Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

– Может статься, я таким образом готовлю беду в будущем – себе или Байдару. Ведь я сейчас вынужден думать и о его жизни. Клянусь Небом, если бы Гуюк умер во сне, путь передо мной был бы чист! А я вот, увы, по собственной воле отправил к нему сына в заложники…

Сунтай хорошо знал своего хозяина. Продолжая угодливо улыбаться, он подошел к нему со спины:

– Может, Гуюк так и считает, а с ним и орлок Субудай, но останется ли этот самый заложник твоей верной рукой? Ведь мир изменчив.

Чагатай пожал плечами:

– У меня есть и другие сыновья. Награда слишком велика, чтобы поступаться ей ради кого-то одного. Байдару придется выбираться самому. В конце концов, Сунтай, я дал для его тумена своих лучших воинов. Таких, равных которым нет во всей державе. Если с ним случится непоправимое, я буду по нему скорбеть, но судьба человека в его руках.

Чагатай не обратил внимания, что вместо обычных сандалий на Сунтае сегодня мягкие цзиньские туфли. Последнего шага своего слуги он не расслышал. А лишь почувствовал, как шею что-то ужалило, и, поперхнувшись, в изумлении протянул руку к горлу. Что-то было не так. Когда Чагатай оторопело отвел ладонь, та оказалась в крови. Хотел что-то сказать, но вместо голоса из багряной полоски на шее вырвался лишь булькающий хрип.

– Говорят, клинок кирпана так остер, что смерть от него почти безболезненна, – сказал за спиной Сунтай. – Возможности спросить, так ли это, мне никогда не выпадало. Не зря, видимо, название ножа переводится как «рука милосердия».

Слуга подался ближе. Губы Чагатая шевелились, но единственным звуком было все то же тихое бульканье. Тогда Сунтай отстранился, давая хозяину беспрепятственно упасть на колени, по-прежнему хватаясь за горло.

– Рана смертельна, мой повелитель. Ты уж наберись терпения. Смерть не заставит себя ждать.

Голова Чагатая бессильно упала на грудь. Окровавленная правая рука легла на рукоять висевшего на бедре меча, но вынуть его уже не было сил. Обнажился лишь мягко поблескивающий краешек.

– Мне было велено при возможности кое-что передать, мой повелитель. Слова я запомнил. Ты меня еще слышишь?

Чагатай упал на пол. Где-то в коридоре раздался тревожный крик. Сунтай нахмурился при мысли о том, что сейчас последует.

– Послание от Угэдэй-хана, – торопливо заговорил он. – И передать его надлежит в момент твоей смерти: «Это не месть, Чагатай. Это ради моего сына. Я более не тот, кто позволяет тебе жить. Моя рука, разящая из недосягаемой дали, не даст тебе стать ханом». Ну вот. – Сунтай вздохнул. – Твоим слугой, мой повелитель, я на самом деле никогда не был, хотя хозяин из тебя очень даже неплохой. Покойся с миром.

В эту секунду в комнату с шумом ворвались телохранители, на ходу выхватывая мечи. Рядом со своим господином они застали его слугу Сунтая, который, стоя на коленях, что-то шептал ему на ухо. Он так и стоял до последнего мгновения, и под занесенными мечами лицо его оставалось спокойным.

Ясным холодным утром Субудай сел на лошадь и огляделся. На синем небе не было ни облачка. Семь туменов из лучших в народе воинов ждали команды выступать. За ними на многие мили тянулся тяжело груженный обоз. Рядом за спиной гарцевали в седлах военачальники – некоторые совсем еще молодые, но орлок уже сумел показать им их силу. Гуюк, несмотря на свои недостатки, станет ханом, пожалуй, более славным, чем его отец, ведь он кое-чему научился во время похода. Понявший многое Байдар будет определенно лучше своего отца. Толуй мог бы гордиться Мунке. Субудай вздохнул. Он знал, что такую армию ему больше никогда не возглавить, не повести за собой в поход. Уже подкрадывалась старость, и усталость брала свое. Он-то все думал, что будет вечно вот так скакать рядом с молодыми, ан нет. Соблазн дойти до моря занес его в такую даль от дома, что трудно представить. А когда Гуюк повелел остановиться, в ушах прошелестел шепоток смерти: «Все, конец». Субудай смотрел по сторонам, представляя себе города с парящими золотыми шпилями. Он знал их по именам, но увидеть так и не увидел: Вена, Париж, Рим.

Дело сделано, жребий брошен. Багатур знал, что станет драться, если Чагатай дерзнет покуситься на Угэдэево ханство. Быть может, это и будет та самая последняя битва, которую увидят его глаза. Вместе с наследником во всем своем грозном великолепии он выедет на поле, и Чагатай поймет, отчего Субудая Багатура главным своим военачальником назначил сам Чингисхан.

Мысль об этом на миг окрылила, а вместе с тем поднялась и опустилась рука Субудая. Тотчас у него за спиной пришли в движение тумены, отправляясь в путь длиной в пять тысяч миль, – путь, что наконец приведет их домой.

Прогуливаясь по длинной крытой галерее, Сюань поглядывал в окна. Изо всех окон открывался примерно один и тот же вид на Ханчжоу со змеящейся к бухте рекой. С той поры, как Сюань попал в сунские земли, его довольно часто перевозили с места на место, словно не зная, как с ним поступить. Иногда, хотя и редко, ему разрешали поплавать под парусом по реке, а дважды в год он виделся со своими женами и детьми – все время в неспокойных людных местах, с доглядывающими со всех сторон сунскими должностными лицами.

Галерея шла вдоль очередного ведомственного здания. Сюань развлекался тем, что соразмерял свои шаги так,