Суворовец. Том 1 - Анна Наумова

с мамой переглянулись. А бабушка засуетилась. Будто не выгорело у нее что-то, что она планировала.

— Ты чего это, Андрюшка, тушуешься? — зашептала она, выскакивая вслед за мной в прихожую. — Лиля — такая девочка хорошая...

Ах вон оно что! В сводницу, значится, бабуля решила поиграть. Она мне еще в первом увольнении на необходимость скорого изменения семейного статуса намекала. И сейчас, зуб даю, семейство Форносовых у нас не случайно оказалось.

— Ба! — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче. — Ни к чему это все. Поверь. И, пожалуйста, запомни сама и передай маме: не надо меня ни с кем сводить. Я пошел.

Бабушка расстроенно окинула меня взглядом, пожевала губами, а потом вдруг махнула рукой.

— Ну и ладно! Сердцу, как говорится, не прикажешь! Я и сама, внучек, однажды почти из-под венца сбежала. Правда твоя: надо себя слушать! Ну ты хоть орешков со сгущенкой-то возьми с собой! Зря, что ли, пекла? Угости мальчишек! А то что вы там едите-то...

— А давай! — с удовольствием согласился я. — Возьму! Очень даже возьму.

И вскоре, сидя под темнеющим октябрьским небом на бревнышках у костра за гаражами, я вместе со своими давнишними дворовыми приятелями уминал бабушкины орешки со сгущенкой, жарил сосиски, пил какую-то кофейную бурду из железных кружек и снова радовался своей второй молодости...

Глава 12

Фото: https://fishki.net/2331287-kodeks-chesti-sovetskih-pacanov.html

— Ну ты прям генерал, "Рог"! — с восхищением сказал мой приятель Пашка "Корень", уминая за обе щеки орешки со сгущенкой и подбрасывая ветки в костер, который мы наскоро соорудили в честь моего временного "возвращения" в дворовую братию. — А форма-то тебе к лицу! Ты бабушке своей передай: она готовит лучшие орешки со сгущенкой в СССР!

— Передам, передам, — рассмеялся я. И поправил приятеля: — Я пока — только будущий генерал! Спасибо, кстати, за подгон! Не беги вперед паровоза, "Корень". Там видно будет.

Да уж, попробовали бы мы сейчас, будучи подростками, развести с Санькой и Пашкой огонь и начать печь картошку и жарить сосиски вблизи от жилых домов! Мигом набежали бы бдительные соседки и заставили потушить. А то и на весь домовый чат ославили бы в этих... как его... социальных сетях.

А пока — можно! Ни о каких "сетях" тут пока и не слыхивали. Из всех соседей на нашем этаже, где всего четыре квартиры, сеть есть только у дяди Бори. Да не та, где друг другу смешные мемы и сообщения шлют. А самая что ни на есть натуральная сеть. Обычный рыбацкий бредень.

Так что жечь костер можно. Если осторожно.

"Рог" — это моя давняя дворовая кличка. От фамилии "Рогозин".

Она прилипла ко мне, когда я совсем мелким был — лет десять, не больше. Мы тогда с пацанами каждый выбирали себе погоняло. Мой приятель Санька Большаков, разумеется, стал "Левым" — потому что был единственным во дворе левшой. Пашка Корев стал гордо называть себя "Корень". Ну а я, недолго думая, заявился на вечерний костер за гаражи и сказал, нарочито понизив голос, чтобы казаться солиднее: "Я теперь — "Рог", мужики.

Десятилетние "мужики" переглянулись, пожали плечами и кивнули: "Ну, "Рог" так "Рог".

С тех пор меня все так и звали — "Рог". Даже в свои сорок с хвостиком для некоторых дворовых приятелей я так "Рогом" и остался. Для тех, конечно, которые не разъехались. И были еще живы.

— А я как-то попробовал сгущенку сварить, пока мамка с отцом на дачу на пару дней свинтили, — продолжил живой и здоровый Пашка "Корень", деловито переворачивая картошку в углях. — Так эта самая банка у меня так долбанула — чуть ремонт делать не пришлось! До ночи сам потолок белил, чтобы не заметили!

— А ты "Корень", сам виноват! — вмешался в разговор мой второй дворовый приятель — Санька по прозвищу "Левый", откусывая громадный кусок от свежеиспеченной картофелины. — Кто ж сгущенку на огне оставляет и в футбик гонять уходит?

— А я че? — лениво оправдывался Пашка, подбрасывая хворост в костер. — Я ниче. Я виноват, "Левый", что тебя на майские за "парашу" в дневнике дома заперли и во двор не пускали? Пришлось на ворота становиться! Больше-то некому... Нельзя же было опозориться перед другим двором...

Я слушал беззаботный треп моих дворовых приятелей и с наслаждением, жадно ловил каждое мгновение своей второй юности. Держал на коленях и рассматривал генеральские погоны, которые пацаны подарили мне ради смеха.

— Мы еще неделю назад их добыли! — с гордостью сказал Пашка. — А тебя все нет и нет...

— Где достали-то? — полюбопытствовал я, с интересом рассматривая подарок.

— Где достали, "Рог", там уже нет! — загадочно подмигнул приятель.

Несмотря на то, что уже больше месяца минуло с тех пор, как я попал в семидесятые, мне иногда все еще не верилось, что все происходящее со мной — не сон и не чья-то дурацкая шутка... Что я на самом деле во второй раз в жизни поступил в Московское Суворовское училище, а не валяюсь в реанимации после нападения трех отморозков, от которых я защитил незнакомую мне девушку. Иногда казалось, что вот сейчас открою глаза — и очнусь в больничной палате, весь в каких-то проводах и в окружении врачей... А симпатичная следачка Рита наверняка уже обрывает мне телефон, чтобы узнал, куда я запропастился...

Но ничего подобного со мной не происходило.

Я и щипал себя, и жмурился... Но всякий раз, когда я открывал глаза, передо мной была Москва семьдесят восьмого, вовсю готовящаяся к Олимпиаде-80... С живым Высоцким, грампластинками, автоматами, где можно было за копейки купить газировку — с сиропом или без, пройти в метро за "пятачок", прокатиться на лупоглазом "ЛиАзе", прокомпостировав отрывной билет.

А мне... А мне снова было шестнадцать!

И это было здорово!

— Как там вообще у вас в Суворовском, "Рог"? Как все устроено? — деловито начал расспрашивать меня Пашка. И радушно протянул мне шампур с нанизанной на ней шкворчащей сосиской: — На вот, держи! Тысячу лет тебя не видели! Думали, забыл уж совсем про нас...

— Как бы не так! — с жаром воскликнул я. —