Девушка моего друга - Исай Давыдов

Я тоже давно решил поступать в этот же филиал и говорю об этом Олегу.

Он подмигивает.

— У нас там будет веселая компания. Я ведь тоже готовлюсь. И еще один парень из нашей бригады пойдет.

— Кто?

— Ты не знаешь его — Макаров. Он у нас недавно. Вообще-то он просился в вашу бригаду… У вас ведь самая молодежная! Все просятся…

— Ну, и почему он попал к вам? — интересуюсь я. — У вас ведь и так народу больше.

Олег недобро усмехается.

— Не взял его Ксеня. Побоялся.

— Чего побоялся? — не понимаю я.

— За карьеру свою побоялся, — поясняющим тоном говорит Олег. — Макаров-то из заключения. Сидел за хулиганство. Вышел — решил вести себя правильно.

Попросился в молодежную бригаду. Ну, а Ксеня не взял. Сказал, мы, мол, боремся за звание, нам бывшие уголовники ни к чему…

— Не может быть, Олег! — решительно говорю я. — Ты что-то путаешь!..

— Ничего я не путаю! — Олег уже говорит вполне добродушно. — Все так и было.

— Что-то не похоже на Ксеню…

— Как раз очень похоже! — Олег говорит это твердо, убежденно. — Ты его еще не знаешь. А я с ним в школе учился. Он знаешь как продавать умеет! Тонко, с дипломатией, красиво! Прямо как на сцене!

— Да брось ты. Олег!

Мне неприятен этот разговор. Я привык уважать Ксеню.

Однако и после ухода Олега я почему-то думаю и думаю о Ксене. Почему он и сегодня не пришел? Почему вообще он не приходит, если все в порядке?

Это становится понятным позже, через пять дней, когда вечером ко мне приходит вся бригада. Все, кроме Ксени.

По тому, как тихо ребята входят в комнату, я сразу понимаю, что случилось что-то очень нехорошее. Так входят, когда в доме покойник. Даже тете Кате становится не по себе. Она испуганно глядит на ребят и тихонько садится в угол.

И вот ребята начинают рассказывать. Вернее, рассказывает Михаил Кельба, а остальные добавляют — кто что.

Оказывается, новый дом уже распределили. И комнату мне в нем не дали. Но зато совершенно неожиданно дали комнату Ксене. Вчера вечером, пока ребята были в кино, он собрал свои шмотки и сбежал из общежития. О том, что Ксене дали комнату и он ушел туда, ребята узнали поздно вечером от коменданта. Сам Ксеня им этого — не сказал.

Сегодня жена Михаила Кельбы выспросила, как это получилось.

Оказывается, еще давно, сразу же после того, как я сломал ногу. Ксеня сказал в постройкоме, что работать на высоте мне больше не придется и что, вероятно, со стройки я вообще уйду. Когда он говорил об этом, он очень жалел, что бригада теряет такого монтажника.

А потом он пришел в постройкой в тот день, когда должны были распределять дом, и сказал, что собирается жениться.

Ему полушутя предложили устроить комсомольскую свадьбу. Он так же полушутя, очень скромно отказался от нее и сказал, что может принять только один, самый маленький подарок из тех, которые принято дарить на комсомольских свадьбах, — ключ.

Все, конечно, рассмеялись. И так же смеялись, когда он ушел. И так же, смеясь, решили дать ему ту комнату, которая предназначалась мне. Все равно ведь я на стройке работать больше не буду, а он работает, передовой бригадир и все такое прочее. И Ширков сказал, что он в общем очень доволен таким оборотом дела, потому что обижать монтажников-высотников нельзя, а у меня с ногой очень плохо — он был и видел это сам, — и поэтому рассчитывать на то, что я останусь в бригаде, не стоит.

Когда в обеденный перерыв все это стало известно нашим ребятам, они окружили Ксеню и спросили его, в какой день он женится и на ком.

Ксеня растерялся, побледнел, потом сказал, что это будет нескоро, но что он обязательно всех пригласит.

— А на ком ты женишься? — снова настойчиво спросил Лешка Шаповалов.

Ксеня назвал девчонку из ремонтных мастерских, с которой на самом деле дружил и которую ребята знали.

Лешка тут же, даже не отпрашиваясь у Ксени, побежал в ремонтные мастерские.

Когда он вернулся, ребята устанавливали колонну. Лешка кинулся устанавливать ее вместе со всеми. И только потом, когда колонну уже закрепили, он, вытирая пот со лба, рассказал, что девчонка эта называет Ксеню подлецом и не желает о нем слышать, что жениться на ней он никогда не собирался, а теперь, если и захочет, она за него не пойдет. Что уж там у нее с Ксеней получилось и как, Лешка допытываться не стал.

Неудобно, да и некогда.

Говорил он все это при Ксене. Ксеня стоял бледный, и ребята старались на него не смотреть. А потом Михаил Кельба сказал то, о чем думали все. Он сказал, что Ксене надо выбирать: либо пусть отдает комнату Генке (то есть мне), либо пусть уматывается из бригады к чертям собачьим.

И Ксеня после этого сказал: «Ставьте вот эту балку», — и пошел в контору. Он ушел молча, и никто не знал, зачем. Вернулся он почти через час и, ничего не объясняя, продолжал работать. После работы ребята спросили его, что он решил, а он загадочно улыбнулся, сказал: «Сами узнаете», — и ушел.

И ребята узнали. Они специально пошли в контору.

И им сказали, что Ксеня подал заявление о переводе в бригаду Андрея Салеева рядовым монтажником.

Тогда ребята пошли в общежитие и собрали в одной комнате монтажников салеевской бригады. И рассказали им все. И салеевские ребята сказали, что они знают Ксеню еще по отношению к Макарову, который честно работает и ведет себя по-божески. Еще они сказали, что им такого, как Ксеня, не надо. А парень, который замещает Андрея Салеева, пообещал завтра же доложить о решении бригады начальнику монтажного участка.

В от, собственно, и все, что они хотели мне рассказать.

Когда Кельба заканчивает свой рассказ, Володька вдруг начинает, размахивая руками, говорить, что расстраиваться мне не стоит, потому что в следующем доме бригада мне комнату все равно выколотит, а до июля, когда будет сдаваться этот дом, потерпеть не так уж страшно, Все равно раньше со своей ногой я плясать не смогу, а без пляски — какая же свадьба?

— Да пусть у меня живут! — раздается из угла тети Катин голос. Тетя Катя встает, подходит к столу и говорит:

— Вот тут ширмочку можно поставить — и как славно будет!

Она показывает, где можно поставить ширму, и я вижу, что на самом деле получится неплохо. Конечно, это не своя комната, но жить можно…

Мне остается только смущенно поблагодарить тетю Катю. А Володька, который знает, как раньше тетя Катя относилась к Валюшке, сейчас же расплывается в широкой улыбке и кричит: «Ура тете Кате!» И ребята тихонько, с улыбками, поддерживают: «Ура!»

Тетя Катя сейчас же убегает ставить свой неизменный чай, Лешка Шаповалов выскакивает за ней, потом хлопает выходная дверь, и минут через двадцать Лешка возвращается с бутылками вина и консервами.

— Надеюсь, это больным можно? — Он показывает бутылку с красивой этикеткой и полоской марочного вина у горлышка.

Тетя Катя разглядывает этикетку и ворчливо говорит:

— Ну, красненького-то маленько можно.

Я смотрю на суетящуюся тетю Катю и думаю, что в чем-то она, видимо, была права, когда говорила, не сразу в человеке разберешься. Действительно, не всякий сразу виден. Конечно, не о Валюшке речь. Валюшку я люблю. Но вот в Ксене я все-таки ошибся! И не только я. Все мы в нем ошиблись. Но неужели из-за этого не доверять никому, в каждом видеть потенциального подлеца? По-моему, так и жить-то невозможно. Ни одного друга не будет. Лучше уж ошибаться в немногих, чем подозревать всех!

…Когда на столе все готово и рюмки налиты, в коридоре раздается звонок. Все замирают. У всех напряженные, ожидающие лица. Я почему-то думаю, что это может быть Ксеня. Сейчас он войдет и скажет: «Ребята, простите. Вот ордер на комнату. Давайте перетащим в нее Генку хоть сегодня». И я знаю, что тогда ребята его простят и постараются все забыть. Потому что никому не хочется, чтобы разваливалась наша хорошая бригада. И мне тоже не хочется.

Я вдруг понимаю, что не только я жду сейчас Ксеню.

Его ждут все. Никому не хочется, чтобы он оставался шкурой. Дело уже не в комнате. Дело в совести. Комната будет другая, а другой совести не найдешь. Однако это не Ксеня. Это Валюшка. И я даже удивляюсь, как быстро перестраиваются ребята. Они делают вид, будто ждали именно ее, и никого другого, будто только ее и не хватало для всеобщего и полного счастья.

В эту ночь я долго не могу уснуть. Я лежу и думаю о нашей бригаде, о Валюшке, о Ксене. Я понимаю теперь, почему Ксеня перед маем бегал к врачу и смотрел мои рентгеновские снимки. Видно, он уже тогда все взвесил и все рассчитал. Он все делал обдуманно. Он нигде и ни в чем не ошибался.

В книгах часто пишут, что такие вот исправляются от одной душеспасительной беседы с комсоргом или парторгом или от столкновения с коллективом. Мы все верили этому и ждали Ксеню сегодня вечером. Только, видно, такие не исправляются. Просто они могут понять, что в иных обстоятельствах невыгодно или опасно быть подлецом. И только выгода или страх заставят их вести себя честно. А исправиться… Нет, они уже не могут исправиться!