Семицвет: молодость богов. Части 1-2 - Святослав Зайцев

Вода доходит до деревьев. Деревья ещё будут жить некоторое время, там под водой, но потом умрут. Они будут умирать, но не сохнуть — потому что вокруг будет вода. Наверное, если опуститься с аквалангом под воду, то можно попасть в мир умерших деревьев.

Затем, вода станет подбираться к высоким точкам. Муравьи уходят из обжитых домов, пауки бегут прочь. И змеи — наверняка, своим умным длинным телом они могут нащупать — вверх ползти или нет. И ползут, ползут, ползут на самую высокую гору, какую только смогли отыскать. Чтобы остаться здесь навсегда.

Его передернуло.

Да, примерно лет двести назад затопили эту равнину. И что — вот здесь эти змеи с тех пор и живут? Или она тут одна? И вот отчего остров змеиным называют. Какой же он дурак, что сунулся сюда. Сидел бы дома, занимался бы математикой. Ну и хрен, что он на военную кафедру не поступил бы, хотя может и поступил. И математику выучил. С ней можно в какой-нибудь технический вуз податься.

Что же делать? Что делать? Он стоял не шевелясь, скованный ужасом и даже представить себе не мог как поступить.

Нужно было принять какое-то решение.

Он вспомнил, как стоял перед Лизой и уговаривал её идти за ним. Тогда он тоже принял решение. Это было тяжело, ему было неприятно и больно испытывать это. Но он это сделал. Как и тогда, нужно было принять решение. Практически не двигаясь, он заставил себя осмотреть все вокруг. В метре от него был стол. Ему нужно было просто сделать шаг и…

Под палаткой что-то зашевелилось, он задержал дыхание. Ему показалось, что его окатили ушатом ледяной воды. Он отчетливо увидел змеиный хвост. И нутром почувствовал, как эта тварь пытается проникнуть в палатку через щель.

Этот шелест, холодный, едва различимый — на пределе слуха. Чешуйка за чешуйкой, по синтетической ткани скользит внутрь его палатки — гибкая, извивающаяся смерть.

Кончик хвоста мелькнул в тени и пропал. Змея забралась внутрь. Там, где лежал его спальник и туда, где будет его голова, когда он должен был забраться и лечь там спать, когда сварит себе еды.

Она ядовитая? Если бы знать. Вроде змеи все кусаться могут. И даже если она не сильно ядовитая — он же ребенок, на него её яда точно хватит. Он даже до дома доплыть не успеет. Сколько надо яду, чтобы его убить? Час или два?

От этой мысли вспотели ладони, и хотя ему было очень холодно — воздух был душным. И от этого было ещё неприятнее. Он сглотнул и очень медленно забрался на стол. Отлично было решение, конечно, ничего не скажешь. Зачем он забрался на стол, он так и не знал. Может быть от того, что внутри понимал, что до стола змея вряд ли допрыгнет. И ему будет не так страшно.

Вдали начал громыхать гром, ветер поднялся нешуточный, а на озере, от волн появилась пена… Не двигаясь, он стал перебирать варианты того, что может сделать. Удрать на лодке. На ночь глядя. В грозу. И вероятно, это будет ещё опаснее, чем остаться со змеей.

Он может так и сидеть здесь до утра, пока гроза не закончится. Но от мысли, что он проведет ночь под дождем, в темноте была ещё более пугающая — к тому же становилось все холоднее. Да и в темноте он может не увидеть змеи.

Прогремел гром — да такой, что ему захотелось уши заткнуть. Отчего-то гром здесь был громче и страшнее, чем дома, когда он лежал в кровати и смотрел на вспышки молний через открытое окно.

В какие-то моменты ему казалось, что время тянется бесконечно. Но гроза приближалась. Один за другим в лесу исчезали блики.

Очень хотелось позвать на помощь. Так громко, как только можно. Но стал перебирать всех мифических богов, каких знал со школы. Но они же никогда не приходят на помощь. Сколько он ни пробовал.

Он был один. Он был абсолютно один. Никто был не в силах ему помочь. Никто не собирался ему помогать. За его спиной никто не стоял. Он не мог никому позвонить. Он не могу никого позвать. Он не мог добежать до школьного психолога или спросить совета у Арсения. Он не мог попросить о чем-то отца или поплакаться Свете. А сейчас он один.

Он не знает, что делать.

Но никто кроме него ему не поможет.

Песни, например. Можно было песни петь. А почему нет? Ничем не лучше чем на столе сидеть. Потому, что ничего другого не остается. Петь песни и соображать, соображать, черт возьми. И смириться с тем, что никто кроме него ему же и не поможет.

И он попытался вспомнить ландыши. Но ничего не вышло, отчего-то ему становилось от этой песни ни лучше, ни хуже. Может, песня только один раз сработать может? Тогда нужно было другую песню вспомнить. Но про цветы ни одна песня не вспоминалась. Ну, можно не про цветы, а про траву. Вот была песня про траву у дома. Ещё про звезды.

Так! Трава, трава у дома… По-моему она снилась. Или синева снилась?

А вот костер практически потух, кстати. Камни, которым он был обложен то ли от ветра, то ли от того, чтобы ничего не загорелось — камни эти наверняка, нагрелись. Вообще, там три больших камня, четыре мелких и ещё с десяток совсем небольших.

Вот тот большой он точно не поднимет. А может и поднимет. Или не поднимает? С дугой стороны — вот тот небольшой он поднимет точно. Рокот космодрома! Точно там был космодром. И трава снилась, а не космодром.

Усилием воли он заставил себя сменить позу. Кровь прилила к отсидевшим ногам и он сморщился от неприятных ощущений. Текста он не помнил. Помнил, что там были трава и звезды. И какой-то приставучий припев. Он вспомнил музыку практически полностью. Вот же текст сложнее всегда запоминается, чем музыка. Интересно почему? А ведь музыка это тоже текст — ноты. Правда, в них смысла нет. Можно даже закодировать ноты в придуманные символы и подбросить какому-нибудь дешифровщику, чтобы тот сума сошел, пытаясь найти текстовый смысл в том, что нужно исполнять на тубе.

Можно было представить себя древним космонавтом. Когда оправдан риск и мужество. От костра до палатки навскидку метра четыре, кстати.

Интересно, если взять Светин утюг и попытаться попасть им точно в Царско-Сельскую автономную область на карте Империи. Область совсем крохотная и практически посредине. Он сможет утюгом в неё точно попасть? С метра попадет. А с двух? Вряд ли. А вот если взять загруженную тележку из супермаркета, прижать её к себе и резко разогнаться — то попадет. Правда, при этом заденет Китайскую АССР и проедется по Якутии.

Вдалеке сверкали молнии. Ветер усилился. Он аккуратно поднялся на колени, ноги затекли, а руки дрожали от ужаса.

А ведь нужно было просто выбрать между утюгом и тележкой. Хотелось монетку кинуть. Сразу все понятно станет. Впрочем, можно было представить, что она упадет решкой! Выходит, тележка, а потом утюг. Ну и отлично. Тележка так тележка.

А что он делает перед тем, как начать серьезное дело — контрольную по математике, например? Погружается в состояние, представляя, что великий математик. Так вот сейчас он станет великим космонавтом. Только страшно — первый раз в космос-то! А что он делает, когда боится? Правильно.

Первое движение далось с трудом. Мышцы отказывались слушаться — он замерз. Замерз и боялся. Слишком долго сидел на столе. Часа четыре, не меньше. И ему даже казалось, что он во сне — пытается убежать, прыгнуть или что-то сделать, а тело двигается медленно.

Но вот, преодолев пару метров он схватил средний из трех камней и кинул его точно в туда куда хотел. Палатка прогнулась. И, кажется, камень задел Японию. Но думать было некогда. Он схватил тележку — самый большой камень, и кинул в то место, где по его разумению должна лежать змея. Вообще, не кинул, конечно, а скорее резко положил.

Следующий камень. И ещё один. И ещё.

Он увидел, как тварь под палаткой мечется между ловушки из камней, пытаясь выбраться А камней мало осталось. Поэтому он поднял тот, что бросил первым и ударил снова. Кажется, попал в голову. Затем ещё один. И ещё. И ещё.

Стемнело. А он, как заведенный, продолжал и продолжал кидать камни. Хотя Змея, вероятно, была давно мертва.

Он остановился только тогда, когда ногу свело судорогой. И вот теперь — едва стоял на ногах тяжело дышал, скривив лицо от боли. Медленно сел на траву, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть. Руки дрожали, но уже не от страха, а от усталости.

Снова загремел гром.

Нужно было прибраться в лагере и сменить одежду — он был весь в грязный. Развести костер и приготовить есть. А поесть нужно было. И при одной мысли о мясе в животе заурчало так, что даже переурчало волны и ветер. Но мяса у него с собой не было. Зато оно однозначно было где-то в палатке — в районе его головы.

Он внимательно к себе прислушался. Безумство его нисколько не пугало. Разгреб камни у палатки и увидел змею — он сломал ей скелет в нескольких местах и практически раздавил голову. Явно перестарался.

Камни положил у костра — уверенно взял змею в ладонь и крепко сжал. Чудовищное, крепкое тело. Тонкое, гибкое и удивительно сильное. Торжество силы.