Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова

нет до меня дела и помимо стардартных подружек имеется еще и риелтор с привилегиями, почему-то на душе остается странная горечь, а подсознание из всех сил пытается достучаться до меня, голося на одной ноте:

«Дура!».

Глава 22

Наверное, если бы не Никита, я бы никогда не решилась на это.

Или растянула процесс настолько, что проще было бы бросить.

Но с Савранским все получается весело и быстро. Он показывает мне какую-то вещь и спрашивает:

«В чемодан или в Магадан?».

Второе почему-то означает мусорное ведро и таким образом мы собрали несколько непрозрачных мешков, которые Никита вынес вниз. Я почти закончила собираться, а чемодан не наполнился и наполовину. Странно, когда мы жили в этой красивой, но все-таки захламленной квартире, я не замечала, насколько мало занимаю места. В комнатах, в шкафах, в жизни своего талантливого мужа.

Все здесь было его.

Меня же не осталось, даже если поначалу казалось, что это не так.

К примеру, норковая шуба, ее мне купил Белый. Вещь статусная, но бесполезная, и носила я ее только по случаям, когда того просил Филипп. Никита уговаривает меня выставить шубу на продажу, но я знаю, что не буду этого делать. Как не стану забирать тарелки — их тоже выбрал мой муж. Не буду делить библиотеку — я лично давно пользуюсь электронной читалкой, пока Фил скупает бумажные книги. И, разумеется, не разрежу пополам матрас — у меня нет желания спать там, где спал Филипп.

Итого нам с Никитой достаточно двух часов и одного большого чемодана, чтобы навсегда попрощаться с прошлым. Когда я смотрю на этого огромного монстра на колесиках, на сердце разливается тоска.

Каким бы большим ни был этот чемодан, он все равно слишком мал, чтобы вместить в себя целую жизнь. Только если эта жизнь была пустой и бестолковой, как моя.

— Не грусти, — Савранский украдкой целует меня в макушку, — купим тебе новую шубейку, а эту мокрую псину пускай Нюра носит.

Почему-то он уверен, что я грущу из-за вещей, которые вынуждена оставить здесь. Глупый мальчик, не понимает, что есть кое-что важнее материального.

К примеру, свобода. Именно она пьянит и вызывает головокружение, когда мы вываливаемся на улицу. Я с ноутбуком подмышкой, Никита с моим чемоданом. Тот еле влезает в багажник такси, и все время, пока мы едем, приходится слушать ворчание водителя.

Слава Богу, ехать остается недолго. Никита действительно нашел квартиру в центре. В чудесном тенистом доме, в котором пахнет благородной стариной, а не голубцами.

Запах в подъездах — известная проблема таких вот старых домов, но мне везет, и мои соседи видимо не готовят. И не курят. И не пишут глупости на стенах. И скорее всего даже не дышат, потому что пока мы, громыхая и хихикая, поднимаемся на пятый этаж, в подъезде стоит мертвая тишина.

Я немного волнуюсь, пока Никита открывает дверь. Последний мой переезд был после замужества, и тогда я была уверена, что это навсегда, и дом мы будем покидать разве чтобы уехать в отпуск.

Получается, не получилось.

Поэтому когда Никита зачем-то берет меня за руку и вот так, вместе, переступает порог, меня прошибает пот.

— Не переживай, — раздается над самым ухом, — если не понравится, найдешь вариант получше.

Никита как телепат считывает мои эмоции и как типичный мужик не может их понять. Конечно, я волнуюсь, но не потому, что квартира мне не понравится. Она чудесная! И светлый, благодаря стеклянным дверям, коридор, и чистая кухня с гигантским столом и даже пустая спальня, куда идеально впишется моя кровать и мой матрас!

Все здесь безупречно, о лучшем я и мечтать не могла! Даже картины на стенах (простые фото из путешествий) нравятся мне настолько, что я не хочу их менять на что-то свое. Потому что потерялась настолько, что не понимаю, что именно теперь «мое».

— Спасибо.

— Римм, — Никита обеспокоенно заглядывает мне в глаза. — Ты что, плачешь?

Машу головой и проскакиваю под его рукой на кухню, ближе к окну и свету. Слышу за спиной тяжелые шаги, Никита ходит за мной как привязанный. Странное и пугающее наблюдение.

Смотри на улицу и жмурюсь от яркого солнца. До боли в веках, до слез.

Да, Никита, плачу, но не потому что мне плохо, а потому что очень хорошо, только я пока этого не осознала. Всхлипываю и замираю, ощутив на своих плечах его ладони. На шее его дыхание. На коже его запах. Савранский гладит нежно, будто у него в руках раненая птица. Будто боится сломать.

— Видела, какой здесь здоровый стол, — голос так и сочится неестественной бодростью, — на десятерых хватит!

— Большой, — киваю я. — Но ты прав, я люблю работать на кухне, так что мне именно такой и нужен.

— Ага, а вот тут с краю, можно поставить кресло для меня. Здесь ведь легко два компьютера влезет, верно?

Оборачиваюсь. Смотрю вверх, в яркие, до прозрачности синие глаза Никиты, и задыхаюсь от нежности. Ты, милый мальчик, мой личный океан, в котором не страшно утонуть. В котором хочется утонуть. В то время как даже смотреть на тебя нельзя, опасно.

— Так что, — заискивающе спрашивает он. — Кресло могу выбирать?

Качаю головой. Нет. Не надо. Все это нужно остановить прямо сейчас, потому что уже слишком поздно.

— Никит, спасибо тебе. Правда, спасибо, за все, ты невероятный мужчина, но дальше я сама.

Тяжелая складка разделяет его лоб, Никита хмурит брови, опускает голову вниз, на кончики своих носок. Один красный, другой зеленый, как у малышей в детском саду, которые сами одеваются на прогулку. Господи, какой он еще ребенок! Эта мысль придает мне сил, и я продолжаю:

— Если вдруг я должна тебе что-то, за помощь, и заботу, то ты скажи.

— Даже так?

— Не хочу неловкости между нами, когда мы будем видеться.

— Понятно.

Мы оба молчим. Так долго, что солнце успевает зайти за тучу и с лица Никиты пропадают красивые золотые блики, а взгляд из синего становится серым. И все это из-за меня. Становится очень горько, как бывает художнику, который случайно испортил свое лучшее произведение.

— Может, чаю? Правда, его нужно купить, тут же ничего нет.

— Там в ящике ромашковый, — бросает Савранский и добавляет после короткой паузы, — остался от прошлых хозяев. И сахар, и крупы какие-то.

Иду к ящику, достаю кружки и пачку травяного чая, моего любимого. Там же вижу гречку, рис, макароны, все новое. Вряд ли кто-то будет съезжать из квартиры, забив кухню провиантом. Это тоже сделал