Знак с той стороны - Инна Бачинская

– Это Витька Косых! Он, как напьется, себя не помнит. Бедная Тинка! Почти два года он морочил ей голову, что разведется. Она надеялась, а я ей сразу сказала: тянет резину, не надейся. Зачем разводиться, ему и так хорошо. А теперь и вовсе убил с пьяных глаз! – Она всхлипнула.

А Шибаев допивал кофе, посматривал на девушку и раздумывал, с какого такого перепугу Коля-буль позвонил и доложился насчет убийцы. Не похоже на него. Каким боком тут он, Шибаев? От радости распирает, никак? Не смог удержаться? Вряд ли! В болтливости капитан Астахов ранее замечен не был. Непонятно…

…Шибаев сидел у кровати Яны, держал ее за руку. Девушка порозовела и повеселела, правда, говорила тихо, боялась кашлянуть и повернуться.

– Я хочу домой, – сказала она. – Могу ездить на перевязки, я уже в порядке. Мне отменили уколы и таблеток поменьше.

– Тебе не больно?

– Почти не больно, только кашлять немножко больно. И вставать. Но лежать я могу и дома. Знаешь, когда лежишь в больнице, всякие мысли о жизни, о том, что живешь не так, всякие планы строишь, выдумываешь… Вот и я! Представила себе, что открою выставочный зал, приглашу молодых ребят, фотографов, буду организовывать тематические выставки… Город, окраины, обиженные дети, одинокие старики… Так много можно сделать! Ты не представляешь себе, как много одиноких и никому не нужных! Люди о них не думают, а когда увидят на фотографиях, то задумаются. И я не понимаю, почему раньше не сообразила. Получается, нужно попасть в передрягу, и тогда приходят всякие интересные мысли, да?

– Любая передряга – остановка, понимаешь? Ты перестаешь бежать и начинаешь думать – вот и мысли. Мы с Аликом готовы помочь если что.

– Ты прав. Мы очень быстро бежим… – Она вздохнула и вдруг рассмеялась: – Знаешь, твой Алик приходил вчера, сказал, что ты разрешил. Он славный, твой друг. Такой деликатный, несмелый, представился… Говорит: «Я друг Саши Шибаева, может, он обо мне рассказывал». И действительно знает много стихов.

«Достал?» – хотел спросить Шибаев, но вместо этого сказал, ухмыльнувшись:

– Да, он у нас такой, он еще и спеть может, артист. Приставал?

Насчет пения… Алик действительно пел в ванной – Шибаев называл его пение козлиным. Голос у адвоката был громкий и удивительно неприятного тембра. Шибаев вспомнил о пении, чувствуя себя уязвленным словами Яны: и деликатный, и несмелый… Ну не прохиндей?

Яна снова засмеялась.

– Немножко. Сначала он стеснялся, а потом не хотел уходить, и сестричка его выгнала. Он сказал, что сегодня опять придет. Кстати, я его вспомнила! Ты прав, он приходил в студию, по-моему, в тот самый день, что и ты, представляешь? Мир тесен!

– Представляю! – буркнул Шибаев. – Смотри, Яночка, он у нас хват, имей в виду. Хвост как распустит, тут тебе и стихи, и случаи из опасной практики, и суровые будни… А про суеверия он тебе не рассказывал?

– Рассказывал! Откуда ты знаешь?

– Новое увлечение. Копает и копает, а потом зачитывает вслух. Кстати, попадаются очень странные.

– А ты знаешь, почему от сглаза плюют через левое плечо?

– Никогда не слышал. Почему?

– Говорят, на левом плече сидит дьявол.

– Понятно. Он сидит, а ты в него плюешь. Он сразу пугается и убегает. Это тебе Алик рассказал?

– Нет, так мама говорила. А ей бабушка. Старые люди много знали, а теперь это знание забывается.

– Есть всякие книги, – напрягся Шибаев, припомнив, что, кажется, видел на каком-то лотке книжку про суеверия, даже пролистал от нечего делать.

– Это не одно и то же! – живо ответила Яна. – Когда-то это было частью культуры и быта, а сейчас – просто курьезы. Алик пишет статью, ты посмеиваешься, но и он, и ты далеки от темы…

– И что? – Шибаев не понял, что она хочет сказать. – Были суеверия, теперь нету, зато появились мобильные телефоны и компьютеры.

– Да нет, все правильно. Старое отмирает, новое рождается. Просто иногда жаль, что уходит целый пласт: сказки, поверья, даже знахарство, даже нелепые страхи и забобоны… Да, да! Тоже элемент культуры и своеобразная этика. А на смену этому всему приходит унисекс, безликость, смещение понятий, что можно, а чего нельзя. Посмотри на современное искусство, у него же нет корней…

Шибаев промолчал, ему не было жалко уходящего пласта, он действительно был далек от темы, не боялся черных котов и пустых ведер, а искусство его интересовало мало. Ну, нет, знал он, конечно, некоторые картины, «Девятый вал», например, или «Март»… этого, Левитана! Здорово передано настроение радости: солнце, капель, голубой снег… И рыжая лошадь!

Трепетный Алик утверждал, что Шибаев чужд романтики и у него толстая шкура. Толстая шкура, заточенная на мордобой, охоту и засады, в отличие от него, Алика, который знает стихов немерено и вообще тонок, деликатен и умеет читать между строк. Каждому свое, подводил черту Алик, вздыхая. Он никогда не дрался, его даже не били в детстве, разве что тычки и подзатыльники походя обламывались, и он втайне восхищался Ши-Боном, который часто ходил с фингалами на разных частях тела. Ты и твой кот, говорил Алик, два сапога пара. Шпана тоже часто ходил с фингалами, только под шерстью не было видно. И ухо у него разорвано, и глаз заплыл, и уличные котята все в папашу. Да, мы ребята такие, отвечал Шибаев, поддразнивая Алика. Нам палец в рот не клади.

– Холодно на улице? – спросила Яна, меняя тему. – Я тут без воздуха совсем увяла. Тетя Галя даже окно не хочет открыть, говорит, я простужусь. Она страшно за меня боится. Ей сказали, что может быть воспаление легких. Я жалею, что рассказала ей про ту машину…

– Я за тебя тоже боюсь. Будешь сидеть под домашним арестом, пока не пройдет полоса невезения. На улице сегодня холодно. С утра был снег и ветер, сейчас тихо. Ты ходишь на лыжах? Пойдем в Еловицу, покажу тебе такие места… Ты даже не подозреваешь, что это все у нас под боком. Сделаем костерок. Мы мальчишками сбивали снег с елок лыжными палками, сыпалось будь здоров! Снегопад! Когда тебя отпустят?

– Говорят, еще неделю. Скорей бы! Пойдем! Я на лыжах не очень, все время падаю.

– Исправим, – пообещал Шибаев. – Ты только поправляйся. Что тебе принести?

Ответить Яна не успела, так как в дверь негромко постучали. На пороге появился адвокат Алик Дрючин собственной персоной. С букетом красных роз и яркой торбой из «Магнолии». При виде Шибаева он замешкался на пороге и слегка смутился.

– Алик! – обрадовалась Яна. – Ой, розы! А мы о вас вспоминали! Заходите!

– Привет! – опомнился Алик. – Кто вспоминал? Вы или Ши-Бон?

– Ши-Бон? Вы называете его Ши-Бон?

– Школьная кликуха, – небрежно сказал Алик, усаживаясь на свободный стул и помещая торбу на полу. – Это вам! – Он протянул Яне цветы.

– Какая прелесть! Спасибо! – Она уткнулась лицом в холодные влажные цветки. – С ума сойти, как пахнут!

– Кстати, Дрючин, капитан Астахов попросил узнать у тебя насчет стихов, – сказал Шибаев.

– Насчет стихов? Капитан Астахов и стихи? – преувеличенно поразился Алик. – Каких стихов?

– Каких, он не помнит, там есть такая строчка: «Зацелую до смерти…» Знакомо?

– «Зацелую до смерти»? – наморщил лоб Алик. – Что-то знакомое! Сейчас, сейчас…

– Там не про смерть, там «Зацелую допьяна, изомну как цвет», – сказала Яна, порозовев.

– Точно! «Зацелую допьяна, изомну как цвет, хмельному от радости пересуду нет»! – Голос у Алика дрогнул, он также вспыхнул и, к изумлению Шибаева, метнул взгляд на Яну. – Это Есенин! Передашь капитану, что это стихи Есенина. Надо же! – Он фыркнул. – Ему всюду смерть мерещится.

– Профессия такая, – буркнул Шибаев и подумал: «Допьяна он зацелует! Ну, погоди, Дрючин!»

– А как вы пересеклись? Это из-за Яны?

– Случайно. Тебе привет, кстати. Астахов так и сказал: «Большой привет адвокату Дрючину!»

– Спасибо! Он что, разводится?

– По-моему, он неженат.

– Иногда внебрачные связи крепче брачных уз, – многозначительно произнес Алик. – И развязаться намного труднее.

Шибаев понял, что адвокат намекает на Жанну, и желание выставить Алика из палаты усилилось. Выставить и от души наподдать. Ситуация определялась вполне дурацкая: неужели соперники?

– А с чего его вдруг на стихи потянуло? – продолжал Алик, не чуя худого.

– Настроение накатило, должно быть.

– Знаете, Яночка, капитан Астахов – самый твердолобый, хитрый и цепкий мент во всем городе, – принялся снисходительно объяснять Алик. – И кличка у него Коля-буль, в честь его любимой собаки Клары. Зверь, а не собака. Они оба… так сказать, с норовом. Все эти оперативники, с позволения сказать, несколько твердолобы… И вдруг – на тебе, любовные стихи! – Он гадко захихикал. – А я тут, Яночка, новое интересное суеверие в интернете нарыл…