Рассказ о брате - Стэн Барстоу

— Эта публика не могла б меня подвигнуть на сотворение списка белья для прачечной.

— Больно уж ты нетерпимый и резкий.

— Возможно. А я всегда говорил: неудачи делают человека резким и нетерпимым. Легко быть великодушным, когда все хорошо.

Маргарет чуть не подпрыгнула от возмущения.

— Как ты можешь сейчас рассуждать о неудачах? Не рано ли? И вообще — почему неудачи? Рассказ прочли по радио, опубликовали, ты написал роман, настоящий роман, и он искренней, лучше всех книг, которые я читала в последнее время.

— О нет, вы говорите так лишь потому, что любите меня, — возразил он шутливо.

Она быстро опустила глаза. «Да, я тебя люблю», — захотелось сказать в ответ.

Отношения их достигли стадии платонической любви и застыли на этой точке. Она спрашивала себя: может, в манере ее поведения есть что‑то, удерживающее его на расстоянии? А может, она для него всего лишь приятель, который по случайности принадлежит к женскому полу? Ведь он даже ни разу ее не поцеловал.

— Я говорю тебе то, что любой сказал бы на моем месте. — Она подняла голову. — Помню, я тебе чуть глаза не выцарапала, пока ты согласился дать почитать. Но ведь из этого совершенно не следует, что я стану хвалить твой роман, если он мне не понравился.

— Ты знаешь, я очень ценю твое мнение…

— Спасибо. Ты ведь давно отослал рукопись?

— Два месяца назад. Точнее, восемь недель и три дня.

— По крайней мере, это значит, что книгу читают внимательно.

Он погасил остаток сигары, на какое‑то мгновенье у него помрачнело лицо, потом он сказал:

— А, черт, с тобой играть невозможно! — Засунул руКу во внутренний карман пиджака и достал конверт. — Сегодня пришло.

Она развернула письмо. Наверху страницы стояло: «Издательство „Томас Рэнсом лимитед“. Лондон». Дальше шел текст: «Уважаемый сэр, мы с интересом ознакомились с рукописью Вашего романа „Горькие рассветы“ и считаем, что роман написан умело, в нем хорошо очерчен сюжет, что, несомненно, свидетельствует об определенных писательских способностях. В особенности это относится к диалогам. Но, взвесив все свои возможности, мы пришли к выводу, что по своему содержанию, по тому, кого вы сделали главным героем, роман этот может быть рассчитан на слишком узкий круг читателей, ввиду этого мы не можем принять его к публикации. Благодарим Вас за присланную рукопись и возвращаем ее Вам отдельной бандеролью».

Маргарет, не зная, что сказать, прочла письмо еще раз.

— Но ведь не так плохо, — проговорила она наконец. — Они хвалят книгу!

— Ну, видят, написано грамотно, поэтому оказывают мне честь: пишут специальное письмо, а не просто возвращают рукопись. А в письме надо ж что‑то сказать, вот они и пишут, что я подаю надежды, — диалоги, видите ли, удались. — Уилф криво усмехнулся. — Никогда не чувствовал себя так мерзко. Понимаешь, потрачено два года на то, чтобы перенести все, что накопилось в душе, на бумагу, закончил и вижу — получилось. По крайней мере, ничего лучше я пока не написал. Отсылаешь, ждешь чуть не на третий день телеграммы. А вместо этого проходит два месяца и потом — вот тебе! — Он щелкнул пальцами.

— А почему ты послал им?

— Издательство небольшое, но они печатают хороших писателей, ну и издают красиво.

— Ты бы мог послать в более крупное издательство. Там возможностей больше, и они не побоятся опубликовать человека со стороны.

— Наверно, ты права. Но знаешь, хороший роман новичка напечатает любое издательство, а разбавленный Лоуренс никому не нужен.

— Это не разбавленный Лоуренс, а самый настоящий Уилф Коттон. Ты хочешь, чтоб издатели держались одного мнения, чтоб все были непогрешимы, но они ведь тоже люди! Откуда знаешь, может, Томас Рэнсом просто истратил уже те деньги, что выделены на печатанье новичков? И почему ты так уверен, что какой‑нибудь другой издатель не станет сам искать новые имена? Ладно, потерял два месяца. Однако какое это будет иметь значение через десять лет? Придумай‑ка себе псевдоним и отсылай роман в другое издательство. И перестань пускать слезу, в пиво накапаешь.

Минуту он размышлял, глядя на потухшую сигару. Потом сказал:

— Отошлю‑ка я его агенту.

— Я слабо себе представляю: это дорого?

— Да нет, поначалу ничего не стоит. Вот когда тот договорится с издателем, то есть продаст рукопись, то возьмет комиссионные, десять процентов, что ли. Насчет издателей ты права. Можно кому не надо отсылать до бесконечности. А агенты всех знают, следят за конъюнктурой.

— Отсылай завтра же. У тебя есть список этих агентов?

— Есть. В писательском ежегоднике все имена проставлены. Вернемся домой, я выберу. Нет, лучше даже сделаем так, ты выберешь за меня. Положимся на женскую интуицию.

— А я не очень везучая.

— Со мной тебе авось повезет. Черт, такое ощущение, будто стоишь перед кирпичной стеной и пытаешься кулаком ее пробить.

Она взглянула на его плотно сжатые губы, стиснутый кулак.

— Все устроится, не волнуйся. Через пару лет будешь вспоминать как о давнем сне.

Он посмотрел на ее руку, которая так легко легла на его кулак, потом взглянул в лицо.

— А ты правда веришь?

— Верю.

Он все смотрел на нее. Словно хотел увидеть ее насквозь. Она покраснела, подумав, что же он нашел в ее душе.

— Я рад, что у той тетки напротив не сыскалось для тебя комнаты.

— И я рада.

На улице шел дождь, резкий ветер тащил за собой, толкал в спину. Уилф взял Маргарет за руку, и последние сто метров до дома они уже бежали.

В прихожей, запыхавшись, они улыбнулись друг другу, Маргарет откинула волосы.

Он открыл дверь своей комнаты.

— Зайдешь?

— Да я хотела пойти наверх, переодеть чулки — совсем промокли.

— А ты их просуши на электрокамине.

Она зашла в комнату. Уилф помог ей снять пальто, включил электрокамин и придвинул к нему два кресла. Она села, провела руками по влажным ступням.

— Слушай, отвернись на секунду.

— Давай, давай, я пока поищу ежегодник.

Он стоял, отвернувшись, у полки, потом взглянул на лее: Маргарет вытянула ноги поближе к камину.

— Ну что, холодные?

— Как две льдышки.

Он бросил книгу в кресло, стал на колени, взял правую ступню.

— Дай потру. И правда, жутко холодная.

— Какие у тебя руки теплые! — Ощущая во всем теле трепет, она закрыла глаза.

— Так хорошо?

— Да, очень.

Он выпустил правую ногу, она поставила ее на пол. Уилф начал растирать левую.

— Мне всегда казалось, что ноги — самая некрасивая часть тела, но у тебя они чудо.

— Спасибо на том.

Он продолжал тереть и тереть, потом давление рук ослабло, и тут она почувствовала легкое прикосновение. Приоткрыла глаза: Уилф не шевелился, прижавшись щекой к ее ноге. Она поскорей закрыла глаза. Запрыгало сердце. Маргарет не знала, сколько прошло времени. Он позвал:

— Маргарет.

Она взглянула ему в глаза.

— Маргарет, — повторил он.

— Ты трезв как стеклыщко? — тихо спросила она. Слегка приподнялась, обвила рукой его шею. Они поцеловались, и поцелуй был не страстный, но долгий и нежный. Немного погодя Уилф осторожно отстранился.

— Не хочется нарушать романтику, но ведь так и сознание потерять можно.

Она подвинулась в глубоком кресле, освобождая ему место.

— Иди сюда.

Он устроился рядом, они обнялись, и она уткнулась лицом ему в шею.

— Ты только послушай, какой ветер.

— Угу.

— Явно, с крыши летят черепицы.

— Ну и пускай.

Резкие порывы ветра бились о дом, здание прямо‑таки дрожало под этим напором. Над головой упало что‑то тяжелое.

— Что это? — Маргарет подняла голову.

— Это Поппи выпихнула мистера Суолоу из своей постели.

— Ты знаешь, он у меня как‑то смеха не вызывает. Ты слыхал, как они ссорятся?

— Судя по всему, повторный медовый месяц подошел к концу.

— Бедная Поппи.

Они застыли, откинув головы на спинку кресла.

— Сегодня не хочется думать о несчастье других, — сказал он.

Она легко дотронулась до его глаз, потом провела пальцами по губам.

— А ты не хочешь еще раз поцеловать меня?

Она прижалась к нему влажными горячими губами.

Кто‑то открыл и с грохотом захлопнул парадную дверь. По полу потянуло холодным воздухом. Маргарет вздрогнула.

— Тебе холодно?

— В ноги дует.

— Погоди минутку.

Он вылез из кресла, снял с кровати покрывало, обернул ей ноги.

— Сейчас согреешься.

Она приблизила губы к его щеке и потом прошептав ла на ухо:

— Давай лучше ляжем рядом.

Он замер. Потом тихо спросил:

— Ты правда хочешь?

— Да… Ты знаешь, я не… но я… я так тебя люблю, я хочу, чтоб ты знал, как я люблю тебя.

— О, моя любимая, моя малышка. Думаешь, я не хочу того же? Хочу. Очень хочу. Но не сразу. Я буду ходить и вспоминать твои поцелуи. Я пойду с тобой в кино, буду сидеть рядом и держать тебя за руку, а потом в толпе ты поглядишь на меня, а я пойму, что говорят твои глаза. Я хочу тебя всю, но сначала я хочу надежду.