Пост-оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель

ним и фейсбуком существуют различия: главное – полисная публичность требовала именно частного высказывания, вращения против, не столь важно насколько оно было диссидентским де факте. У Сократа, скажем, это высказывание приняло наиболее экстремальные формы, но он их вполне сознательно искал сам, что и делает Сократа, наверное, наиболее публичной фигурой эпохи греческой классики.

В отличие от этого простолюдина, аристократ Перикл, имя которого, кстати, означает «окруженный славой» (περίи κλέος, выступивший против Кимона (фактически против своего класса), чей экстрадиции он добился в 461 г. до и. э., был, конечно, не менее публичным, но эту публичность он сделал, что называется, собственными руками, когда трансформировал власть аристократии во власть живых голосов, во «вращения против» (что позже и начали называть демократией и что сегодня приняло столь уродливые формы). Напомню, что Парфенон, храм богини Афины, сравнимый по величию только что с заупокойным храмом Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри, построили при Перикле. Его знаменитые курватура и энтазис, выполняя свою оптическую функцию, выполняли одновременно и социальную: восприятие иллюзии прямых линий храма открывало кратчайший путь к трансцендентному.

Но вообще говоря, дорическая колонна была не столько архитектурным объектом, сколько способом связи одного мира с другим. Живший в то же время Еврипид придал полисной публичности чувственность, о которой до него греческий мир не мог и мечтать. Строго говоря, Еврипид научил нас видеть, воспринимать то, что находится по ту сторону нашего тела. Он так сумел описать отчаяние, любовь, одиночество, зависть, жертвенность, что их всеобщность, универсальность стали индивидуальными, личными. Герои Гомера еще во многом чувствуют как боги, Еврипида – уже как люди. Этот поворот от божественной к человеческой чувственности был дорого оплачен. Ничего подобного в фейсбуке не происходит, и дело тут не в различии между физическим и виртуальным, а в том, что в последнем никакой чувственности просто нет.

И.В-Г. И что же сегодня…

А.Н. Мир сегодня отличается одним печальным свойством: человеку в нем нельзя – да практически нечем – защищаться. У него нет для этого ни средств, ни прав. Начну с очевидного. Против вашего желания вы постоянно находитесь под обстрелом рекламы, и в этом смысле вы вполне можете почувствовать себя в Северной Корее, где, как я читал, люди не могут выключать в домах радио. Реклама атакует вас из ТВ, со всех интернет сайтов, она лезет к вам в дом, в компьютер, в ваш мозг, который она все более и более размягчает. Превратившись в ваше сознание, она становится вашим бессознательным, точнее – сверх-сознательным. За вас все решили еще до того, как вы успеваете о чем-то подумать. Результат этой атаки таков: у вас отнимают желание и при этом вас заставляют желать.

Ситуация, однако, осложняется, когда вас начинают рассматривать не как покупателя, а как гражданина с совестью. Это более сложный уровень антропологической игры, на котором заставить вас что-то купить уже недостаточно. Вы должны убедиться в том, что все происходящее: ваш образ жизни, ваши стрессы, унижения, невозможность найти работу (а в той же Франции это мегапроблема), творческая несостоятельность и т. п., все это совершенно нормально и законно. Вам, грубо говоря, не везет. Ваш ум пытается этому сопротивляться, но ваша совесть принимает этот аргумент. Вопрос: почему?

Вы с детства лишены возможности и права быть архаичным. Всякий раз, когда необходимо показать свою агрессивность – необязательно бить кому-то морду, агрессивность может принимать формы особой индивидуации (литературной, художественной и т. п.), – вам это запрещают, создавая такие условия выживания, при которых любая индивидуация превращается в автонегацию. Антрополог Леон Тайгер, один из самых, пожалуй, значительных исследователей этой темы в постлоренцеву эпоху определял агрессию как более или менее сознательное вторжение индивида в порядок, установленый природой, системой или группой лиц.

Агрессия – неотъемлемое свойство творческой индивидуации, как гравитация – пространства-времени. Но французская (возможно, западная в целом) система такого не допускает. И вы, налетев на эту стену раз, два, три…, начинаете винить самого себя. «Вы – проблема!» – это социальное априори. Не случайно в одном только Париже психоаналитиков больше, чем таксистов. Так вы приучаетесь к существованию в вырожденном позитиве, у которого нет ничего, кроме различных наименований: «гражданская совесть», «послушание закону», «смирение с объективностью», «встреча с реальным» и т. п. Посмотрите «Неуместного человека» (2006) норвежского режиссера Йенса Лиена, это фильм о вырожденном позитиве.

Французское общество продолжает жить по принципу fiat justitia, pereat mundus[16], и в этом весь драматизм ситуации. Какая разница, что происходит с людьми на самом деле, важно, чтобы они мерили себя – от рождения до смерти – по закону, находящемуся по ту сторону человеческого.

Аппарат чиновников, монструозный по своим размерам, имбецильный по своей эффективности, который обслуживает этот самый закон, сегодня практически полностью заменил собой социальное тело. Чиновник – ваш друг, враг, любовник и т. п., и единственный тип отношений, который выстраивается сегодня, – это отношения с чиновником. Началось это не вчера. Во времена Старого режима при помощи одного только налога, который назывался «Полет» (La Paulette), в честь его изобретателя Шарля Поле, принятого при Генрихе IV в 1602 году, образовался достаточно независимый и властолюбивый чиновничий класс, ставший затем основой буржуазного сословия. Налог взымался с чиновников, имевших свой кабинет и, благодаря этому налогу, получавших право переносить кабинет в любое другое место, как и оставлять его по наследству. Произошла чиновничья омнитерриоризация, возникла своего рода мобильная сеть из юристов и финансистов, которые покрыли собой чуть ли не всю страну.

Во Франции люди верят в закон как в Бога, но беда в том, что закон не слышит молитв.

И.В-Г. «Вырожденный позитив»? По-видимому, Ваш новый термин. Поясните.

А.Н. Совсем кратко: это альцгеймер на уровне чувств. Если эту болезнь иногда называют «мягким когнитивным снижением», что, среди прочих симптомов, означает постепенное обнищание словаря, деструкцию семантических структур, то вырожденный позитив – это прежде всего обнищание индивидуальной чувственности. Последняя у вас заменяется пушистыми абстракциями, вроде тех, что я только что перечислил. Они именно пушистые, потому как десятилетиями изо дня в день их расчесывает медиа, чтобы вам было с ними уютно и тепло.

Впрочем, довольно литературы. Мой тезис в следующем: вырожденный позитив – это modus vivendi оптимального социума, о котором у нас шла речь ранее. Это когда все хорошо настолько, что не может быть плохо, вернее – плохому нет места в официальном языке (вспомните поздний брежневизм, где могли существовать только «отдельные недостатки»), что означает высшую степень присутствия негативного. Проще говоря, официальная пропаганда вас заставляет чувствовать себя хорошо, то есть чувствовать не себя, а только ее.