Изобретение зла - Сергей Герасимов

- Я сказал, меня зовут Черный!

Никто не возражал. Черный прошелся между кроватями.

- Эй ты, простыня, иди сюда! Тебе сколько лет?

- Тринадцать, - почему-то соврал Белый и мне стало стыдно за него; ведь ему уже четырнадцать. Я бы никогда не стал так врать.

- Молодец, тебя называют Белый?

Новенький спрашивал с властностью профессионального палача. И он хорошо знал наши условности.

- Ну да.

В этот момент я отвлекся и не видел самого интересного. Я услышал лишь странный, не похожий на голос вскрик - такой, будто бы кричали, втягивая воздух в себя - Белый упал на кровать и, всхлипывая, прижимал руки к лицу. Все молчали.

Красный сел на кровати.

- Что, кулаки чешутся? - спросил Черный, не поворачивая головы.

И Красный смолчал. Его кулаки больше не чесались.

Новенький потрепал Белого по щеке.

- Молодец. Вот так теперь и лежи. А глазик заживет.

Кажется, "молодец" было его любимым словом.

- Однажды Шерлок Холмс спросил Ватсона, - сказал Пестрый с кровати у окна,

- "Зачем ты мне выбил глаза?" "Чтобы обострить твой слух, - ответил Ватсон, - а зачем тебе глаза, если в Лондоне всегда туман?"

Черный на эту шутку не обратил внимания.

- Ты будешь у меня телохранителем, - продолжил он, разговаривая с Белым.

Будешь ходить у меня за спиной на четыре шага. Будешь плохо ходить или подойдешь ближе - выбью глаз. Ты понял? Говори.

Белый пробормотал что-то.

- Что? А я их не боюсь. Я ненормальный, мне ничего не будет. (Он скривил лицо, изображая ненормального - вышло похоже.) Я только первый день из психушки. А скажешь кому - выбью оба глаза. Щас лежи, молодец.

Я сел на кровати. Стаи пылинок ловко гонялись друг за другом в солнечном луче, то опускаямсь, то взлетая и теряясь в темной прозрачности воздуха. Я провел руку сквозь луч и пылинки, обогнув её, закружились в танце. Моя тень знакомым силуэтом проваливались с кровати на пол. Пол был раскрашен теплыми золотыми квадратами. Дверь приоткрылась, вошла маленькая Синяя, но, застеснявшись, спряталась в коридор - спряталась вся, кроме головы. Голова была с большим синим бантом. Чего ради она так вырядилась? Правда, бантик красивый.

Я встал. Я был испуган очень простой мыслью. Есть такая старая больничная примета: если новенький узнает, что на его кровати кто-то недавно умер, то он сам скоро умрет. Ведь это же так просто.

- А знаешь? - сказал я.

Черный насторожился. Так просто. Сказать, что на его кровати кто-то умер.

И он тоже умрет. И убью его я. Для этого нужно только сказать. Он такой большой и сильный, а я знаю слово, которое его убьет.

- А знаешь, что твоя кровать вторая?

- Ну.

- Недавно на этой кровати лежал другой, но он умер. Ему неправильно сделали операцию. Он был Светло-зеленым.

- Спасибо, что сказал, - тихо проговорил Черный, - я тебе этого не забуду.

Я помню друзей. От чего он умер?

- От операции.

- Понятно, что от операции. Как это случилось?

- Он воровал деньги из шкафчиков и ему вдруг стало плохо. Спасти не смогли.

- Вот сразу так и стало плохо? - спросил Черный.

- Он врет все, - сказал Фиолетовый. - Никаких светло-зеленых у нас не было.

Никто у нас не умирал. А кровать специально для тебя вчера принесли. Можешь спросить кого хочешь.

- Они не помнят? - спросил Черный, обращаясь ко мне.

Он сразу поверил мне.

- Никто ничего не помнит, даже врачи, - возмутился я. - Но я точно знаю!

- Мы оба с тобой знаем. Его стерли, это так называется.

- Стерли?

- Потом объясню. Так его не было?

- Не было, - сказал Фиолетовый.

- И на этой кровати никто не умирал?

- Никто.

- Тогда давай сюда сам ложись, если так уверен.

- Чего это ради?

- Если там кто-то умер, то умрешь и ты - примета такая. А если нет, то и разницы нет. Встать, быстро!

Фиолетовый встал.

- Теперь собрал вещи и сюда. Молодец, слушаешься.

Он обернулся и взглянул на Синюю.

- Малявка, пшла вон отсюда.

Синяя резво изобразила на лице непонятную гримасу и открыла рот, чтобы что-то сказать, но говорить не стала, а просто втянула голову за дверь.

- Ты, самый малой, - Черный обращался ко мне, - иди сюда, будешь шестеркой.

- А это кто?

- Шестерка - это разведчик. Иди сюда. Теперь иди до дверей. Теперь опять сюда.

Я прошел.

- Так точно! - я любил разведчиков, но мне ещё не приходилось в них играть.

- Молодец. Хорошо ходишь.

- А шестерка - это лучше, чем шпион?

- Лучше. Это вообще лучше всех. Теперь проси лычку.

- А это что? - спросил я.

- Вот так! Больно?

- Не-а. Я боли не боюсь. Можно ещё две?

- На две. Хороший шестерка, молодец. Теперь будешь мне все рассказывать.

Пошел спать.

Я лег, отвернувшись к стене, прижался лицом к подушке. Читать больше не хотелось, потому что было жаль Синюю. Мне понравилось это хорошее чувство жалости в себе. Я стал представлять разные картинки: её бьют, а я её спасаю, потом будет вулкан и землетрясение, а земля расколется вот так, прямо под госпиталем, а ножка кровати зацепится за край и я не упаду, а все упадут и

Синяя тоже, но я её поймаю и мы одни останемся живыми. Потом на нас нападет злая Машина и мы её победим. Я попробовал представить ещё что-то, но ничего интересного не представлялось; тогда я стал ходить пальцами по стене, чтобы помочь фантазии. И фантазия вовсю заработала снова. Конечно, у меня будут магнитные ботинки и я смогу ходить по стенке пропасти, а Синяя упадет и зацепится платьем за крючок, и будет висеть. А я спущусь и спасу её.

29

Черный вышел в туалетную комнату. В комнате никого не было. На стенах два зеркала целых и два разбитых. Стекла и зеркала запотели.

- Эй, Манус! - позвал Черный. - Приди.

Одно из зеркал прояснилось и за ним показалась большая голова в шлеме.

Манус оказался тощим парнем дет двадцати. Голова занимала всю площадь овального, в серебряных вулканчиках и мушиных пятнах, зеркала. Как будто я рыба в аквариуме, а он разглядывает меня, - подумал Черный, - главное, не слишком много ему позволять. Даже если он бог, то пусть знает свое место.

- Че выпялился? - сказал он и сразу упал на кафель, задохнувшись от боли.

- Ну как? - спросил Манус. - Приятно? Теперь будешь разговаривать со мной, стоя на коленях. И голову вниз.

Черный стал на колени.

- Зачем меня вызывал?

- Поговорить захотелось.

- Просто поговорить?

- Просто.

- Ах, просто.

Воздух под потолком сгустился и в нем родилась ладонь. Ладонь была шестипалой, с толстыми пальцами, и каждый метр, примерно, в длину. Она пошевелила пальцами и быстро спустилась. Она двигалась не так, как тяжелый предмет, а как картинка, не имеющая массы - её не заносило на поворотах и она умела мгновенно останавливаться. Ладонь сжалась в кулак и сделала быстрый полукруг в воздухе - даже ветром подуло.