Назад в СССР 2 - Рафаэль Дамиров

через все этажи достает до самого низу. Пошел я к Кошкиным. Те открыли сразу. Плечами пожимали, сухо, говорят, у них. Пока вернулся в квартиру, ворюги след простыл.

— Что именно похищено и где лежали украшения?

— Что именно, не скажу. Много у жены побрякушек было. Это ее надо спрашивать, инвентаризацию, так сказать, делать, а лежали они на комоде в спальне. И деньги там же были. Я их приготовил, хотел холодильник новый купить. Но не успел…

— Что же вы, Павел Егорович, чужих людей так свободно в дом пускаете? Неужели в лицо не знаете своего сантехника? — я с укоризной посмотрел на Сотника.

— Гришку-пьяницу я как облупленного знаю. Мы с его отцом еще в школе дрались. Так только беда с сантехниками всегда у нас. Гришка как запьет, так на работу не выходит. Вот и присылали нам подменных слесарей с соседних участков, а может, и из соседних ЖЭКов даже. Разве всех упомнишь? А этот так похож на сантехника был, и одежду поношенную подобрал, и кусок шланга на плечо повесил, вот он, лежит в коридоре, бросил его второпях. Только морда у него больно чистая была для работника такого профиля. И глаза колючие. У Гришки они добрые, пьяненькие, как у старого сенбернара. А этот зыркает по сторонам, будто ищет чего-то…

— Ясно. Описать подробнее его сможете?

Тут Сотник немного задумался.

— Обычный мужик, обычного роста. Ничего примечательного. Волосы то ли русые, то ли потемнее, в глаза не бросились, средней длины. Глаза, нос и уши — все имеется. Но ничего не запомнил, будто он загипнотизировал меня своей претензией. Я, как подумал, что Плотниковых топлю, так будто ножом по сердцу. У них же ребенок маленький.

— Спасибо, Павел Егорович. Сейчас приедет следователь и запишет ваши показания под протокол. А мы пока пойдем вашего вора искать. До свидания.

— До свидания, товарищи милиционеры. Вы уж найдите его, а то меня жена со свету сживет. За холодильник новый и за цацки ее…

— Найдем, Павел Егорович, обязательно найдем.

Мы вышли в подъезд. Погодин виновато смотрел на меня исподлобья:

— Ты это… Андрюха, извини, что не пошел с тобой. Не верилось мне, что шляпник и сантехник — один персонаж.

— Ты хорошо бегаешь?

— Чего?

— Бегаешь быстро, говорю?

— Ну, так… Как все…

— А он быстро. Будто тренированный. Хотя на вид примерно лет сорок или больше. Так что не кори себя. Не догнал бы ты его.

— А ты его разглядел?

— Маленько, сбоку-сзади ракурс был. Но узнать смогу. Фоторобот бы составить.

— Какой еще фоторобот?

— Субъективный портрет. Не слышал, что ли? По описаниям внешности составляют портрет преступника.

— Из чего составляют?

— Из фрагментов фотографий, из изображений частей лица, не знаю, что у вас, то есть, у нас в управлении есть.

— У нас точно такого нет, — замотал головой Федя. — Я бы знал.

— Хреново, — я задумался. — Мысль есть… Раньше фоторобот не составляли, а рисовали. Художник есть знакомый на примете? Ты вроде, как-то говорил, что у тебя дядька двоюродный по линии десятого колена картины рисует.

— Не рисует, а пишет,

— Да хоть мажет! Есть?

— Ну есть, только как он нарисует морду подозреваемого, если он его никогда не видел?

— Я же говорю, по моим описаниям, потому и называется портрет субъективным.

— А если ты не так описания назовешь? Тогда вообще другой человек получится?

— Нет, сходство все равно некоторое будет, для ориентира сгодится. Ну так что? Есть малевальщик знакомый, или в союз художников пошлепаем?

— Есть. Он на дому работает. Можем прямо сейчас к нему пойти, пока ты ничего не забыл.

— Отлично! Какой адрес?

Глава 13

Родственник Погодина жил в коммуналке, в которую превратились апартаменты дореволюционного доходного дома. Мы добрались до него на автобусе.

Широкий подъезд встретил нас выщербинами потертой лепнины и серыми разводами на стенах. Теперь о былом величии здания напоминал лишь простор лестничной площадки.

Мы нашли нужную дверь. Сбоку, словно божьи коровки на выпасе, стену облепили кнопки дверных звонков. Возле каждого — фанерная табличка с разнокалиберными подписями — фамилиями жильцов. Возле некоторых звонков сразу две фамилии и кривая надпись, выполненная, судя по цвету, половой краской: “Ивановы — звонить один раз, Пичугины — звонить два раза”.

Федя стоял с занесенным пальцем и никак не мог понять, куда ткнуть.

— Ты что? — спросил я. — Фамилию забыл?

— Так нет здесь дяди моего… — Погодин озадаченно поскреб затылок. — Что делать?

— Как что? Пошли назад. Все… Не повезло нам… — я нажал на первую попавшуюся кнопку. — Жми на любую, Федя. Какая разница?

Звонок задребезжал голосом охрипшего ишака из «Кавказской пленницы».

— Ты что? — глаза Феди стали навылупку, как у лемура. — Это же коммуналка!

— Не понял, — теперь настала моя очередь пучить глазки. — Ты так говоришь, будто мы стучимся в чистилище.

— Хуже! — именно когда появились коммуналки, люди стали верить в существование ада.

— Что ж тебе они сделали такого, эти коммуналки?

Я реально недоумевал. Потому что о коммунальных квартирах знал только по фильмам, в которых они были немного романтизированы, особенно если были сняты по произведениям Зощенко, Булгакова, Ильфа и Петрова (всегда считал, что это один человек), которые такое полусовместное проживание буквально воспевали. В мое время подобные жилплощади были редкостью, сохранились в некоторых провинциях и, конечно же, в месте их былого расцвета — в Северной столице. Там после революции начались массовые уплотнения «зажравшейся интеллигенции». Профессор Преображенский, отстоявший свою жилплощадь — скорее, исключение. Квартиры проклятых буржуинов активно делились на ячейки. Сами бывшие капиталисты теснились в комнатушках согласно положенным квадратным метрам: сначала девять на человека, а потом и вовсе пять. Сплошь и рядом возникали оказии, когда бывшие барчуки жили бок о бок со своей прислугой на равных правах на унитаз и раковину на общей кухне. Особенно этим славился Питер. Наряду с другими гениальными изобретениями эпохи КПСС: граненым стаканом, коврами на стенах и атомным ледоколом, коммунальные квартиры были явлением чисто советским.

— Ничего не сделали, — Федя скривился так, будто зажевал лимон прямо с кожурой, — просто я вырос в коммуналке. И сейчас там живу с мамой. И, понимаешь, я вроде уже не Федька-шантрапа школьная, и хожу