Кто-то плачет всю ночь за стеною - Ермолаев Александр

Вероника Вячеславовна постоянно бегала по школе и выпрашивала приличные оценки для сына; конечно, она не прямо требовала, чтобы Максу нарисовали тройку, но просила дополнительные задания домой, которые были пустой формальностью, потому что всем было известно, как недобросовестные школьники делают домашнюю работу. С кем-то из учителей было сложнее, и пару раз над Максом нависала угроза годовой двойки, но так или иначе в следующий класс он переходил. Все в конце концов понимали и жалели Веронику Вячеславовну, которой приходилось мучиться с непутевым сынком.

Она же изо всех сил старалась сделать из него человека, мечтала гордиться им.

С годами, правда, цель эта немного скорректировалась: она поняла, что больше всего на свете хочет доказать остальным, что на самом деле Макс — хороший и талантливый парень.

Тем временем хороший и талантливый парень быстро взрослел. Жалоб в его сторону стало прилетать меньше. Нет, он не исправился, он стал хитрее.

Где-то получалось списать, где-то его спасали философские рассуждения — пусть и не к месту, но хотя бы была видна работа мысли, то есть двойку уже можно было не ставить. Что же касается его непреодолимой тяги к пакостям, то он и здесь научился быть незаметным. Иногда, правда, все равно попадался.

В девятом классе он зарегистрировался под чужим именем в социальных сетях и стал отправлять всем одноклассникам ответы на пробные экзамены. Мол, вот у меня уже все есть, посмотрите сами. Если хотите получить ответы перед настоящим экзаменом — нужно только перевести небольшую сумму. Только Максу нужны были не деньги. Ответы на пробники он нашел в сети самостоятельно, это было не так сложно — правда, пришлось потратиться. Но это того стоило, обычная практика у школьников. И если бы он (под другим именем) не стал навязывать свои услуги, остальные точно так же рылись бы в сети. В общем, народ клюнул. А перед экзаменом он «слил» неправильные ответы. Намеренно это сделал, кинул других. Не все, конечно, обманулись, кто-то решал своими силами, кто-то подстраховался — и получил ответы из другого источника. Но подлость состоялась. Это был экзамен по математике; 72-я школа показала в том году плачевные результаты.

Правда всплыла случайно. Макс был парнем хитрым, но его мозги не соответствовали масштабу зла, которое в нем сидело. Порой он забывал выходить из фальшивого аккаунта. Один обманутый одноклассник все время оправлял гневные сообщения «помощнику», из-за которого провалил экзамен. Однажды он сделал это в маршрутке, в которой тогда — уже на другой экзамен — ехала половина класса. Карман Макса стал подозрительно пищать. Парень заметил это и решил — а вдруг? — проверить этого странного очкарика, который был ему всегда противен. Он выхватил телефон, взглянул на него, и — началось… На тот экзамен Макс явился с синяком под глазом и разбитыми очками.

Конечно, никакого официального разбирательства по поводу слива не было, но слухи быстро до всех дошли: и до школьников, и до учителей.

«Зачем ты это сделал?» — спросила его тогда Вероника Вячеславовна. «Прикольнуться захотел», — спокойно ответил Макс.

Вероника Вячеславовна уговаривала сына поступить в колледж, оставить школу после девятого класса. Они долго ругались из-за этого, спорили, кричали. Но Макс все-таки остался в школе. Хотя учителей он по-прежнему ненавидел.

Умным ребятам он по-прежнему завидовал.

В десятом классе Макс влюбился в одноклассницу. Она и раньше ему нравилась, но после летних каникул она особенно похорошела, поэтому прежнее чувство преобразилось — с поправкой на то, что такие понятия, как «чувство» и «преображение», в нездоровом сознании Макса были несколько искажены.

Примечательно, что любовь тогда ударила не только по нему, но и по его матери.

У нее наконец появился мужчина. ***

Николай был настоящей мечтой. Он ценил Веронику Вячеславовну, уважал ее и сразу взял на себя ответственность за нее — как тут было не влюбиться. Он тоже был вдовцом; у него была взрослая дочь, которая училась в университете в Томске. Работа его вызывала уважение — тренер в шахматном клубе. Он был очень умным, поэтому с ним было легко.

Вероника Вячеславовна зажила новой жизнью.

Она по-прежнему бегала по учителям, интересуясь «успехами» Макса. Она, к слову, сознавала, что сынок не все ей рассказывал и порой откровенно врал, поэтому разговоры с предметниками имели, так сказать, профилактический характер. Порой она узнавала много нового… При этом Вероника Вячеславовна неизменно — обещая, что проведет с Максом «домашнюю работу», — так же выступала и адвокатом сына, импровизируя и придумывая оправдания его гадким поступкам.

Однако с появлением Николая в ее жизни она стала относиться к этому по-другому. Плановые обходы превратились в машинальный труд — она уже не так близко к сердцу принимала все замечания. С Максом стала реже ругаться. Перестала проверять его домашнюю работу.

Николай никогда и не пытался стать вторым отцом для Макса. Он понимал, что парень уже взрослый, более того — парень особенный. Любой контакт между ними случался лишь в присутствии Вероники Вячеславовны. За молчаливостью подростка Николай видел враждебность, в то время как мать видела стеснительность. Она иногда проговаривалась Николаю, могла упомянуть то проблемы с учебой, то какую-нибудь выходку. В ее интонации не была слышна тревога, скорее она намекала на особенность сына и пыталась подготовить к общению с ним.

Николай про Макса все понял сразу.

Никаких иллюзий о перевоспитании он не питал. Более того, он сразу сообразил, что здесь требуется куда более серьезный опыт. Стратегию он выбрал простую: доброжелательное равнодушие. Никаких личных разговоров, никакого вмешательства во внутренний хаос, никаких советов и никаких попыток сблизиться — в общем, если разговоры, то только о погоде. Вероника Вячеславовна, наблюдая за «отношениями» сына и любимого мужчины, оставалась довольна, хотя ей, конечно, хотелось бы более дружеского диалога между ними. Она мечтала, что когда-нибудь это обязательно произойдет, лед растает, что называется, и будет у них счастливая семья.

Следует отметить, Макс был осторожен так же, как и Николай. Он долго присматривался к новому «папаше», раздумывая, с какой же стороны ему нанести удар. Он пытался подыгрывать ему, когда требовалось перекинуться словами, но давалось ему это сложно; кроме того, иногда на лице проступало раздражение, злость. Николай все это замечал, в отличие от Вероники Вячеславовны.

Когда мать спрашивала Макса, как ему новый человек в их семье, тот равнодушно пожимал плечами, сдерживая гнев. Когда Макс оставался наедине со своими мыслями, он не пытался разобраться, что именно его бесит в «Николашке»; а если бы и попробовал, то никакого разумного ключа он бы к этому вопросу не подобрал. Это был тупой гнев. Макс не был намерен делиться с каким-то левым мужиком своей жизнью. Уступить ему мать значило как раз это. На него кричали, его заставляли заниматься, обзывали, в конце концов, — но только потому, что любили и заботились. Лишь маман считала Макса «особенным»; остальные тупые учителя считали его выродком, он всегда это чувствовал.

Осталось только придумать, как избавиться от этого «левого мужика».

Эта затея, впрочем, ненадолго отошла на второй план. Было это связано с Викой Шушаковой. Дела сердечные так сильно увлекли Макса, что на какое-то время шахматист Николашка стал не так важен. Важно было другое: влюбить в себя одноклассницу.

Здесь Макс решил задействовать весь свой интеллект и поразить девушку знаниями — не зря же он прочел так много книг по философии. На переменах он вклинивался в компании, где стояла она. Или заходил на урок последним — и, если Вика сидела одна, подсаживался к ней, не обращая внимания на удивленный и обиженный взгляд Димасика.

Для Вики, девушки не слишком начитанной, было любопытно послушать парня, который — как бы невзначай — вставлял в свои рассуждения о самых простых вещах такие словечки, как «архаика», «модернизм» или «постмодернизм». Вика неуверенно кивала, словно соглашалась с ним, хотя понимала она в лучшем случае половину. Однако с Максом ей было прикольно. Дело было даже не в ценности тех знаний, которые она от него получала, а в том, что ей было приятно осознавать, что она смогла подружиться с фриком, которого многие считали агрессивным еще с начальной школы, — посмотри, мол, какая молодец, сумела такого психа приручить. Понимала ли она, что нравится Максу? Да. Более того, ей это было приятно. Видела ли она Макса своим бойфрендом? Нет. Конечно, нет.