Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

что в то время он уже решил судьбу Фердинанда и тем уничтожал сам смысл отправки к Люсьену посланца. Все это относится к таинственным делам его с Испанией, и мы скоро начнем распутывать этот узел.

Кампи отправился с письмом, в котором император приглашал Люсьена в Париж выслушать его новые предложения и лично переговорить о них. Император соглашался, чтобы Люсьен управлял делами своего правительства по собственному разумению (но нельзя было ручаться, всегда ли будет он так снисходителен), и предлагал ему Неаполитанское королевство. Император хотел удержать Италию, и Люсьен, испытанный в мужестве нравственном и физическом, подходил ему больше других. Но в этом случае Наполеон показал, как усиливалась, а не изглаживалась в нем со временем решимость. Он сказал однажды в Государственном совете: «Я никогда не признаю своей невесткой жену Люсьена».

Эти слова, громко произнесенные в святилище законов, казались обязательством, заключенным самим с собой; в них надо видеть только деспотическую волю, которую император показывал всякий раз, когда один из членов его семейства решался поступить по своей воле. Чем более благородно и гордо сопротивлялся Люсьен, защищая свою политическую свободу, тем сильнее хотел император сломить его хотя бы в другом отношении, от которого отступиться было бы для Люсьена так же не благородно. Наполеон хорошо чувствовал это и еще больше упорствовал в своем намерении из-за того, что почти ненавидел в то время жену Люсьена. Я слышала иногда, что император говорил о ней так язвительно, что Жозефина, у которой, разумеется, не было повода защищать Люсьена и его родных, сказала ему однажды своим ласковым голосом: «Мой друг, подумай, она ведь женщина!»

В самом деле, этого было бы уже достаточно, даже если бы госпожа Люсьен в Риме и не составляла тогда счастья своего мужа, не была тем, что называют римлянкой в смысле, какой мы соединяем с матерями и женами древних римлян. Она жила благородно, — впрочем, этого требовал и ее муж, — и не выходила за пределы своего семейства, довольно многочисленного, это служило ей защитой от всякой мысли, которая могла бы пробудить неблагонамеренность. Поведение ее было безукоризненно: она делала счастливым своего мужа, занималась вместе с ним литературой, услаждала своею заботливостью то горе, которое всякий день чувствовал Люсьен из-за отношения императора. Если правда, повторяя слова самого императора, что Люсьен заключил свой брак только в отместку ему, то в заключенном с досады браке он нашел счастье, которого не дал бы ему союз, устроенный самым правильным образом.

Из всех известных мне людей никто не дорожил так, как император, всем, что относится к домашней жизни. В этом он походил на самую взыскательную женщину. Трудно представить себе требовательность его к своим родным! Конечно, можно удивляться многому, чего не должно бы быть; но везде, где будут придворные, министры, двор, везде будут они одинаковы, разве только с небольшими особенностями. Так, например, можно припомнить, что говорит Сен-Симон о герцогине Бургундской (а Сен-Симон в нравственном смысле был один из самых строгих представителей двора Людовика XIV). Он говорит: «Все видели, что скрывала наша милая принцесса. Все видели, но ее обожали, и каждый хранил молчание».

Но здесь происходило совсем другое: тут скрывали от Наполеона только добро, хотели помешать всякому сближению императора с Люсьеном, и для этого необходимо было создать препятствие переговорам, которые хотел начать Наполеон. К несчастью нашему и его, переговоры эти не могли иметь удачной развязки, и лица, которых не называю, радостно улыбнулись, когда узнали, что предлагалось Люсьену.

Император дал господину Кампи поручение отвезти своему брату право обладания герцогством Пармским, но не для него, а только для жены его. Ему самому назначал он королевство Неаполитанское. Госпожа Люсьен должна была уехать из Рима в Парму с титулом герцогини Пармской и увезти с собой двух дочерей, а мальчиков оставить. Наполеон хотел, чтобы по выезде ее из Рима она была разлучена с мужем, как только может разлучить смерть. За такую цену император признавал ее своею невесткой, давал ей титул и делался добрым ее родственником. Взамен ей нужно было разорвать все, что привязывало ее к жизни, потому что оставить таким образом всех милых сердцу не значит ли умереть? Да еще оставить как будто из корысти!

Первые минуты по приезде господина Кампи были особенно жестоки. Люсьен тотчас отказался и от неаполитанской короны и тем более от герцогства Пармского, которое было бы приобретено низкой угодливостью. Госпожа Люсьен находилась совсем в иной ситуации, нежели ее муж; она должна была принять решение, следуя тому пути, который судьба назначает с самого рождения нам, бедным женщинам; вся ничтожная жизнь наша составлена из жертв! Действительно, после ночи, проведенной в размышлениях, она вошла в кабинет Люсьена и объявила ему, что не хочет быть препятствием для его возвышения и величия, что ответ ее готов и она отошлет его императору.

— Где это письмо? — спросил Люсьен с внешним спокойствием.

Жена подала письмо; он взял его, разодрал в клочки не читая, бросил на пол и начал топтать.

— Друг мой! Друг мой! — сказала госпожа Люсьен плача. — Неужели ты хочешь лишить своих детей короны?

— Неужели я должен лишить их матери ради этой короны? — вскричал Люсьен и с волнением стал ходить по комнате.

— Люсьен! — сказала ему жена его своим прекрасным голосом, которым она лучше всякой другой умеет модулировать. — Люсьен, не отвергай без размышления того, что посылает нам Бог. Помнишь, мой друг, те печальные минуты, когда мы рассуждали, что, когда не будет ни тебя, ни твоего брата — потому что, как ни велико его могущество, оно должно кончиться вместе со смертью, так же как с нею кончатся и твои мучения, — тогда наши дети будут зависеть от детей твоего брата? И у них не будет той независимости, которую сейчас предлагают им, которую могу дать им я! Нет, мой друг, нет! Ты должен быть отцом больше, чем мужем, а я должна быть матерью больше, чем женой.

Говоря это, она была удивительно прелестна. Люсьен несколько мгновений глядел на нее с чувством пламенным, наконец обнял и с любовью прижал к груди.

— Вот доказательство того, что ты достойна обожания, — сказал он ей. — И ты хочешь заставить меня разлучиться с тобой! Нет, мы никогда не расстанемся. Никогда. Если брат хочет возвратить мне свою дружбу, пусть он сделает это без условий, и особенно без таких жестоких условий. Всегда с тобой, мой друг! Никогда в разлуке!

Как ни была решительна госпожа Люсьен, но не могла же она противиться словам того, кого любила.