Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев - Виктор Некрас

Оттолкнул, почти отшвырнул от себя золоторизника — худое тело бессильно упало в кресло.

— Да воскреснет бог… — хрипло откашлялся Мина, — и да расточатся вороги его…

Князь так же хрипло рассмеялся.

— Несмеян! Витко!

Дверь отворилась мгновенно — ближние кмети Всеславли стояли прямо в сенях. Небось, и слышали всё, — подумал князь мельком. Глянул на их готовно-довольные рожи, усмехнулся — эти за своего князя в огонь и воду готовы… Хоть он оборотень будь, хоть кто.

— Епископ Мина уезжает! Далеко! Готов ли возок?!

— Готов, княже! — коротко ответил Несмеян, сжав зубы и сверля Мину взглядом.

— Проводите его!

С порога епископ оборотился, задержал шаг.

— Проклинаю, язычник!

— Ничего, обсохну, — усмехнулся князь под восхищёнными взглядами дружины. Им на такое отважиться было бы трудно — проклятие служителя бога, хоть и чужого — не шутка. А он князь, владыка, предстатель всей кривской земли перед богами… ему и чужого бога бояться не пристало, с ним благословение своих богов.

Мина ушёл, ушёл за ним и протопоп, вышел за дверь Витко, только Несмеян задержался на пороге, глянув на князя с коротким, но внятным вопросом — не следует ли, мол?.. Князь чуть заметно качнул головой.

Пусть живёт епископ. Пусть едет в Киев, жалуется на него хоть великому князю, хоть митрополиту… хоть в Царьград едет, самому патриарху жалиться… Ну да, это война, конечно, война…

Ну а иначе — как?

Вот Несмеян готов был презреть вослед своему князю волю чужого бога и даже пролить кровь его служителя… но это тоже война.

Жизнь епископа тут ничего не решает.

Война неизбежна.

Повесть вторая Скрепы трещат

Глава первая Рыба в мутной воде

1. Дикое поле. Устье Северского Донца. Весна 1065 года, берёзозол

Неустрой приподнялся на стременах, поглядел из-под руки. Степь парила, воздух дрожал над окоёмом, над нежно-зелёным ковром молодой травы.

— Ну что там, Неустрое? — окликнули его.

— Чисто, парни, — довольно выдохнул он, опуская руку. — Отвязались вроде как?

— Ну и хорошо! — крикнул всё тот же, кто окликал. — Чего смурной-то такой?

Четвёртый день они, семеро сверстников, гнали по степи косяк конского молодняка, угнанный у половцев. И вот только сегодня погоня, наконец, отстала.

Хотя надолго ли?

— Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, — пробормотал Неустрой, теребя чёмбур. Пробормотал так, чтобы никто не слышал. Но его услышали.

— А чего такое?

Но Неустрой только махнул рукой в ответ — после, мол, поясню.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая окоём в багряный цвет, когда мальчишки, наконец, остановили косяк, сбив коней в кучу. Половецкие кони храпели, тревожно косились налитыми кровью выкаченными глазами — непривычен был запах, исходящий от новых пастухов.

Двое уже разводили костёр из сухой прошлогодней полыни, потянулся дразнящий запах жареного мяса. На раскинутом рядне на скорую руку разложили плотный желтоватый сыр, солёное сало и чёрный хлеб — ещё из домашних запасов.

Ели быстро, запивая сытой из прихваченного из дома мёда и зачерпнутой тут же, в ручейке, воды.

— А что, парни, ловко мы дело провернули? — весело сказал Ярко, откидываясь на спину и мечтательно глядя в медленно сереющее вечернее небо.

— Не говорил бы ты гоп, Ярко, — поморщился Неустрой, косясь по сторонам и прислушиваясь. — Не ровен час, сглазишь.

Он сплюнул через плечо и постучал согнутым пальцем по рукояти плети. Остальные помолчали, с завистью поглядывая на знатную Неустроеву плеть — степная камча с зашитой на конце свинчаткой была украшена красивой резьбой, извилистые линии переплетались из их переплетения то и дело вдруг проглядывали звериные морды — то волк, то медведь, а то и невиданный никем индрик.

— И чего только ты боишься? — проговорил Ярко с лёгким презрением. — От половцев мы ушли, сам говорил, дня через три дома будем. Отец коней продаст куда-нибудь, будем в почёте.

Ярко был сыном ватамана Игреня, и по всем правилам в нынешнем набеге старшим должен был быть именно он. Но когда собирались в поход, от него вдруг стал шарахаться конь (примета — дурнее некуда!), а сам он проиграл по всем статьям — и в скачке, и в рубке лозняка, и в иных умениях — Неустрою. И ватаман решил не искушать судьбу и не гневить богов. Старшим поставили Неустроя, хотя Керкунов сын никогда к такой чести не стремился. Тем более не улыбалось ему началовать над ватамановым сынком — нравным и навыкшим, чтобы слушались именно его.

— Вот и помолчал бы ты, пока до дома не добрались, — процедил Неустрой нехотя — в спор, невесть который за всё время похода, лезть не хотелось нисколько.

— Нет, ты скажи! — настаивал Ярко. Остальные притихли, слушая, и Неустрой понял, что спорить-таки придётся.

— Половцы в степи, как ни крути, дома, а мы всё же таки нет! — рубанул он. И даже если они от нас отстали, то след наш вряд ли потеряли. И костёр сейчас притушить надо бы, пока совсем не стемнело — его тогда вёрст за сотню видно будет.

Двое сразу же бросились тушить костёр.

— Потому и говорю — дома будем говорить про то, как мы ловко чего-нибудь сделали, а пока что — рано!

— А я говорю — трус ты, Неустрое, — глядя исподлобья, проговорил Ярко, приподымаясь, и остальные юноши зароптали — трусости за Неустроем не виделось никем и никогда. — И зазнайка! Думаешь, если твой брат у Ростислава-князя в дружине, так ты теперь самый умный и ловкий?!

Это был открытый вызов, и снести его просто так было нельзя.

— Добро, — сказал Неустрой, вставая. — Давай померимся.

Мальчишки быстро очистили круг охватом в две-три сажени и приготовились смотреть.

Сначала соперники некоторое время кружились опричь друг друга. Обменялись парой ударов, и Неустрой быстро понял, что у Ярко наставник был ничуть не хуже, чем у него — двигался сын ватамана быстро, а бил молниеносно и решительно. Возрастом они примерно равны. Полубродячая степная жизнь, пастушество и погони за конями по степи, постоянная опасность торческих и половецких набегов надёжно избавили от лишнего жира как Неустроя, так и Ярко.

В первом суступе ни Неустрой, ни Ярко не получили ни одной серьёзной оплеухи, а вот на втором Керкунов сын достал Ярко в плечо, под ключицу. От резкой боли сыну ватамана кровь ударила в голову, нахлынула злоба. Ярко что-то свирепо рыкнул и бросился вперёд. Неустрой нырком ушёл от удара, перехватил запястье и, крутанув руку, швырнул ватаманова сына наземь. Вскочив, тот вновь бросился к Неустрою, прыгнул, ударил, сшиб его с ног. Когда мир вокруг перестал кувыркаться, Неустрой обнаружил, что лежит в траве вниз лицом и судорожно пытается вдохнуть. Вспомнив, что в честных драках лежачего не бьют, он с усилием прогнал воздух в лёгкие, оттолкнулся руками от земли и вскочил — спиной вперёд, одновременно отклоняясь влево. Перед лицом мелькнула кожаный сапог — Ярко, дважды нарушая правила стеношного боя (нельзя в лицо! лежачего не бьют!), всё-таки попытался достать ногой глупого вожака, поверившего в честную драку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});