперь замечает, что бейсболка с надписью «УПЛА» торчит из заднего кармана брюк. Волос на голове почти не осталось, и она представляет, как он проводит ладонью по этой гладко выбритой, слегка лоснящейся лысине.

– Он спрашивал насчет соседей, – припоминает она. – И я сказала, что там живет или жила какая-то старушка. Сказала, что не знаю, живет ли там кто сейчас. Сама я никого не слышала, а если заглянуть в щелочку в заборе, то видно, что траву уже давно не скашивали.

– Вы вернулись домой из аптеки. – Женщина-врач возвращается к прежней теме. – И что потом? Пожалуйста, миссис Полссон, расскажите обо всем по порядку. Шаг за шагом.

– Я отнесла покупки в кухню и пошла проверить Джилли. Думала, что она уснула.

После недолгой паузы доктор задает еще один вопрос. Ее интересует, почему миссис Полссон подумала, что дочь спит, и в каком положении она увидела Джилли. Трудные вопросы. Тяжелые. Каждый отдается острым спазмом где-то глубоко внутри. Какая разница? Зачем это все? И разве врачи задают такие вопросы? Эта доктор из Майами – симпатичная женщина. Невысокая, худенькая, но впечатление производит сильное. На ней темно-синий брючный костюм и темно-синяя блузка, отчего тонкие черты лица кажутся более выразительными. Волосы светлые и короткие. Пальцы сильные, но изящные. Колец не носит. Миссис Полссон смотрит на эти пальцы, представляет, как они касаются тела ее дочери, и снова начинает плакать.

– Я ее тормошила. Пыталась разбудить. – Она слышит собственный голос, снова и снова повторяющий одно и то же: «Почему пижама на полу? Что это такое, Джилли? Что это? О Господи… Господи…»

– Опишите, что вы увидели, когда вошли. – Тот же вопрос, но сформулирован иначе. – Понимаю, вам трудно. Марино? Принеси, пожалуйста, салфеток и стакан воды.

«Где Суити? Господи, где же Суити? Он ведь не в постели с тобой?»

– Она как будто спала, – слышит себя миссис Полссон.

– Как Джилли лежала? На спине? Или на животе? Вдоль постели или поперек? Пожалуйста, попытайтесь вспомнить. Знаю, это ужасно тяжело.