Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев - Виктор Некрас

Неустрой озверел. Прыгнув ногами вперёд, ударил, словно собираясь пробить стену. Ступни угодили Ярко в плечо и грудь, ватаманова сына отшвырнуло сажени на четыре, он обеспамятел. Неустрой, тоже не удержась на ногах, перекатился, встал и оскалился прямо в лица своего «войства»:

— Ну? Есть ещё охотники до старшинства? — хрипло прорычал он.

Ответом было подавленное молчание. И почти сразу же где-то совсем близко послышалось звонкое конское ржание — совсем не с той стороны, где они согнали в кучу своих добытых у половцев коней. Мальчишки на мгновение замерли, потом сразу бросились к своим брошенным наземь лукам, топорикам и ножам.

Поздно!

Из сгустившихся сумерек вынырнули верховые, быстро охватили бродницкий стан полукольцом.

— Пр-розевали! — злобно бросил Неустрой, опуская выхваченный было длинный нож. Глянул исподлобья на окруживших их конных воев — светлые волосы и усы, кольчуги и островерхие шеломы.

Русичи?

Половцы?

Как отличишь? Половцы так же, как и словене, лицом светлы, волосом тоже — не зря же их на Руси именно половцами прозвали, что с половой волосами схожи.

И почти тут же облегчённо вздохнул — русичи! — увидев знакомое лицо:

— Княже? Глеб Святославич?

Молодой всадник в алом плаще вздрогнул — не ждал, видно, что тут, в глубине степи половецкой, сыщется кто-то, кто его в лицо знает. Тронул коня, выступив вперёд, всмотрелся.

— Опять ты, — тихо засмеялся он. — И кто в этот раз? Шепель? Неустрой?

— Неустрой, княже! — с усмешкой ответил вожак молодых бродников. И почти тут же усмешка пропала — при словах о Шепеле, Неустрой враз вспомнил, где сейчас его брат, кому он служит, и кто им этот князь.

— Ну-ну, — неопределённо проговорил Глеб Святославич. И вдруг подозрительно спросил. — А ты чего это тут делаешь?

— Да мы тут… — Неустрой вдруг замялся. — Ну, мы у половцев косяк коней угнали, двухлеток… полудиких ещё. Гоним вот к нам на Донец. Голов с полсотни.

— Ого, — бросил князь уважительно. — У кого угнали?

— У хана Искала.

— А чего же вы… — Глеб поднял брови. — В размирье с ним что ли?

— Да нет, — Неустрой даже засмеялся. — Это у нас в обычае. Вчера они у нас десяток коров порезали, сегодня мы у них косяк увели, завтра, глядишь, опять они у нас человека украдут…

— А послезавтра снова вы у них чего-нибудь стянете, — понимающе кивнул князь.

— Ну да, — подтвердил Неустрой. — Это не война, княже. Вот если бы догнали они нас… тогда даже и не знаю, чего и сотворилось…

— Удаль показываете свою, — всё так же понимающе сказал Глеб. Подумал несколько времени и велел:

— Собирайтесь. Поедете со мной.

Осенней глупости своей, когда он отпустил Неустроя у Путивля, Глеб Святославич повторять не собирался. Не дай боже, прознает кто в степи про то, что северские князья с дружинами валят сейчас через половецкую степь к Тьмуторокани — слух до Ростислава Владимирича вмиг долетит.

Потому и ехали теперь семеро юношей-«козар» в рати Святослава Ярославича — пленниками не пленниками, но и не вольны были. Угнанных у половцев коней Глеб у ребят купил — не так дорого, конечно, как ватаман Игрень бы в Тьмуторокани продал ясам альбо грекам, но и не задёшево. Впрочем, им самим с той выручки досталась бы только малая толика — десятая часть, не более. Остальное шло в общую калиту, что хранилась у ватамана Игреня — на выкуп полона, на помощь вдовам… ну и на иное прочее. Да и пусть его! Пуще серебра, пуще иного чего дорога была «козарскому» молодняку добытая лихой проделкой войская слава.

А Глеба отчего-то тянуло общение с молодыми «козарами». Вот и сейчас князь Глеб ехал рядом с Неустроем.

— А скажи честно, Неустрое, — говорил он весело, — ведь обманул ты меня тогда, осенью-то?

— В чём это? — Неустрой прикинулся непонятливым.

— Да всё в том же, — князь нетерпеливо пристукнул кулаком по луке седла. — Ничего вы тогда не заблудились! Вы для князя Ростислава Владимирича рать нашу сторожили, нет, скажешь?

— Н-ну да! — согласился Неустрой с очевидным. — Ну было!

— Вот! — довольно сказал Глеб Святославич, подняв вверх палец. — Надул ты меня тогда знатно… заблудились. Это с Северского Донца-то да к Путивлю…

Довольно смеялись, а только видел Глеб — стынет в глазах юного бродника настороженность.

Да и было с чего!

Шёл к Тьмуторокани черниговский князь Святослав Ярославич со своей дружиной, а в ней не меньше двенадцати сотен кметей.

Шёл Глеб Святославич со своими кметями: теми, кто ушёл с ним из Северской земли в Тьмуторокань три года тому; теми, кто пристал к нему в Тьмуторокани и ушёл с ним, невзирая на волю тьмутороканской господы, когда Ростислав прошлой осенью выгнал Глеба; и теми, кто пришёл к нему нынешней зимой за время его сидения в Путивле. Три сотни кованой рати.

Шли и младшие братья Глеба — Роман и Давыд со своими немногочисленными пока что дружинами (по сотне кметей в каждой!), как не имеющие под своей рукой княжьего стола. Третьему Святославичу, Ольгу, было ещё только десять лет, и в походы его с собой черниговский князь не брал. И никто пока что не мог провидеть его грядущей судьбы, славной и горькой, как и грядущего его назвища — Гориславич.

И вся эта рать идёт к Тьмуторокани, на Ростислава Владимирича. А ведь там, в дружине Ростиславлей, Неустроев брат. Близнец. Шепель.

Глеб Святославич помнил об этом непрерывно. И потому пленных «козар» постоянно стерегли четверо конных воев с оружием наготове. И юный вожак «козар» — Глеб видел это яснее ясного! — отлично это понимает.

А «козары» и впрямь всё понимали.

— Ты глянь, Неустрое! — горячечно шептал вожаку Ярко, уже забывший обиду. — Ты глянь, какая рать!

— А ведь на Тьмуторокань идут, — процедил Неустрой, цепко оглядывая черниговских кметей. Рать шла о-дву-конь, и до Тьмуторокани должна была добраться быстро. Вожак кусал губы, стараясь хоть что-то придумать, но ничего не придумывалось. — На Ростислава Владимирича!

— А ведь брат твой там, Неустрое! — Ярко схватил вожака за рукав. — Что делать-то будем?

— Думать! — сердито отвечал Неустрой, высвобождая рукав и щурясь под подозрительными и всё понимающими взглядами приставленных к ним Глебовых кметей.

Думали до самого вечера.

Ярко бесшумно полз в темноте среди по-весеннему низкой ещё травы, и едва сдерживался, чтобы не запеть от восторга. Обманул, обманул! — пело что-то в его душе.

Кмети из сторожи, выставленной Глебом Святославичем, оказалась сущими лопухами! Ярко было совсем не трудно проскользнуть мимо них, тем более, что это стало для него ещё и вопросом чести.