Ленин - Антоний Оссендовский

Рабочие бурчали и злобно поглядывали на крестьян. Крестьяне смотрели на них презрительно и говорили:

– Почему не договориться? Мы готовы. Только сперва земля!

Наконец они покинули жилище Ленина.

Товарищи накинулись на своего вождя и засыпали его упреками:

– Разговариваете с ними, а в это время это предатели революции! Что это значит? Стыд! Позор!

Ленин сорвался со стула, подбежал к возбужденным рабочим и крикнул шипящим голосом

– Хватит! Хватит! Крестьян сто миллионов, слышите вы, недоумки? Должен с ними постоянно лукавить. С ними будет более трудная, более долгая борьба, чем с царем и буржуазией! Понимаете?

Товарищи умолкли, глядя на бешеное лицо Ленина.

Заметив это, Владимир успокоился сразу же и даже улыбнулся.

– Скажу вам только одно, а вы запомните себе это хорошо! – произнес он. – Когда будем делать революцию социальную, деревня-«земля» бросит лозунг крестьянской буржуазной революции.

После ухода товарищей Ленин начал бегать по комнате и потирать руки, радуясь и выкрикивая:

– Не обманулся ни на йоту! Понял все там в Поволжье и на Енисее. Ничего не изменилось! Шел хорошей дорогой. Без инициативы и руководства пролетариата крестьянство – ноль для подготавливаемой мной революции. Ноль! Но я к этому нулю добавлю новое, огромное число!

Умолк и, щуря глаза, бросал через стиснутые зубы:

– Хотя и мог бы истребить пятьдесят миллионов крестьян! Являются они жадными рабами, а я пригну их кровавым бичом, призраком страшной смерти, притеснением, какого не знали никогда! Превращу их в новых лакеев пролетариата, пока не опомнятся и не пойдут с нами плечом к плечу.

Сплюнул. Ненавидел он сейчас этот муравейник темных людей от плуга, стоящих на его дороге. Был совершенно одиноким, но мысль о тяжелой борьбе с крестьянством добавила ему желания жить.

Уезжал в сопровождении Надежды Константиновны, молчаливой, скромной, серьезной – послушного орудия в его руках, – и нескольких молчаливых людей чужой ему расы.

Один из провожающих его рабочих спросил:

– Как так получилось, Владимир Ильич, что ближайшие ваши помощники: Троцкий, Свердлов, Зиновьев, Каменев, Стеклов – евреи?

Ленин прищурил глаза и ответил:

– С россиянами нельзя отважиться на такие вещи! Сразу начнут играть в несбыточные мечты, тосковать о душе Вселенной, думать об осчастливливании человечества, а когда оторвется у них пуговица от блузы, впадают в отчаяние; садятся, плача на берегах «рек вавилонских», начинают бить себя в грудь, ощущать раскаяние и глядеть в небо бараньими глазами. Для нашего дела наилучшими были бы американцы, англичане или немцы; ввиду отсутствия их, беру других, не имеющих в себе крови российской, товарищ!

Засмеялся злым смехом:

– Вы наш, российский человек, и все-таки пойдете к цели и не упадете духом? – задал новый вопрос рабочий.

– Какой же я российский человек? – парировал Ленин, пожимая плечами. – Отец – калмык астраханский, мать из дома Бланк, фамилия иностранного происхождения… Я от калмыков получил в наследство смелость неуважения, возмущения и дерзости для строительства нового мира на руинах и кладбищах старого!

Посмотрел на удивленного товарища и внезапно оборвал. Усмехнулся добродушно и мягким голосом добавил:

– Пошутил я над вами, приятель! Какой же из меня иностранец! Родился у Волги и с детства слушал повети о Стеньке Разине, Емельяне Пугачеве и других разбойниках и бунтовщиках. Ха, ха, ха!

– Но все-таки успокоили меня! – воскликнул рабочий.

– Успокоил? Это хорошо! Скажу вам что-то другое, – продолжал Ленин. – Я никогда не впаду в отчаяние и ни перед чем не поколеблюсь! Не похож я в этом на российского человека! А это потому, что в молодости выбросил из сердца любовь к себе и беспокойство о собственной жизни. Ничего не жажду, кроме победы партии, и дойду до нее быстро, только посмотришь, товарищ! Не думайте об этих наших чужих нам по крови помощниках! Неужели заморочите себе голову этим, или россиянин, или кто другой сделал для вас молоток, пилу, токарный станок? Нет! Стало быть, пусть у вас не идет речь об этом, кто – россиянин, еврей, поляк, латыш или негр – даст вам социалистическое государство! Чтобы только дал!

Рабочий засмеялся и произнес с убеждением в голосе:

– Пожалуй, что так!

– Ну видите, как это просто и ясно?!

– Пожалуй, что так! – повторил рабочий и, следовательно, уже ни о чем не спрашивал.

Ленин поселился пока что в Цюрихе. Работал здесь над созданием сразу двух газет, откладывая грош к грошу из присылаемых ему из России небольших денежных пособий от оставшихся на свободе членов его партии. Главным врагом были для него теперь меньшевики, и он «точил нож» для новой с ними борьбы. Не было у него также завышенной задачи по отношению к западным товарищам, подчинившимся демократической идеологии.

Члены президиума II Интернационала.

Фотография. Конец XIX века

В Штутгарте под конец 1907 года впервые проверил он западноевропейскую социал-демократию, приглашенную на конгресс II Интернационала. Предложил принять основное предложение, что в случае европейской войны все социалистические партии будут стремиться к вспышке войны гражданской против капитализма, поднимая знамя социальной революции. Поддержала его только Роза Люксембург, и предложение было отвергнуто со всей решительностью. Бебель принципиально соглашался с основными положениями предложения, но с тактической точки зрения считал осуществление его неуместным.

Ленин с презрительным выражением лица произнес тогда:

– Запомните, что пройдет несколько лет, и вы или примете мое предложение, или перейдете в ряды врагов пролетариата!

Натянул шапку на голову и намеревался покинуть зал заседаний. Не сделал этого, однако.

«Нельзя отступать! Конгресс примет никчемную «гуттаперчевую» формулу, которая нас ослабит».

Остался и вместе с Зиновьевым и Розой Люксембург протащил поправку, обязывающую партийных социалистов к усилиям, направленным против войны и капитализма.

Назавтра, проглядывая газеты, Ленин смеялся долго и зловеще.

Вся социалистическая пресса набросилась на него с яростью, называя «анархистом», Маратом, преступником и сумасшедшим, одержимым манией величия и личной амбицией.

– Глупцы! Глупцы зловредные! – шипел он сквозь смех.

Когда взял, однако, в свои руки газеты российских социалистов, руководимых Плехановым, перестал смеяться. Успокоился внезапно и читал внимательно, задерживаясь на отдельных выражениях.

Закончил и, закрыв глаза, сидел задумчивый.

– Читала? – спросил он Крупскую, движением головы показывая стопку разбросанных на письменном столе и полу газет.

– Просматривала сегодняшние газеты, – молвила она. – Атака против тебя по всей линии.

– Атака… – шепнул он. – Атака, которая закончится их поражением! В это время меня окружает любезнейший, хорошо воспитанный и выдрессированный, как цирковая собачка, социализм европейский. Расправлюсь с ним позднее! Придет время, когда на мне сломает зубы. Но не могу оставить без ответа наших полоумков, стадным чувством бредущих за Плехановым. Он знает, что делает, только до этого времени не открыл своих карт! Другие идут за ним, ни о чем не думая. Не могу дольше ждать! Должен открыть глаза партийным товарищам и в порошок стереть старые «иконы» социалистические… или… или, по крайней мере, облить их с ног до головы грязью. Должен с этим навести порядок!

Схватил «Рассвет» и прочитал громко.

– Слышишь? – воскликнул он. – Называют меня Нечаевым. Столько лет со мной работают, и до сих пор не знают. Я и Нечаев!! Что у меня с ним общего? Классовая ненависть, вера в спасительность революции, энергия для борьбы? Но это имеют Плеханов, Каутский, Бебель, Лафарг, га! Даже Чернов и Савинков. Нечаев был бешеным слепцом, не колеблясь отваживающимся на безумные поступки. О, я не такой! О каждом своем шаге думаю целые годы и ставлю ногу там, где знаю каждый камень, мельчайший стебелек травы. Знаю и могу предвидеть каждое содрогание души народа российского, которого никто не знает и не знал никогда. Самое лучшее доказательство, что не знают меня!

Крупская засмеялась тихо.

– Что тебе пришло в голову? – спросил Ленин.

– Когда-то читала твою характеристику. Уже не помню, кто писал, что являешься самым способнейшим учеником иезуитов, что в тебе соединились пороки и таланты Макиавелли, Талейрана, Наполеона, Бисмарка, Бакунина, Blahgui и Нечаева, – произнесла она со смехом.

– К такому биографу можно приспособить определение российских попов, которые о глупцах говорят, что являются они «олухами Царя Небесного»! – ответил он и начал смеяться громко и весело.

Был это смех удивительно беззаботный и совершенно искренний.

Ленин перебрался в Женеву, где основал газету, и здесь, в логове «льва» – Плеханова – начал войну с меньшевиками. Назвал их «дохляками» и «побитыми собаками», лающими на свою тень.