Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский

в восстановлении российской экономики[473]. Иные варианты реакции на ноту рассматривал уполномоченный СНК РСФСР за границей М.М. Литвинов[474].

Ленин направил телеграмму Уншлихту, спрашивая о «возможности советского переворота в Польше» с установлением ее восточных границ согласно этническому принципу. Уншлихт сообщил 15 июля о возможности «с подходом наших войск» к польским границам советского переворота в Польше, который может облегчить переворот (вероятно, революционный. – В.З.) в Германии[475]. В итоге 1 пункт тезисов пленума ЦК РКП(б) 16 июля гласил: «Помочь пролетариату и трудящимся массам Польши освободиться от помещиков и буржуазии» (в рукописном варианте тезисов упоминалась и Литва)[476]. Советские лидеры отказались от посредничества Великобритании под предлогом ее вмешательства во внутренние дела России[477]. Правда, Ленин, выступая в сентябре на IX конференции РКП(б), признал возможность ошибки в ответе на ноту Керзона и назвал аргументы в пользу согласия на предложения Антанты: «Получая Восточную Галицию, мы имели базу против всех современных государств <…> мы становились в соседство с Прикарпатской Русью, которая кипит больше, чем Германия, и является прямым коридором в Венгрию <…> Мы сохраняли в международном масштабе ореол страны, которая непобедима, и является великой державой»[478]. Переоценив свои силы, Кремль во второй половине июля перевел сравнительно реальную идею установления советской власти в Польше в задачу «освобождения» Центральной Европы. 23 июля Ленин в телеграмме Сталину предлагал «советизировать Венгрию, а, может быть, также Чехию и Румынию». Сталин 24 июля в ответной телеграмме Ленину ставил «вопрос об организации восстания» в Венгрии и Чехии[479]. Но конкретные решения лидерами большевиков о «советизации» названных стран не принимались.

Интересной, хотя и спорной, представляется оценка изменения советских планов советником польского представительства в Лондоне Я. Цехановским, отметившим 21 июля в беседе с сотрудником британского МИД У. Тиррелом: «В России партия Ленина победила партию Троцкого; иными словами, теория идеалистического большевизма победила милитаризм Советов <…>. Для Ленина и его партии территориальные границы не играют роли. Их интересует единственно осуществление мировой революции <…> Следует допустить, что Польшу не ждут трудности в получении <…> выгодных для себя территориальных условий»[480]. Отклонив ноту Керзона, большевики принимали во внимание разногласия между Англией и Францией в их политике в ЦВЕ и неблагоприятную для Польши ситуацию на ее границах с Литвой, Чехословакией и особенно Германией[481].

Война ускорила начало советско-литовских переговоров. Правда, Литва претендовала не только на Вильно, но и на Гродно, что явилось, по словам члена советской делегации Мархлевского, «попыткой произвести дележ шкуры еще не убитого медведя». Председатель делегации Иоффе заметил: экономические и географические соображения Литвы для обоснования «притязаний на Hinterland (тыл. – B. З.) для города Гродно <…> имеют чисто империалистический оттенок». Тем не менее согласно условиям советско-литовского мирного договора от 12 июля 1920 г. Виленщина передавалась Литве, кроме того, были учтены ее интересы по «сплавным рекам»; предстояло также подписать торговый и транзитный договоры[482].

Поляки с началом контрнаступления Красной армии предлагали литовцам совместно защищать Вильно от большевиков, обещая отдать город Литве[483]. Призывал Польшу договориться с Литвой французский военный министр А. Лефевр: литовская армия могла «атаковать большевистские тылы и заставила бы Тухачевского отступить от Варшавы»[484]. Но Литва не питала доверия к Польше. Большевики довели до сведения Антанты, в том числе и через Литву, компрометирующую Пилсудского информацию о советско-польских переговорах 1919 г., в ходе которых личный представитель польского главкома сделал Мархлевскому секретное заявление «о не переходе поляками известной линии», получив соответствующее обещание большевиков. В мае 1920 г. Политбюро обсудило вопрос о предании гласности достигнутой с Пилсудским договоренности, но соглашение решили не публиковать[485]. В июле Чичерин предложил Ленину вернуться к проблеме: Радек упомянул в изданной в мае брошюре о «прошлогодней сделке с Пилсудским <…> в парижской печати <…> стали кричать о ненадежности Пилсудского, который <…> продал-де Деникина. Если опубликовать больше, это, во-первых, дискредитирует Пилсудского в глазах Антанты, во-вторых, покажет польскому обществу, что можно было иметь мир на самых выгодных для Польши условиях»[486].

Открылась «тайна» после возвращения Красной армией Вильно Литве. Иоффе передал через представителя литовского правительства Нарушевичиуса державам Антанты документы о том, что в 1919 году «Польша заключила с Россией соглашение против Деникина, имея с Деникиным соглашение против России <…>. Сообщение заинтересовало англичан <…>. Англичане считают это большим доводом против Польши». По словам Иоффе, возврат Вильно произвел «в Европе впечатление разорвавшейся бомбы. Французы <…> думали, что наше продвижение по польской территории удастся использовать <…> против нас. Англичане боятся, что между нами и Литвой есть какое-то тайное соглашение, ибо считают, что мы иначе не отказались бы от оккупации»[487]. Чичерин тогда же отметил, что Литве «мы пошли на радикальные уступки и от нее ждем эквивалента»[488]. Литва заняла позицию благоприятного для Советской России нейтралитета. На советско-литовских переговорах обсуждались совместные военные действия против Польши[489], а член РВС ЗФ И.Т. Смилга предлагал ЦК РКП(б) 14 июля пройти «к германской границе кратчайшим путем через Литву»[490]. Через литовскую территорию, возможно, направлялись в Красную армию немецкие добровольцы, а командование рейхсвера готово было разрешить переход «инструкторов литовского происхождения <…> в литовско-российские красные части»[491]. Но демонстрация большевиками добрых намерений являлась, по словам Ленина, «не отказом от советизации Литвы, а отсрочкой и видоизменением формы советизации»[492].

Советская Россия уделяла внимание и Чехословакии, пресса которой критиковала планы Пилсудского и его соглашение с Петлюрой как замаскированный империализм Польши, новую попытку изоляции Чехословакии от Украины и России[493]. Соснковский писал 12 мая Пилсудскому, что Венгрия при польской поддержке готовит в Словакии выступление местных венгров. Одновременно Польша оказывала помощь словацким сепаратистам, далеким от симпатии к планам Венгрии[494]. Копп сообщил Чичерину в конце мая: «Политически Прага сделалась узлом концентрации белых», но «нужно принять во внимание антипольскую ориентацию Чехов». Тем не менее «срединная Европа может получить характер Aufmarschsgebiet`а (стратегический плацдарм. – В.З.) против большевизма», поэтому нам необходимо торопиться[495]. После конференции в Спа Чичерин писал Иоффе: «Чехию Антанта покупает Тешеном. Если Чехия поддастся, она больше потеряет, чем выиграет. От нее мы требуем категорического отказа поставлять Польше военное снаряжение и допускать его транзит в Польшу»[496]. Уполномоченный Российского общества Красного Креста в Чехословакии С.И. Гиллерсон напомнил Чичерину в феврале 1921 г.: «Прошлым летом <…> ситуация была иная. Взаимное раздражение из-за Тешена было еще очень остро, мы приближались к границам Чехии (“чуть ли не соседи”, как говорил мне Бенеш), разгром Польши, по его мнению,