Сквозь зеркало языка - Гай Дойчер

чем у простых обществ? Или, если уж на то пошло, – откуда мы знаем, что языки развитых культур не могут быть менее сложными?

* * *

Мы это знаем со слов лингвистов. И, конечно, как же можно в этом сомневаться, если объединенные силы целой научной дисциплины произносят со всех возможных трибун, что нечто обстоит именно так, и никак иначе. В самом деле, «одинаковая сложность» – часто один из самых первых догматов, в которых убеждают студентов в курсе введения в предмет. Типичным примером может служить весьма популярное «Введение в язык», основной учебник Виктории Фромкин и Роберта Родмана, на бесчисленных переизданиях которого с 1974 года выросли поколения студентов в Америке и других странах. Под многообещающим заголовком «Что мы знаем о языке» первая глава объясняет: «Исследования лингвистов начались по крайней мере в 1600 г. до н. э. в Месопотамии. С тех пор мы очень много узнали. Некоторые факты можно считать доказанными для всех языков».[174] Дальше излагаются те двенадцать фактов, которые каждый студент должен знать с самого начала. Первый гласит, что «где есть люди, есть и язык», а второй – что «все языки одинаково сложны».

Студентка с пытливым умом может про себя удивиться: когда и где именно – в течение этой долгой истории с 1600 г. до н. э. – «мы узнали», что все языки одинаково сложны? Кому конкретно принадлежит это замечательное открытие? Конечно, не стоит ожидать, что учебник по введению в предмет станет вдаваться в такие подробности с первой же главы, но наша студентка терпелива. Она читает дальше в полной уверенности, что следующая глава – ну, если не следующая глава, то учебник для старших курсов – выполнит обещание. Она переходит от главы к главе, от курса к курсу, от учебника к учебнику, но заветная информация так и не поступает. Заклинание про «одинаково сложны» время от времени повторяется, но источник этой ценной информации нигде не разглашается. Наша студентка уже начинает подозревать, что она пропустила по ходу что-то элементарное. Стесняясь показаться глупой и признать, что не знает чего-то настолько очевидного, она продолжает упорные поиски.

Несколько раз ей кажется, что ответ где-то совсем рядом. В одной книге известного лингвиста равная сложность недвусмысленно упомянута как обнаруженная: «Современные лингвисты обнаружили, что все языки примерно равны по показателю общей сложности».[175] Студентка трепещет. К этому времени она уже на «ты» с этикетом научных текстов и знает, что если нечто «обнаружено» или «установлено» (в отличие от «мнения» или «утверждения»), то, согласно железному правилу, в этом месте должна стоять ссылка, сообщающая читателю, где это было обнаружено. В конце концов, как ей сто раз говорили преподаватели, именно способность подкрепить каждое фактическое утверждение надежными свидетельствами – важнейший принцип, отличающий научные тексты от журналистики или популярных заметок. Она бросается к примечаниям в конце. Но как ни странно, именно эта ссылка отсутствует – должно быть, во всем виноваты сотрудники типографии.

Через несколько месяцев наша студентка переживает другой миг ликования, найдя книгу, которая возводит принцип одинаковости в еще более высокий статус: «Центральным открытием лингвистов было то, что все языки, и древние, и современные, на которых говорят и „примитивные“, и „продвинутые“ общества, одинаково сложны по своей структуре».[176] Она опять бросается к примечаниям, но дела обстоят «все чудесатее и чудесатее»: как в типографии ухитрились снова проявить небрежность?

Поможем ли мы нашей бедной студентке в ее горе? Она может провести в поисках годы и не найти заветной ссылки. Я лично искал ее пятнадцать лет – и так и не нашел. Когда дело доходит до «центрального открытия» насчет равной сложности всех языков, лингвисты никогда не спешат сообщить, где, когда или как было сделано это открытие. Они говорят: «Просто поверьте, мы знаем». Так вот: не верьте! Мы понятия не имеем!

Как часто бывает, догма равной сложности не основана ни на каком доказательстве. Никто и никогда не измерял абсолютную сложность хотя бы одного языка, не говоря уж обо всех. Никто понятия не имеет, как измерить эту самую «абсолютную сложность». (Мы вскоре вернемся к этой проблеме, но пока что давайте притворимся, что мы примерно понимаем, что такое сложность языка.) Лозунг равной сложности – просто миф, городская легенда, которую лингвисты повторяют, потому что слышали, как ее повторяли до них другие лингвисты, в свою очередь слышавшие, как ее повторяли еще раньше.

Если вы, в отличие от нашей застенчивой студентки, заставите лингвистов все-таки раскрыть источник этого догмата, то, скорее всего, вам приведут отрывок из книги «Курс современной лингвистики», которую написал в 1958 году один из отцов американского структурализма Чарльз Хоккет. Забавно, ведь сам Хоккет в этом отрывке специально оговаривается, что равная сложность – это не открытие, а лишь его впечатление:

Объективное измерение затруднительно, но наше впечатление таково, что полная грамматическая сложность любого языка, считая и морфологию (структуру слов), и синтаксис (структуру предложений), примерно та же, что и у любого другого.[177] Это неудивительно, потому что все языки имеют задачу приблизительно одной сложности, и то, что не делается морфологически (то есть внутри слова), то должно быть сделано синтаксически (то есть в предложении). Фокс (язык американских индейцев штата Айова) обладает более сложной морфологией, чем английский, следовательно, он должен иметь несколько более простой синтаксис; так оно и есть на самом деле.

Поскольку Хоккет старается подчеркнуть, что он излагает «впечатление», было бы нечестно подвергать его пассаж слишком пристальному рассмотрению. Но учитывая его влияние на судьбы современной лингвистики и то, что в процессе пересказывания «впечатление» Хоккета каким-то образом преобразовалось в «центральное открытие» этой дисциплины, нам все же придется провести некую экспресс-проверку. Соответствует ли действительности впечатление Хоккета и, собственно говоря, стоящая за ним логика? Хоккет вполне резонно предполагает, что все языки, чтобы выполнять свои сложные задачи, должны удовлетворять некой минимальной степени сложности. Из этого факта он делает вывод, что если один язык в чем-то одном менее сложен, чем другой, то он должен это компенсировать сложностью в чем-то другом.[178] Но минутного размышления достаточно, чтобы понять, что это заключение необоснованно: большая часть языковой сложности не является необходимой для эффективной коммуникации, и поэтому нет нужды компенсировать ее отсутствие. Всякий, кто пытался учить иностранный язык, отлично знает, что языки могут быть полны бессмысленных неправильностей, которые значительно повышают их сложность, мало что добавляя к их способности выражать мысли. Например, английский ничего не потерял бы в своей выразительной мощи, если бы некоторые его