Кто-то плачет всю ночь за стеною - Ермолаев Александр

Макс, кстати, держался не так плохо. Он не краснел, не запинался. А ведь разговаривал он со своей главной ночной фантазией. Впрочем, секрета здесь особого не было: он был так уверен в себе потому, что считал себя умнее остальных. Так было всегда. Даже проблемы с учебой никак не влияли на его внутреннюю оценку. Макс был непробиваем.

Вика пыталась держать его на расстоянии, но, как и многие девушки, порой поддавалась соблазну — нет, не в том смысле, что на нее действовали чары Макса, фрика, который говорил на непонятном языке и смотрел на нее через стекла больших очков; это был соблазн власти над хрупким мужским сердцем. Пару раз она откликнулась на его предложения — и тогда Макс гулял с девушкой своей мечты по вечернему городу, — никакого школьного шума, никаких глупых подружек Вики, только они вдвоем.

Потом снова была дистанция. Бедный Макс опять стал биться об стену головой. Когда Вероника Вячеславовна заметила синяки на лбу, ему еще и от нее как следует влетело.

Макс страдал.

Но затем случилось чудо.

Шушакова снова дала ему надежду. Ей было дико скучно; душа требовала безбашенной выходки. Она захватила с собой полбутылки вина, которую стащила из родительского запаса, и они с Максом снова гуляли по вечернему Кемерово, пили из бутылки, хохотали.

И целовались.

Точнее — всего раз. Но этого было достаточно, чтобы Макс, каким бы особенным он ни был, почувствовал серьезные сдвиги во внутреннем, душевном устройстве. Ему больше не хотелось пакостить, унижать других, подставлять. Ему не хотелось ссориться с маман. Макс даже и про Николашку забыл. Он оторвался от своей прежней жизни, поднялся над ней и застыл в воздухе.

А потом больно упал.

Когда Макс решил повторить поцелуй, Вика отшила его. Взбесило ее то, что Макс сделал это резко, грубо — будто теперь он имел над ней власть. Он позволил себе сделать что-то против ее воли. Оттолкнув Макса, она послала его к черту. Он был настолько ошарашен, что ничего не сумел ответить. Но уже на следующий день он потребовал от нее объяснений, а это было еще хуже. При этом Макс уже не был таким скромным и рассеянным, и Вика впервые почувствовала опасность, которая исходила от этого фрика. Он ее не запугал, и на его агрессивный мат она отвечала точно таким же агрессивным матом, но она осознала, что это не просто глупая ссора, которая скоро забудется, — нет, Макс от нее так просто теперь не отстанет. И хотя Вика никому в этом не признавалась, она уже серьезно пожалела, что когда-то связалась с ним.

Макс снова стал проблемным.

Посыпались двойки, замечания; он ругался с матерью почти каждый день, опять стал биться головой об стену. Он даже устроил сцену при Николае — «заступился» за Веронику Вячеславовну, когда тот слишком навязчиво звал ее летом на Алтай; она не столько отнекивалась, сколько объясняла, что «летом будет видно» и что «возможно, Максу нужна будет помощь», подразумевая его проблемы с учебой и пересдачу годовых контрольных. Макс взбесился и нагрубил Николаю.

Вечером, когда Николай ушел, состоялась неприятная сцена. Макс впервые показал матери всю свою ненависть к Николашке, которую прежде таил в себе, ожидая подходящего момента для удара. Не то чтобы этот момент наступил, но контролировать себя Максу было как никогда тяжело — после того унижения, через которое его протащила Шушакова.

— Макс, не будь сопливым ребенком! — кричала Вероника Вячеславовна. — Что за глупая ревность!

— Маман, да при чем тут ревность? Просто он противный, этот твой Николашка.

— Ты че, хочешь, чтоб я с тобой до пенсии нянчилась? Тебе уже давно пора с девчонками свиданиться, а ты от моей юбки все никак не отцепишься! У тебя же там эта — как ее? — Шушакова! Вот и тусуйся с ней. Башкой только при ней об стену не бейся. А нас с Николаем оставь в покое. Тем более, Макс, ведешь себя так, будто я рукой на тебя махнула. Так же, если ты не заметил, по учителям бегаю из-за тебя.

— Маман, я же сказал! Он просто бесит меня!

— Чем же он тебя бесит?

— Он… он лезет в нашу жизнь! Он чужой. Он здесь гость, а хочет быть хозяином.

— А ты не думал, что я тоже хочу, чтобы он был в нашем доме хозяином. Думаешь, я не устала, что всё всегда на мне?

— Не так же быстро! Ты с ним меньше года.

— А сколько ждать нужно? А? Скажи мне! Умник нашелся.

— Маман, он же противный. Как он тебе может нравиться?

Вероника Вячеславовна покрылась красной злобой.

— Да ты достал меня! А ты не противный? Все нервы мне вытрепал!

— Он терпеть меня не может.

— Да с чего ты взял? С тобой все так по-доброму разговаривают, как он? Что-то я не думаю.

Макс фальшиво рассмеялся.

— Маман, ты еще скажи, что твой Николашка меня любит! Он спит и видит, чтобы меня рядом с тобой не было. А ты себя как дура рядом с ним ведешь.

— Рот закрой!

Макс ударил кулаком по стене. Несмотря на всю злость, он был готов расплакаться.

— Ненавижу! Ненавижу его! Чтоб он сдох, твой Николашка!

Вероника Вячеславовна влепила Максу пощечину.

— Я знаю, — сказал он, — ты тоже хочешь, чтобы меня не было рядом.

По его лицу текли слезы, а в глазах злость сменилась отчаянием. Мать взглянула в них и увидела там трагедию. Трагедию, которую она не сможет пережить. Которую она должна предотвратить.

— Чего ты хочешь от меня, Макс? — спокойно спросила она, вытирая ему слезы.

— Брось его, маман. Пожалуйста. Обещаю тебе, что взамен я исправлюсь. Со мной больше не будет проблем. Я возьмусь за учебу. И все остальное… тоже будет в порядке. Я обещаю, маман. Только брось его.

В одном Макс был прав насчет Николая: тот исключил сложного подростка из своего счастливого будущего с любимой женщиной. Его там не было. Вероника Вячеславовна не верила в это, но после разговора с Максом пыталась себя в этом убедить — потому что так было легче. Особенно перед последней встречей с Николаем.

Стоило ей сказать, что она нужна Максу, как Николай тут же завелся.

— Так и знал, — развел он руками, — что он устроит нам гадость. Вероника, ну ты же взрослая баба. Ты не должна вестись на это.

— На что вестись? Коленька, Макс — особенный ребенок. Так уж вышло. Теперь я навсегда с ним. Значит, судьба у меня такая.

— Судьба, — повторил Николай. — Судьба, судьба, судьба. Боже ты мой!

Он смотрел на нее так, как врач смотрит на больного, подбирая в уме правильное лечение.

— Так, — строго сказал он, — сегодня я поговорю с Максимом. Сюсюкаться я с ним не буду. Мальчик совсем что-то охренел. Надо дурь из него выбить.

— Коля, что ты такое говоришь? Какую дурь? Он же… Пойми меня, я ведь его знаю. Это не какой-то каприз. Просто я ему нужна. Без меня он пропадет. Он не обычный. Макс у меня особенный. И я нужна ему вся.

— Завела шарманку! Особенный. Вероник, открой глаза. Он же гаденыш! В нем зло сидит. Нехороший он, поверь мне.

— Коль, не надо, а!

— Что не надо? Говорить правду — не надо? А кто тебе ее тогда скажет, если не я!

Он обнял ее и стал целовать ее — слепо, в глаза, губы.

— Я ведь самый близкий тебе человек, Вероник. Мы же взрослые, мудрые люди. Мы сразу это распознаем. Ну да, так сложилось, что мы поздно встретились. Бывает. Судьба, как ты говоришь. Но теперь-то мы должны друг за друга держаться! Ну? Посмотри на меня. Все хорошо. Мы справимся с этим. С твоим сыном я поговорю.

С твоим сыном, подумала Вероника Вячеславовна. Твоим. Николай не сказал ничего обидного, но его слова все-таки укололи ее. Точнее — одно слово; даже «гаденыш» ее так не задел. В этом слове она услышала отказ и неприятие. И все то, о чем ей твердил Макс.

— Все кончено, Коль.

В голосе Вероники Вячеславовны была решимость и безвыходность. Николай посмотрел на нее испуганным взглядом. Только теперь он осознал, насколько все было ужасно.

Гаденыш победил его. Николай не мог в это поверить.