Рассказ о брате - Стэн Барстоу

— Давай дальше. Я слушаю.

— Гарри говорит, ты хочешь подать на него в суд за оскорбление действием?

— Совершенно верно.

— Я подумал, может, он не так тебя понял или ослышался?

— Он понял меня правильно.

— И ты серьезно собираешься передать дело в суд?

— Собираюсь.

— Понятно, Гарри был немного не прав, но подавать в суд — это уж слишком.

— Немного не прав, говоришь? Твой мерзейший братец ходил к нам целый год, мы его принимали как друга, чуть не каждую неделю. В этой самой комнате сидели часами, говорили обо всем на свете. А когда уйдет, мыс Джун, бывало, скажем друг другу: «Какой замечательный парень, скоро небось найдет себе подходящую девушку и женится».

Уилф взглянул на Бетли и понимающе кивнул, как бы оценивая по достоинству образ чистой, ничем не запятнанной дружбы, созданный Ронни.

— И что потом? Как он себя повел, когда я стал доверять ему абсолютно во всем? При первой же возможности полез на мою жену, чтоб ее изнасиловать!

— Да ну, это уж загнул!

— Загнул, говоришь? Что его остановило, так это только мой приход!

— Мне кажется, если бы Джун захотела, она б сама остановила его.

Бетли дернул головой.

— Погоди, погоди. Мы тут говорим не о ком‑нибудь, а о моей жене. Что значит — «если бы захотела»?

Уилф невинно взглянул на Бетли.

— Это так, фигура речи, в общем, я оговорился.

Для убедительности Бетли стал размахивать рукой с выставленным указательным пальцем.

— Я хочу, чтоб ты знал, как все это расстроило Джун. Можно только радоваться, что у нее после всей этой истории не произошел нервный срыв.

— Да, конечно. Но меня больше беспокоит Гарри, меня касается он. Хотя несомненно, когда подобное случается с приличной, ни о чем не подозревающей женщиной, понять ее чувства можно. Но на вашем месте я б тысячу раз подумал, прежде чем решился раздувать дело, а то вдруг Джун придется еще хуже.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если подашь в суд, ей придется пройти через довольно неприятную процедуру свидетельских показаний — рассказать все, в подробностях. Подумай об общественном мнении. Я б, например, не хотел, чтобы имя моей жены трепали на каждом перекрестке и в каждой забегаловке. Все знают, что Джун очень привлекательная женщина, — он приложил ладони к груди, и на лице его появилось выражение обезоруживающей искренности, — я это тоже знаю, Ронни. Я всегда так считал. Но ты ж понимаешь, что за люди кругом, что они станут говорить? Ну да, конечно, упрятали парня в тюрьму, а уж если начистоту, она тоже, чай, не святая. Сколько времени он к ним ходил, чуть не год. На виду ничего, все шито — крыто. А когда дома нет мужа, как удобно! Я так, например, считаю, что она не лучше других. Весь поселок будет обсуждать вас: женщины — больше ее, а мужчины — вас обоих, потому что тебя они уважают, ты их понимаешь, ты еще много дел сделаешь, тебе до финиша далеко. На Гарри никто особенно злиться не станет. А если он здесь потеряет работу, так найдет в другом месте. Ему это неважно. Он никто. А ты, Ронни, — деятель. Тебя все знают, ты других учишь, как жить.

Уилф откинулся назад, так, словно разговор уже закончен. Потом, почувствовав, что Бетли хочет сказать что‑то, продолжил несколько небрежно:

— Что мне всегда нравилось в тебе, Ронни, так это, как ты умеешь влиять на людей. Кувберт тоже умел, но не до такой степени, как ты. С одной стороны, ты вроде их человек, а с другой — на порядок выше. Они тебя уважают, потому что ты не просто треплешь языком, в общем, ты этих людей понимаешь, и понимаешь получше, чем я. Они и поработать, и погулять как надо сумеют, и они‑то знают, как надо обращаться с женщиной. А уж если мужчина не может справиться с собственной женой без помощи полиции… ну тогда, извините…

Тут Уилф пожал плечами, чувствуя, что наплел ровно столько, сколько нужно.

— Считается, я умею хорошо говорить — но ты, как вижу, и сам не дурак. — Бетли стряхнул упавший на брюки пепел. — Кому уже Гарри успел натрепать?

— Пока только мне. А я ни с кем не разговаривал. Джун поехала к матери, но ведь это не значит, что она хочет поделиться с ней?

— Ни с кем она делиться не собирается, — резко ответил тот. — Я уже сказал, сломаю ей шею, если вздумает кому рассказать.

Уилфу после этих слов сразу стало многое ясно — будто пролился дневной свет. Странно, что он так долго переоценивал Бетли. Он сказал осторожно:

— Можешь быть полностью уверен в том, что ни от меня, ни от Гарри никто не услышит ни слова.

Бетли презрительно хмыкнул.

— Я могу быть уверен! Скажите, пожалуйста! Большое тебе спасибо! Он, видите ли, будет защищать мою семейную честь. Лучше позаботься о своем подлюге братце.

— В деле замешаны трое, — спокойно ответил Уилф. — То, что касается одного, касается всех.

— Тебя послушаешь, можно подумать, мы какие‑то заговорщики. А виновный один — Гарри, а мы — пострадавшая сторона.

Уилф стоял у тонкой черты, разделявшей разумный и сдержанный разговор и открытый конфликт. Он не был уверен, что полезно переходить эту черту, в таком случае пришлось бы воспользоваться единственным оружием, которое у него было в руках.

— Я только хотел, чтоб ты самым серьезным образом поговорил с Джун, предупредил: адвокат Гарри постарается ее дискредитировать — или изобличить во лжи, или же откопать что‑нибудь такое в ее прошлом, что бросит тень на ее репутацию.

— Я тебе уже говорил, — сказал Бетли, у которого опять покраснело лицо, — быть поосторожнее с такими разговорами.

— Хочу объяснить, — продолжал Уилф, с усилием напрягая свое терпение, — что может произойти: Гарри без борьбы не сдастся, я буду стоять рядом и помогать, чем могу. В мире полно людей, которые готовы себе навредить, чтоб другому досадить. Раньше я считал, что ты принадлежишь к иным.

Уилф встал с дивана, выпрямился, как бы показывая этим, что разговор закончен. Потом продолжал спокойно:

— Гарри причинил тебе зло, но это зло ничто по сравнению с тем, которое ты можешь причинить себе сам. Пока что все зависит от тебя, но если ты дашь ход делу, то окажешься во власти общественного мнения и тогда кто тебе поможет? Разве что бог.

— Я подумаю об этом, ладно?

— Хотелось бы знать точно, что ты собираешься предпринимать.

— Уже сказал: я подумаю.

Значит, он хочет держать Гарри на крючке. Он выслушал Уилфа, понял, что в его словах есть смысл, и не станет рисковать собственным положением из чувства мести. Наверное, сам сообразил раньше, до прихода Уилфа. А когда тот пришел, дал ему высказаться. Пускай Гарри помучается немного в неизвестности. Так, судя по всему, обстоят дела. Однако Уилф не мог рисковать — он не мог уйти, не дав Бетли понять, что тот играет с огнем. Он сказал:

— Гарри несколько дней пробудет у меня. Если тебе захочется его видеть, можешь с ним связаться. — Он вынул из внутреннего кармана пиджака письмо, блокнотик, записную книжку и сложенный листок бумаги с кое — какими записями для романа. Потом вытащил фотографию, положил ее вниз лицом, прижал большим пальцем и начал искать по карманам ручку. — Мать лучше насчет адреса не беспокоить. Она расстроится, если узнает.

— Знаешь, сейчас не время для нежных чувств. Нужно было раньше думать.

«Ну что ж, — сказал себе Уилф, — попытаюсь в последний раз. И уж тогда ударю эту самодовольную рожу в самое больное место».

— Знаешь, Ронни, ты все делишь на белое и черное — и в политике, и в людских отношениях, а все далеко не так просто. Ты уверен, что знаешь все, что тебе следовало бы знать?

— Я знаю то, что мне сказала Джун, и то, что я видел своими глазами, — сухо ответил Бетли, — и этого мне вполне достаточно.

— И ты не можешь мне вот здесь, сейчас пообещать, что ради всех нас мы забудем это дело?

— Я тебе уже сказал: подумаю.

— Это то, что я должен передать Гарри?

— Говори ему, что хочешь, — ответил Бетли с отвращением в голосе, — я ему никаких посланий передавать не собираюсь.

Уилф почувствовал себя оскорбленным. Он взглянул на слегка запачканную оборотную сторону фотографии и стал писать адрес. Потом протянул Бетли. Сердце у него стучало.

— Вот, возьми мой адрес.

— Ладно, куда‑нибудь положу.

Стоя у камина и слегка покачиваясь на мысках, Бетли перевернул фотографию. Он перестал качаться, опустился на пол полной ступней, и сразу стало видно, что он дюйма на два ниже.

— Где взял? — Неожиданно у Бетли прорезался грубый и сильный голос.

— Гарри нашел где‑то в Шеффилде.

Уилф сделал шаг вперед, вытащил фотографию из зажатых пальцев Бетли и засунул ее назад в карман.

— Надо написать адрес на менее важном документе.

— Скотина.

Бетли отвернулся. Потом оперся о полку камина.

— Я не хотел показывать, — сказал Уилф, глядя в спину Бетли, — ты меня сам заставил. Это старая фотография, до тебя. Гарри никому, кроме меня, о ней не говорил. Нельзя смешивать с грязью девушку только зато, что она снялась в таком виде. Само по себе это не значит ничего, кроме одного: в этом деле не все так просто, как ты думаешь.