Кто-то плачет всю ночь за стеною - Ермолаев Александр

— Мама, не плачь. Пожалуйста.

— Прости меня. Прости меня. Про…

— Он тебя обобрал?

— Что? Нет, нет.

— Я не верю.

— Он только триста тысяч взял и…

— Замечательно! — взбесилась Ксюша. — И почему я не удивляюсь? Наверняка тебе нужна теперь подушка, в которую ты хочешь поплакаться, да?

— Я так виновата перед тобой. Я искуплю свою вину. Я дам тебе деньги.

— Ой, мама, да перестань ты. Не нужно мне от тебя ничего!

— Я сейчас серьезно. Ты же хотела! Свое дело. Да, точно. Так и сделаем. Я помогу тебе. Честное слово. Обещаю тебе.

— Мама, не надо, — сказала Ксюша, правда, уже не таким уверенным голосом.

— Нет, надо. Все, — всхлипывала Дарья Анатольевна, — я решила. И точка.

Ксюша молчала. Молчала и радовалась. Даже сама заплакала.

Мечта, которая вот-вот осуществится. Примирение с матерью. Стыд за все, что она наговорила ей когда-то. Любовь, всепобеждающая любовь. В душе все перемешалось, потому она и плакала.

— Завтра мы встретимся, — сказала на прощанье дрожащим голосом мать, — и все обсудим.

Через полчаса после этого разговора Дарье Анатольевне написал Илья. Он сухо извинился и сказал, что скучает. Этого было достаточно, чтобы отменить недавний разговор с дочерью. Более того, на радостях Дарья Анатольевна пообещала, что даст Илье деньги.

Осталось только написать дочери. Сказать, что завтра встретиться не получается.

Да и со всем остальным — тоже не получается.

Гаденыш

Лучше всего охарактеризовать Макса Аникина поможет случай из детства. Здесь запрятан самый точный его портрет.

Итак, маленький Максим просыпается в лучах летнего солнца и видит бабочку, которая залетела через открытое окно и порхает в его комнате. Таких красивых он никогда не видел. Словно из яркого, красочного мультфильма ворвалась в реальную жизнь.

Маленький Максим любуется, улыбка растягивается на половину лица.

Потом ему приходит в голову идея. Он хочет поймать ее, чтобы она всегда была с ним. Чтобы ее можно было показывать остальным. Чтобы ей можно было хвастаться.

Он пытается поймать ее. Но бабочка не так проста. Она сопротивляется, увиливает.

Маленький Максим прыгает, даже разговаривает с бабочкой, зовет ее, предлагает ей дружбу. Но толку нет.

Это длится минут десять-пятнадцать. Уставший Максим начинает злиться. Его одолевает тупой гнев. Теперь он ненавидит эту бабочку, вообще — всех бабочек. Он бежит в соседнюю комнату, туда, где телевизор, хватает газету, сооружает из нее дубинку и быстро возвращается в свою комнату. Он размахивает своим орудием, потеет, ругается и наконец сбивает бабочку; он ликует, смеется. Наблюдает, как она дергает переломанным крылом. «Получай», — говорит маленький Максим и давит ногой уже не столько красивое, сколько беззащитное существо.

Макс много читал. Это были в основном философские труды. Он мало что понимал, но самоуважение прилично росло от этого. Другие люди в его глазах при этом уменьшались. У него было три любимых слова, которые он использовал чаще остальных: «архаика», «модернизм», «постмодернизм».

Он запоминал остроумные цитаты, представлял, что попадет в такие ситуации, когда уместно будет их вставить. Но этого не случалось. Тогда он стал цитировать философов даже не к месту, просто чтобы сказать что-то умное.

У Фрейда была одна интересная мысль, которую, кстати, Макс Аникин упустил, хотя Фрейда он тоже читал. Мысль эта заключается в том, что все поступки людей объясняются двумя желаниями: первое — стать знаменитым, второе — заняться сексом.

Возможно, это касается и не всех людей. Но в случае Макса Аникина — это была точная формула.

Слава и секс.

Второе не может существовать без первого. Так, опять же, думал Макс Аникин, когда рассматривал маленькими недобрыми глазами, которые после девятого класса стали прятаться за толстыми стеклами, Вику Шушакову и ее грудь. Нужно стать первым, думал он, тогда она точно обратит на меня внимание.

Еще в седьмом классе он придумал быстрый способ поднять репутацию. Нужно было свергнуть авторитет. Тогда он стал спорить — на разные темы — со своими учителями: при всем классе, на уроках. Он находился в выигрышном положении: он всего лишь подросток, поэтому не совестно проиграть в споре взрослому, тем более учителю. Главное при этом не забывать улыбаться, и ни в коем случае нельзя показывать, что это поражение что-то значит для тебя.

Если в средней школе никто из учителей всерьез это не воспринимал, то в старшей в общении с Максом Аникиным стали возникать некоторые сложности. Да, он был бездарь, но порой и бездарь может смутить умного человека. Но самое главное — он стал получать удовольствие, когда ставил кого-то в неловкое положение.

Позже это переросло в другой негласный принцип: счастье было возможно только тогда, когда страдал другой человек. ***

Когда в школе появился новый учитель математики, Константин Федорович, Макс стал мечтать о том, что сможет унизить его перед всем классом. Пусть он и не был силен в точных науках, но он добросовестно пытался разобраться в материале, чтобы подловить нового человека. Он даже стал читать дополнительную литературу, он сравнивал решения учителя с решениями подобных задач из других учебников, вникал. Но стоило ему предъявить ту или иную претензию на уроке, как Константин Федорович спокойным голосом доказывал ее несостоятельность. Макс продолжал улыбаться, но когда приходил домой, бил стену кулаками.

Или бился об стену головой.

— Перестань, Макс! — кричала Вероника Вячеславовна. — Ты опять за старое взялся?

— Я кулаком, — пробурчал сын.

— Врешь, я знаю, что ты башкой бился. Сколько можно? Как идиотик себя ведешь! Поэтому никто и не дружит с тобой. И подружки нет. Ты домашку сделал?

— Математику не сделал.

— Почему?

— Не понимаю потому что! Раньше лучше было, пока этот придурок не пришел.

— И с чего это он придурок?

— Объяснять не умеет.

— Да что ты говоришь! Уже успел двойку у него получить?

— Нет.

— Сейчас в электронный дневник загляну.

Макс ударил кулаком по стене.

— Не надо смотреть! — крикнул он.

— Тогда не ври мне.

— Ладно, я получил двойку…

— Опять двадцать пять.

— Маман, я исправлю, правда…

— Я, значит, бегаю по школе, договариваюсь со всеми, а он и рад. Бегай, унижайся, маман, — так, да? Тебя же до экзаменов не допустят! С дружком твоим, Федорченко.

— Он лох. Он не друг мне.

— А ты кто? Не лох?

— Маман, хватит!

— Лох ты конченый!

— Маман! — закричал он и снова ударил кулаком по стене, на этот раз сильнее.

Обои были в крови. Это были не первые следы крови в его комнате. Вероника Вячеславовна испугалась, но приложила все силы, чтобы страх этот утаить.

— Макс, — спокойно сказала она, — исправь ситуацию. Ты должен. Ты обещал. Помни, на что я пошла ради твоего обещания.

— Я помню. Прости меня. Я все исправлю.

— Хорошо. Ототри кровь. И обработай руки.

Макс послушно полез в шкаф за полотенцем. Выбора у него не было.

На следующий день Вероника Вячеславовна наконец лично познакомилась с новым человеком. До этого все времени не было. Да и повода тоже.

— Константин Федорович, ой, спасибо вам сказать хотела, — начала она, растянув улыбку до ушей, — Максу так математика стала нравиться! Говорит, что понимать хоть немного стал. Я его мама, кстати. Вероника Вячеславовна. Вы еще, наверное, не всех здесь запомнили. Химию преподаю.

— Да, очень приятно, — растерянно сказал Константин Федорович. — Я, если честно, удивлен. Про Максима. То, что вы сказали.

— Нет, это правда. Ой, вы что. Он просто, ну, немного особенный у меня. Иногда и не скажешь, что у него внутри. С виду одно, а на самом деле — другое. Я-то уже как мать его знаю. Изучила его! — Вероника Вячеславовна выдавила из себя смех.