Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Ах, графиня, если бы видели этого эфиопа обнаженным… какой самец! Я испытала неописуемый восторг!

Им вторили кавалеры:

- Чернокожая плутовка совсем меня свела с ума!

- Продайте, виконт!

- С удовольствием, чуть погодя. Дайте еще немного самому насладиться.

В литературном салоне графини де Буффлер кто-то заявил:

- Любовь ко всему человечеству должна затмевать даже любовь к отчизне!

Хозяйка незамедлительно откликнулась:

- Это не так! Я, например хорошая француженка, но это не мешает мне желать счастья всем остальным народам.

На что Жан Жак Руссо заметил вполголоса:

- До пояса наша графиня – француженка, а ниже – космополитка! – намекая на нескончаемую череду ее любовников, среди которых немало было представителей коренного населения Сенегала, Туниса, Алжира и даже далекой Америки – колониальных владений Франции.

Кронпринца завертела круговерть парижских развлечений. Оперы и комедии, балы и маскарады, охоты и скачки, подъемы на воздушных шарах и фейерверки. Он расточал любезности, он всем улыбался, он был так обходителен и с королем и, главное, с Дю Барри, что просто очаровал их. А театр… мечты Густава сбывались. Он упивался им! А женщины…? Они его очень привлекали, но Густав слыл чудаковатым ухаживателем. Дальше сентиментальных стишков и напыщенной исторической прозы дело не шло. Но поймать такую птичку в любовные сети, не мечта ли любой парижской куртизанки. После стихов можно и о деньгах поговорить. До Стединка ли было Густаву…, а юный барон так надеялся на эту встречу!

- Милый барон, - говорил ему кронпринц, - я готов предоставить вам камергерство. Я вас жду всегда в Швеции. А пока… пока я попрошу Кройтца и Шеффера похлопотать о капитанском чине для вас, мой дорогой друг.

Позже Стединк понял, что у кронпринца большая привычка к вежливым и приятным словам, но не более того, что можно воспринимать всерьез.

- Простите меня, барон, я встретил здесь в Париже одну прелестницу, она великолепна в роли Заиры. Я увидел на сцене бессмертное творение Вольтера и был сражен наповал. И драматургией великого мыслителя, (и моего учителя), и восхитительной игрой мадемуазель Гюс.

- Аделаиды? – усмехнулся Курт.

- Вы знаете ее, барон?

- Кто ж не знает в Париже блистательную мадемуазель Гюс, ваше высочество, - Стединк склонился в поклоне, избегая встречаться глазами с принцем. Кто ж не знал эту шлюху…

- А я представьте, был приглашен этим небесным созданием на ужин, а утром, этим чудесным утром, мы поехали за город и гуляли среди всей трогательной весенней прелести природы. Мы говорили об искусстве, о живописи, о литературе, я читал ей стихи… Ах, какая, Стединк, у нее чувственная неиспорченная душа! Какая чистая! Я попытаюсь объясниться ей в любви. Как думаете, Стединк, ее не оскорбят мои чувства? Мне она кажется такой ранимой! А может она ответит взаимностью? А, Стединк?

- Да, наш принц влюблен безнадежно, - понуро думал Курт, выслушивая признания Густава, - а Аделаида Гюс, конечно, полюбит эту голову, напоминающую своей формой редьку, этот скошенный лоб, длинный нос и мясистый подбородок. И будет влюблено смотреть в ваши выпуклые бараньи глаза, ваше высочество. Ах, мой наивный кронпринц, она будет называть вас красавцем, и при этом крутить, как угодно ей. Только где вы возьмете денег, ваше высочество, чтобы подогревать страсть актрисы? У сената, который с трудом выделил средства «на продолжение обучения кронпринца Густава за границей»? Вряд ли сенат одобрит поведение кронпринца. А мадемуазель Аделаида Гюс покинет вас тут же, как закончатся деньги. Кронпринц, вам надо взрослеть и видеть в Париже не его соблазны, требующие огромных трат, а наоборот, возможность получить деньги, чтоб усилить королевскую власть в нашей Швеции.

Но вслух сказал:

- Кто сможет устоять перед обаянием вашего высочества!

- Спасибо, мой друг, что вы меня понимаете! – Густав обнял барона. – Я так счастлив, так счастлив, - восклицал он.

- Вы были бы еще более счастливы, если б знали, к кому кроме вас, еще благосклонна наша Гюс. – усмехнулся про себя Стединк. Пока барону приходилось рассчитывать лишь на себя и собственные связи. Густав ничем помочь ему не мог. Но Стединк верил, он чувствовал великое будущее за кронпринцем. И его, и свое.

- Ничего, придет время, и я проявлю себя, а вы, ваше высочество, вспомните и позовете! – думал барон, наблюдая за любовным томлением принца. – Просто, вы первый раз попали в Париж.

Аделаида и правда очаровала Густава. Это была миловидная блондинка в полном расцвете своей красоты. Особенно хороши были ее вьющиеся золотистые волосы. Она всегда говорила мало, но очень взвешенно выстраивала свои фразы. Они были точны и безукоризненны, порой остры и ядовиты, зато движения ее были плавными и грациозными, как у кошки. Ее осанка и манеры ничем не отличали ее от дам большого света. Никто не слышал ее смеха. Она лишь улыбалась и прищуривала загадочные зеленые (кошачьи) глаза. И в пухлости ее ротика чувствовалась та же звериная безжалостность.

Сегодня вечером, 1 марта 1771 года, принц Густав должен был упасть к ее ногам.

- Глуповат, наивен, доверчив, некрасив, робок, но дичь эта, весьма жирная. – Рассуждала Адель, разглядывая себя в зеркало и расчесывая шикарные волосы. – Сегодня он будет моим. А что некрасив… как там мать говорит, у русских научилась: «С лица ж воду не пить». Это точно.

«Французская комедия» давала в этот вечер представление господина Мольера «Жорж Данден». Наследному шведскому принцу уступила свою ложу графиня Д’Эгмонт. И вот они наедине. Близко-близко друг к другу. По обыкновению она молчала и терпеливо ждала. Густав робел, иногда она чувствовала, как дрожь сотрясала его тело, но принц упрямо не отрывал глаз от сцены. Его не интересовало содержание пьесы, его обуревала одна мысль: согласиться ли Аделаида ответить на его страсть. И вот, набравшись смелости, кронпринц было открыл рот:

- Дорогая…

- Наконец-то. – Раздраженно подумала Адель.

Но в дверь ложи нетерпеливо постучались. Не дожидаясь позволения Густава вошел Шеффер. Принц раздраженно повернулся и начал было, что-то говорить советнику, но тот его не слушал:

- Принц, ваш отец, Адольф Фредерик, скоропостижно скончался. Сенат избрал вас королем Швеции. Отныне вы – король Густав III. Поздравляю ваше величество, и примите мои самые искренние соболезнования по случаю смерти вашего отца. – Шеффер склонился в поклоне.

Густав был в шоке. Он вскочил и в недоумении от свалившегося переводил взгляд с Шеффера на Аделаиду. Куртизанка нахмурилась и принялась обмахиваться веером:

- Черт, - промелькнула мысль, - как не вовремя!

- Дорогая, - наконец, решился Густав и повернулся к ней, но Шеффер опять перебил короля:

- Ваше величество! – Его голос тверд, - нам надлежит немедленно отправиться в Версаль. Я уже договорился, его величество Людовик XV нас ожидает.

- Но, Шеффер, - молодой король нерешительно попытался возразить. Ему очень не хотелось расставаться сейчас с Аделаидой. Смерть отца, конечно, потрясла его, но все это было так далеко от него, а она, она была рядом. Желанная и доступная. Он продолжил, с трудом подбирая оправдание, - уже очень поздно (было около десяти часов вечера), нельзя тревожить короля Людовика. Мне кажется, торопливость не уместна.

- Не уместна? – Шеффер даже вспылил. Он все видел и понимал, что молодого короля сейчас более интересует эта французская шлюха, а не нужды родины. Его речь была безжалостной и полной упреков:

- Ваше величество, меня поражает ваша неосведомленность, ваше не знание того, что известно всему свету. Вот, - он протянул молодому королю бумаги, - взгляните, что прислал своему новому монарху его сенат.

- Что это? – ошеломленно протянул Густав, принимая их.

- Это условия, которые вы должны подписать. Это условия, сводящие на нет всю полноту вашей власти. Это то, с чем вам и вашим друзьям, прежде всего в моем лице предстоит серьезная борьба. И вам сейчас же надо подписать. В противном случае, сенат оставляет за собой право не признавать вас королем. Вот поэтому, вы. Ваше величество подпишите бумаги, и мы немедленно отправимся с вами к Людовику. За поддержкой, за субсидиями, которые нам так будут необходимы в нашей борьбе. – Шеффер проговорил это все на одном дыхании и замолк с трудом переводя дух.