Он не хотел предавать - Феликс Меркулов

Тораньян сделал круглые глаза: «В самом деле? При мне вы ничего не подписывали». Этого ответа ему не простили. Окружной комиссар приказал Леже немедленно выпустить, а Тораньяну велел сдать все документы по происшествию на шоссе Ницца-Канн.

Через месяц Тораньяна выпроводили на пенсию. Но три страницы собственноручных признаний Пьера Леже комиссар так никому и не отдал. Сначала думал: вдруг однажды еще понадобится? Не понадобилось. Против Леже так и не выдвинули никаких обвинений. О катастрофе быстро забыли. Журналисты не интересовались подробностями. Казалось, о смерти Селин Дюпон вообще все забыли, как вдруг в одно обычное утро из Парижа Тораньяну позвонила русская журналистка…

Любовь выкупила у комиссара признания Леже за пять тысяч долларов. Ни одна сторона во время сделки не знала, кто из них выиграл, кто — проиграл. Комиссар вернулся к себе в Ниццу. Любовь вместе с мужем вернулась в Москву. В обувной коробке от Фаби, где хранились старые номера газет, появился желтый почтовый конверт. В конверте лежали три страницы текста, написанного от руки, что подтверждало приверженность комиссара Тораньяна полицейским традициям. Любови доставляло удовольствие время от времени извлекать из тайника эти страницы и за чашкой кофе перечитывать уже знакомые закорючки нервного, ломаного мужского почерка, отмечая орфографические ошибки. Пожалуй, даже она писала по-французски грамотнее. Что удивительного? Ведь Леже, в отличие от нее, не учился в Сорбонне…

Постепенно Любовь узнавала о нем все больше. Читала старые спортивные комментарии, интервью, рассматривала фотографии. Их встреча стала лишь логическим продолжением заочного знакомства…

Жизнь не научила Любовь откровенности, но Леже с первого взгляда показался ей родственной душой. Во-первых, он был парижанин! Уже одного этого было достаточно. Ей как кислорода не хватало в Москве парижских воспоминаний: улочки, магазинчики, рестораны, сплетни, имена случайно оказавшихся общими знакомых… С Леже можно было просто болтать по-французски, наслаждаясь журчанием этого языка. Он был весел, но немногословен, с ним было просто общаться — гораздо проще, чем с кругом новых знакомых, кругом Завальнюка.

Любовь тщательно срежиссировала их «случайное» знакомство: дамочка на шикарной машине застряла поперек улицы в десяти метрах от калитки его дома. Леже вызвал по телефону из собственной автомастерской транспортировщик и отогнал ее машину в сервис. Пока мастера в гараже устраняли неполадки, Любовь пригласила своего «спасителя» выпить глинтвейн. В ресторане она «узнала» Леже, выразила свое восхищение его победой в Спа-Франкоршам.

— Вы там были?

— Разумеется, я там была. Обожаю гонки! Когда Райконен обошел вас на последнем круге, я скрестила пальцы и сидела так с закрытыми глазами до конца заезда, так мне хотелось, чтобы вы победили.

Пока Любовь не поняла, с кем имеет дело, она разыгрывала с ним роль красивой и богатой поклонницы. Леже польщенно улыбался.

Через полгода она предложила ему стать ее личным водителем и переехать в Москву. Только Леже знает, почему он согласился.

В Жуковке они тайно встречались в комнате водителя над гаражом. Любовь приходила к Леже, когда муж засыпал. С Леже она чувствовала себя свободно, с ним можно было не лгать и не притворяться. Зная натуру Любови — импульсивную, нетерпеливую и своевольную, — можно лишь поражаться, с каким долготерпением ожидала она момента, когда водитель дозреет. Леже догадывался, что его пригласили в Москву не просто так и не за красивые глаза жена хозяина таскает ему в постель тарталетки с черной икрой. Но Любовь ничего не открывала ему долго, достаточно долго, для того чтобы испытать его выдержку и самообладание. Однажды, лежа рядом с ней, Леже спросил: «Если бы я был на месте Завальнюка, ты бы стала моей женой?» — «Слишком много «если», — засмеялась она в ответ. Это был первый звонок: клиент дозревал. В другой раз Леже продемонстрировал ей видеокассету, на которой они были сняты в постели. Люба сделала удивленное лицо: «Ты что, собирался показать это моему мужу?» Он ничего не ответил, но было ясно: нечто подобное приходило ему в голову.

Любовь хорошо понимала, что Леже еще присматривается, с кем в сложившейся ситуации ему выгоднее сотрудничать? Завальнюк имел огромный капитал, но Леже скоро узнал крутой характер своего хозяина и понимал, что таким медведем невозможно манипулировать. Завальнюк может ничего не заплатить, а просто дать по зубам и вышвырнуть вон.

Любовь разыгрывала с Леже роль несчастной, слабохарактерной дамочки, которой мужчина с характером может вертеть. Леже должен был понять, что выгоднее сделать ставку на нее.

Любовь вела себя так, чтобы план устранить Завальнюка родился у Леже, чтобы он сам первым заговорил с ней об убийстве. Ни в коем случае Леже не должен был догадываться, что ему с самого начала отводилась роль наемника… Парень был с гонором.

Однажды Леже рассказал ей, что Завальнюк часто ездит на Большую Никитскую к своей бывшей жене. Иногда даже остается там ночевать. Это не стало для Любови новостью, еще в прошлом месяце, до приезда Леже в Москву, она наняла частного детектива, который разложил но полочкам все мерзкое поведение ее супруга за истекший период: Завальнюк ездил в мужские клубы, из клубов «блудный папаша» ездил к своей толстой жене, которая гладила его по головке, журила и прощала, ибо изменял он не ей, а той молодой гадине, с которой Егор сошелся недавно. Так что Любовь не узнала ничего нового, кроме одного: этим признанием Леже сообщал, что принял решение и делает ставку на нее, а не на Завальнюка. Теперь наступала пора немного приоткрыть занавес.

Любовь не стала скрывать, что обеспокоена поведением мужа.

— Почему ты так боишься его потерять? — спросил он. — Только из-за денег?

Люба ответила: причин много, и деньги в том числе, но не главное, просто сколько еще она может выходить замуж и разводиться? За ней и так тянется шлейф сплетен. А ведь она не какая-нибудь голливудская «роковая красавица», чтобы иметь пять мужей… Надо же в конце концов успокоиться, иметь тихую гавань. Завальнюк для нее — такая вот тихая гавань.

— Тогда почему ты не родишь ему ребенка? — на полном серьезе спросил Леже.

Она ответила, что если бы была уверена, что ребенок вернет ей мужа, — почему бы и не родить? Но уже поздно. Когда пахнет разводом — не лучшее время обзаводиться толстым животом и отечными ногами. Леже заявил, что она плохо знает мужчин. Сразу видно, у нее не было ни одного нормального мужика. Вот Завальнюк — это нормальный мужик, и он пускает сопли при виде подгузников. Леже сам был свидетелем того, как Завальнюк нянчился с младшей внучкой, и это надо было видеть! Девчонка драла его за волосья, а дед блаженно улыбался… А если бы это был его собственный ребенок?

Любовь качала головой — нет-нет, это слишком ответственный шаг, ребенка нельзя превращать в орудие шантажа. «Кто говорит о настоящем ребенке? — парировал Леже. — Тебя что, в детстве врать не учили? Ты ему скажи, что беременна, и вот увидишь, что я прав».

Он действительно оказался прав.

Медлить было нельзя. Любовь видела, что некогда солнечные отношения с супругом охлаждаются с космической скоростью, угрожая ужаться до размеров черного карлика. Она занервничала. Если пройдет слушок, что Завальнюк перед самой своей трагической кончиной намеревался развестись, — логично будет заподозрить вдову. Этого нельзя было допустить любой ценой. Когда-то Любовь позволяла себе бесшабашные поступки: гулянки в обществе поклонников (несмотря на замужество, у нее, как у всякой красавицы, оставались преданные обожатели), пляски до утра в ночных клубах, кокетливые рукопожатия, манящие взгляды. Тогда ей было наплевать, что о ней скажут. Тогда было можно. Теперь она стала нервной и подозрительной. Теперь она всюду появлялась с мужем, повиснув у него на локте, как брелок, и демонстрируя направо и налево свое безоблачное семейное счастье. Никто не должен был догадаться, что счастья нет и в помине.

Чтобы развеять среди знакомых даже тень сомнений в прочности их брака, она посетила клинику для будущих мам. «Совершенно случайно» в холле приемной она столкнулась с Лелькой.

— Привет! — вытаращилась Лелька. — Ты-то что здесь делаешь?

Для Любови, как для кукушки, забота о потомстве была органически чужда, и она этого не скрывала, наоборот, бравировала своим презрением к традиционным женским ценностям. И вдруг — она признается, что ожидает ребенка.

— Только это пока секрет.

В глазах Лельки зажглись две лампочки.

— Поздравляю! Это просто чудесно! — неискренне произнесла она, зато со всей искренностью выклянчила эксклюзив на первые фотографии счастливой мамаши с ребенком на руках для журнала, в котором работала.