Капрал Серов: год 1757 - Иван Юрьевич Ланков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда бывает, что имением управляет старый барин, отправленный в отставку по возрасту, а в армии служат его дети и внуки. Но такое я встречал нечасто. Здесь мало кто доживает до шестидесяти. Если дети в этом мире умирают от тифа и оспы, то людей старше пятидесяти каждую зиму выкашивают простудные заболевания и воспаление легких.
Так что из представителей дворянства в деревнях на пути следования были в основном женщины.
Вот к одной такой жене помещика встал на постой наш капитан. Причем, по слухам, об этом он договорился еще во Пскове на одной из дворянских вечеринок. Эх, гвардия… Федька Синельников поделился слухами, что его из столицы-то выперли в действующую армию потому, что заядлый ходок. И выделялся этим даже на фоне остальных гвардейцев. Тоже, как говорят, ни разу не скромных.
Ну да и ладно, пусть его. Нам так даже лучше, под руководством Нироннена роте привычнее.
На постой по домам нашу полуроту распределял Ефим, как в старые добрые времена. Три ротных унтера занимались общехозяйственными вопросами – ну там, горячая еда, теплый ночлег, все дела. А капралы уже непосредственно застраивали людей. Так что я чувствовал себя почти как на курорте. Сашка, Ерема и Семен Петрович и без меня прекрасно справятся со своими шестаками. А я пока погреюсь, покушаю горячей каши с луком и с умным видом поговорю разговоры.
– Зря в первый же день так жилы рвем, – сказал Ефим, ковыряясь ложкой в парящей каше. – По-хорошему надо бы по чуть-чуть, чтобы силы равномерно на весь поход разложить.
– Не, не зря, – возразил ему ундер-офицер Фомин, – в пост силы все равно тают. И нет никакой разницы, дома ты сидишь или в походе. Так что пока жирок после мясоеда есть – надо пройти подальше. Потому что к шестой седмице, раскладывай ты силы или не раскладывай – все равно все будут еле ноги носить.
– Еще и барахла с собой столько везем… Ну ладно амуницию. А зачем еду-то со Пскова тащить? Нешто в деревнях дешевле не закупимся? – решил я вставить в разговор свои пять копеек.
– Так надежнее. Да и дешевле выходит.
– И что? В полку что, денег мало, что ли? Вон, нам две недели тому назад монастырский дьяк почти восемь пудов серебра выписал. Это разве мало? Оно же всяко легче везти пару сундуков серебра, чем сотню саней с мешками.
Ефим покосился на меня и усмехнулся.
– Совсем ты мои уроки забыл, крестничек. Вот откуда в монастыре дьяк? Дьяк – это, я тебе скажу, статский чин. А у монашества, да еще и у черного, казначея называют «отец келарь». Таких простых вещей не знаешь, а еще про кормежку полка берешься рассуждать. – Ефим положил ложку на стол и, сдержанно жестикулируя, принялся объяснять: – Вот сам посуди, сколько там того серебра? Пять тысяч рублей? Во Пскове месяц жизни солдата обходился артели в пятьдесят копеек. А в Лифляндии по тамошним ценам – уже, считай, рубль с полтиной. Коня кормить здесь, на Псковщине – два рубля в месяц. А там, вдоль Двины – уже целых четыре выходит. Вот и посчитай сам, сколько это в серебре, если провиант брать тут, и сколько – если брать там. Да еще учти, что в полку нас без малого две тысячи душ. Смекаешь?
Фомин поднял бровь и с иронией произнес:
– Я смотрю, Ефим, на тебя уже дядька Архип повлиял? Говорил я тебе – не стоило его на поруки брать. Аукнется еще.
– А что в итоге с Архипом-то решили? – спросил я.
Почему-то фигуру Архипа последние недели обходили молчанием. Даже Федька Синельников, неутомимый разносчик слухов – и тот болтал о чем угодно, только не про опального солдата.
Ефим с Фоминым странно переглянулись. Крестный тут же принялся сосредоточенно жевать, а Фомин отхлебнул горячего чая из кружки и поморщился:
– Все-таки ерунда эта копорка. Жора, ты бы лучше поспрошал бы там у своих, – Фомин указал пальцем на потолок, – где бы нам по пути если не кяхтинского, так хотя бы кантонского чаю найти, а? Будет тебе за то наша с Мартином Карловичем благодарность!
– Сбитень пей! Он тоже целебный, – проворчал Ефим.
Ясно, понятно. Не мое дело, значит. Ну, не очень-то и хотелось. Никого не казнили – и то ладно.
Скрипнула дверь, и в дом вместе с облаком пара вошел здешний деревенский староста. Стащил с головы шапку, перекрестился на красный угол и, подслеповато щурясь, подошел к нам.
– Доброго вечеру, служивые.
– И тебе здравствовать, мил человек. Садись вот, поужинай с нами чем Бог послал, – ответил ему Фомин.
– Благодарствую. Уже отужинал, – отказался тот. – Я к вам чего подошел-то?
Мы все трое вопросительно вскинули бровь. Все-таки мимика ундер-офицера Фомина заразна. Ладно я, у меня это возрастное – чужие привычки перенимать. Но Ефим-то чего?
– Так это… Ночь уже, значит. Мы сейчас рогатки ставить будем, чтобы вы знали, значит. И это… раз уж вы тут на постой встали – стало быть, ваш человек с билом ходить будет? Или мне все же своих выводить?
Било – это такая доска или железка, по которой стучат колотушкой. В каждой деревне есть большое било – бюджетная замена дорогому сигнальному колоколу – и малые, переносные. С малым билом каждую ночь по деревне ходит человек и стучит. Зимой в лесу холодно и голодно, всякий зверь тянется к деревне, к теплу. А хищники еще и на запах скота идут. Резкий звук била, как правило, отпугивает дикого зверя. В деревне по ночам нет тишины. Если вдруг в деревне тихо – это верный признак того, что случилась какая-то неприятность.
Да и вообще на ночь оставлять деревню без присмотра – плохая идея. Топят ведь по-черному, мало ли что? А так можно и пожар вовремя углядеть, или наоборот, если у кого дым идет не как надо – так может, они там угорят сейчас все…
В Лифляндии я такого не замечал. То ли там хищного зверя в лесах давно повыбили, то ли другая культура, то ли просто летом другие порядки…
Фомин кивнул старосте, быстро допил чай из кружки и поднялся.
– Серов, за мной.
И кто бы сомневался? Ну ладно, пойдем, посмотрим, где тут с билом ходить
