Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов

Князь оказался внимательным слушателем, выждал, когда Димитр закончит говорить, нахмурился, провёл ладонью по бритому подбородку и, немного подумав, молвил:

— Поддержать сейчас комитопулов и тем самым осложнить отношения с Петром, с которым у нас и так ничего не вяжется — это значит пойти против Византии, а сие невозможно накануне хазарского похода. Я могу обещать одно — при которе меж ромеями и Петром я смогу поддержать вас, даже воинской силой, при условии передачи мне части болгарских земель, где проживают русы, на которые я имею право как князь русский и отпрыск правящего болгарского рода. Само собой, наш уговор должен оставаться в тайне.

Болгары обменялись быстрыми взглядами — видимо, не ожидали столь скорого и решительного ответа. Димитр чуть было не спросил о том, будет ли знать об этом княгиня Ольга, но вовремя прикусил язык, вспомнив о сложных отношениях в русском правящем доме. Старший посол молчал, взвалив бремя решения на Аарона — он здесь царских кровей, пусть решает. Аарон ответил, поколебавшись:

— Мы сообщим твои условия нашему шишману и ответим тебе.

— Я не тороплю вас с решением, — сказал Святослав, — понимаю, что вы тоже ждете моих побед в Хазарии, дабы пригрозить Петру моей силой и славой. Полагаю, что удача не изменит мне и мы договоримся.

Проводив гостей, он подумал, усмехнувшись про себя: «Как на хорошего купца спрос, дай только развернуться».

Собираясь с воеводами или в одиночку, Святослав разворачивал карту будущего похода, прикидывал, думал по много раз, ища изъяны. Сначала шли в вятские земли, затем проходили через буртасские леса и обрушивались на главных союзников хазар — булгар. И это всё до разлива рек, пока хазары не пришли на помощь союзникам, а там, обезопасив тыл, по весенней зацветшей степи к сердцу Хазарии — Итилю. После Итиля — на Саркел, вот уже сто лет как сидевшего занозой на пограничье русских земель. Икморю тем временем, надо громить ясов с касогами и захватить Семендер — главный торговый город хазар.

Вернувшееся из Царьграда через год посольство принесло добрые вести: новый император Никифор Фока подтверждал старые договоры, обещал не вмешиваться в хазарские дела Руси и, как обычно, просил русской военной помощи. Накануне ратной страды это было хлопотно. Воинов отбирали из провинившихся, не желающих исправно нести службу, из тех, от которых хотят избавится набольшие, и просто ратных, желающих попробовать счастья за морем. Воеводой шёл Ведислав, может быть, годный в битвах, но мягкий и не могущий совладать с тем стадом, которое ему вручили. Тут-то Святослав вспомнил об обязанных ему Станиле и Хальвдане, которых он спас от рабства.

— Ну что, Станя, — сказал князь, глядя в преданные глаза кметя, — большая надежда на тебя возложена мною. Порядки византийские ты знаешь, ромеев не любишь, да и мне предан, а стало быть, не сблодишь. Назначаю тебя вторым человеком после воеводы, твой друг Хальвдан будет рядом с тобою. Пусть воевода полки водит, а тебе за людьми смотреть, наказывай ослушников, как нужным считаешь, здесь Ведислав не указ тебе.

Станила согласно склоняет голову, не зная, радоваться или горевать: снова видеть ненавистные берега, но на которые он придет уже не рабом, а правой рукой воеводы князя русского!

Византийские вести развязали руки. Неслись по дорогам вестоноши с указаниями о сборе ратей. На полях дожинали хлеб, ратные выпрягали коней, увязывали в торока оружие и снедь на первое время, пока полки не урядят в месте сбора под Киевом.

Семья, вроде не такая и большая, провожала Колота в дорогу. Свежесть осеннего утра приятно холодила тело. Брат прижимал к себе озябших и притихших детей, мать роняла тихие слёзы, пришедшая на проводы Услада тоже всхлипывала. Тяжело вот так уезжать, и не его первого посетила малодушная мысль не ехать, остаться с родными. Ведь, может, в последний раз видятся, там в поле ляжет под хазарской саблей буйная голова, а то и вовсе в полон уведут. Отец вынес в чарке стремянного, оглядел плачущих баб, посуровел ликом, строго молвил:

— Не хороните раньше времени, боги не любят того. А ты, сын, не посрами предков своих, что вот так же супротив гуннов да обров выходили.

Из предрассветного тумана послышался топот копыт, то, верно, Блуд уже простился со своими. Теперь у них у каждого по коню, а стало быть, оба в комонный полк попадут. Колот передал чарку отцу, решительно влез в седло, склонил голову прощаясь. Мать осенила его в дорогу знаком Перуна.

Из иноземцев первыми пришла часть печенегов и стали под Киевом, развернув пёстрые шатры. И тут пошло, будто прорвало плотину. Со стороны Ладоги пришли варяжские дружины, также приходили из Новгорода, из полоцких и северских земель.

Стало тесно в городе и посаде. В окрестностях выбили всю дичь на прокорм воев. Святослав сам до вечера мотался в седле, помогая воеводам разводить по сёлам пришедших ратных. Около оружейных ругань до хрипоты — воеводы ругаются с тиунами, кому-то не додадено броней, кому-то выдали меньше сулиц и стрел, какой-то седой боярин в ярости швырнул в ключника старую с прорехами кольчугу, проорав, что простая рубаха от меча лучше убережёт. На поварнях то же самое: едва не доходило до драк, рядились, кому и сколько отпущено хлеба, вяленого мяса и сушёной рыбы. Ольга загодя уехала из Киева, дабы не наблюдать всех этих безобразий. Святослава выручали воеводы, деятельно ему помогая. Надо было двигаться, отставшие догонят, ибо казна изрядно уже поиздержалась, а ропот киевлян, на которых легли тяготы всей сутолки и бестолочи, становился всё громче.

Колот с Блудом приехали около полудня и сразу же на себе прочувствовали происходящее, когда оказалось, что полк, в который им назначено собирался в другом месте — в селе Красном и велено ехать туда. Пока узнали, прошли кучу злоключений. На месте их ратных сидели у костров какие-то белобрысые, ни бельмеса по-славянски не понимающие. Наконец подошёл рослый темноусый ладожанин и отослал друзей в сторону Подола. Пока проталкивались, ругались, искали, у Колота едва не свели коня, чудом не дошло до драки с северскими воями. И всё же в Красное добрались до темноты, где их строили, смотрели, определяли в сотни и разбивали на десятки. В Колотовом десятке опытных воинов не оказалось, и одноглазый сотник Доброга, что некогда был в дружине князя Игоря, узнав по польскому походу Блуда, назначил его старшим, показав ему кулак и предупредив:

— Смотри, чуть что — голова с плеч!

И вот отходной прощальный пир усталых воевод со скудными переменами. Воевода Свенельд балагурил и пытался развеселить всех. Святослав прямо с пира, с чёрным от усталости лицом, пал на коня и выехал к любимой Малуше в Будутино. Была бы мать в городе, встала бы у ворот и не выпустила, остатний-то вечер заставила бы провести с женой, что опять понесла, и с детьми. После короткой ночи, горячих объятий и жарких любовных нашёптываний — обратно в Киев, привычно уснув в седле.

Накрапывал мелкий осенний дождик — удача в дорогу. Остановив коня на Предградье, Святослав откинул с головы видлогу дорожного вотола и оглядел курящийся затухшими кострами и пестрящий шатрами стан. Уже через несколько часов оживёт большой муравейник и двинется длинным змеем многоногая рать и уже не остановить, не отговорить никого, речи воевод убедили многих в будущей победе вселив уверенность и рассеяв последний страх перед непобедимой когда-то Хазарией. И летят уже ратные послы к врагам, чтобы передать: «Иду на вас и воевать хочу с вами!» Вот тогда прозвучало грозное Святославово: «Иду на вы!»

Глава 28

На промороженную землю хлопьями падал снег и всего за сутки замел дороги. Не сугробы ещё — сугробики, были мягкие, воздушные. Мёрзлая и твёрдая земля ещё близко, а потому дороги не раскисли — всё, как и предсказывали по тайным приметам волхвы. Шли весело, уйма ратного народу давала уверенность в себе, да и до битв ещё далеко: со своими славянами — вятичами никто ратиться не собирался. На стоянках резвились, будто дети, играя в снежки и лепя снеговиков, для смеха приделывая им срамные уды.

— Эй, Колот! — окликнул строгий сотник Доброга, совсем седой от нападавших на него хлопьев снега. — Где старшой твой?

— Здесь где-то был.

— Найди его быстро и передай: пусть людей ко мне пришлёт в сторожевой разъезд!

Едва Доброга скрылся средь снующих по стану ратных, появился Блуд.

— Колот, твоя очередь в сторожу идти от нашего десятка.

Лапа поморщился, стыть с копьём на охране стана под снегом хотелось не очень. Здесь послаблений Блуд другу не давал.

— Тут сотник приходил, просил людей в разъезд выделить.

Блуд выругался:

— И в разъезд ему, и в охрану, не много ли? Ладно, пойду сам переговорю с ним.

— Послушай, Блуд, — окликнул Колот уходившего друга. — я не против поехать вместо того, чтобы торчать здесь.