Athanasy: История болезни - Мавликаев Михаил

Так же быстро и неожиданно она отпустила мою руку и отвернулась к кухонному раздатчику. Я растерянно присел на диван-кровать, не зная, куда деться и чем заняться. Без робо-консьержа даже не с кем завести разговор, пока хозяин жилища чем-то отвлечён…

Так ничего и не придумав, я принялся разглядывать комнату. Никакого беспорядка, но в то же время повсюду следы присутствия хозяйки – небольшие плакаты с рисунками на стене, мелкие вещи, странные и очень старые на вид, аккуратно расставленная посуда. Словно комната превратилась во вторую одежду – потёртая и изношенная в удобных местах, украшенная самодельными вставками и оттого только ещё более уютная.

Мне никогда не добиться такого результата. Вещи в моей комнате всегда выглядели так, как будто какому-то излишне исполнительному робо-консьержу приказали создать имитацию жилища: он тщательно воссоздал форму, не понимая сути.

Взгляд зацепился за странную картонную папку, лежащую на одной из полок:

– А это что такое?

– Ты о чём? – Полианна оглянулась через плечо. – А… Это книга. Будь осторожнее.

– Книга?! – я нервно отдёрнул руку. – Книги вне Библиотеки запрещены!

– И что теперь? Вызовешь кланков? Лучше полистай её сам. Только осторожнее, повторяю.

Покрывшись холодным потом, я приподнял запрещённый предмет и прочитал вслух слова на обложке:

– Первая книга о животных… Первая? Это самая первая книга человечества?!

– Очень смешно, Джоз, – недовольно ответила Полианна; но потом со смешком добавила: – Наверное, тут имеется в виду, что эту книгу о животных ребёнок получает в подарок первой. Получал когда-то там, наверху.

Животные… Почти забытое слово. Я с любопытством раскрыл книгу и принялся листать страницы, хрупкие, словно высушенные листья водорослей.

Простые и яркие цветные рисунки; странные и удивительные образы – какие-то милые, какие-то страшные. Крупные буквы под ними складывались в смутно знакомые слова. Какие-то из этих слов мы изучали в детстве. Но большинство я видел в первый раз.

Рисунок на одной из страниц поразил меня своей уродливостью: две искажённые мохнатые фигуры, отдалённо похожие на человеческие, сидели на земле и скалились огромными клыками. Я с трудом прочитал подпись:

– П… П-павиани… Ну спасибо, Бридж.

– У Вас ещё будет время ознакомиться с моей личной библиотекой, господин чиновник.

Полианна повернулась ко мне и поставила на прикроватный столик две странные чашки – ровные цилиндрики без ручек из тонкого прозрачного стекла. Я вернул книгу на место, взял одну из чашек и пригляделся. На её боку почему-то была нарисована вертикальная шкала с пометками-числами.

Позади шкалы, в прозрачном водорослевом чае медленно вращался серебристо-чёрный вихрь. Омерзительно живой, он отказывался опадать на дно чашки, подёргиваясь и цепляясь за стеклянные стенки.

Я аккуратно поставил чашку обратно на столик, пытаясь не содрогнуться слишком сильно.

– Ты меня отравить решила?

– Джоз, это просто сома.

– Я знаю, что это, у меня этой дряни две бутылки под кроватью валяется.

– Это ты так похвастался? – Полианна уселась на кровать рядом со мной, сжимая свою чашку в руках. – Если ты знаешь, что это, то в чём проблема?

– Ну… Моя сома… Не принадлежит мне. Я эту гадость не пью.

Полианна повернулась ко мне. Невозможно прозрачная голубизна её глаз смущала, притягивала и в то же время отталкивала своей странностью, своей неуместностью в зелёном полумраке Города. Как будто два осколка Чистого Неба.

– Джоз… – начала она, сначала неуверенно, но с каждым словом её решимость словно росла. – Мы можем выпить это. И поговорим без лжи, без смущения или страха, открыто до самого конца. Или мы можем выпить чаю, поговорить о погоде, о жизни и смерти, и ты пойдёшь домой, но следующую записку в парке ждать не будет уже никто.

– Но я уже говорю с тобой без лжи. Надеюсь, ты это заметила.

– Да, я заметила! Спасибо тебе за это. Но можешь ли ты быть уверен, что я тоже говорю правду? В чашке единственный способ быть уверенным в этом.

Я замер, поражённый неотразимой логикой такого довода. Какой невыносимый соблазн, какие жестокие условия! Полианна может сказать мне всё, что она думает; всё, что она чувствует на самом деле… Но только в том случае, если я скажу то же самое.

– Выпьешь ты, и выпью я, – негромко проговорила она.

Мне есть что скрывать. Я не имею права взваливать на неё всё то, что узнал. Судя по всему, ей и без того хватает своих тайн и тревог. Но я так устал молчать.

Выбор только за мной.

Я схватил цилиндрик странной чашки, зажмурился и опрокинул его в рот. Тёплая, словно чуть шероховатая жидкость легко скользнула в горло и… как будто исчезла. Растворилась, впиталась в тело. Никаких мерзких и скользких сгустков жидкого металла, отчаянно цепляющихся за язык. Опять мои ожидания оказались страшнее реальности.

Глаза распахнулись сами и уставились в собственное зеркальное отражение, едва видимое в прозрачной глубине. Передо мной два окна, два экрана – сегодня по ним передают Чистое Небо. Голубые ободки – это она. Тёмные кольца внутри. Это, конечно, я. И поблёскивающие серебром озёрца по центру. Это сома.

– Отличный день для прогулки… – прошептал я, – да и погода неплохая.

– Ты так считаешь?

Кто-то из нас рассмеялся. Кто-то забрал из наших рук опустевшие чашки и поставил их на столик. Кто-то мягко толкнул нас в плечи, заставляя прилечь на диван.

Её рука коснулась моей – её тонкие пальцы провалились в мою ладонь, словно в воду. По предплечью прошлась волна, поднимая волоски на коже дыбом; я судорожно вздохнул, когда она докатилась до сердца.

– Ч-что происходит? – сумел проговорить кто-то из нас.

– Кажется, я налила слишком много, – ответил ему другой голос.

– Тогда нам стоит поторопиться.

– Ты куда-то торопишься?

С медленной басовитой вибрацией мир размылся по краям; чёрный дым закрутился вихрем, поглощая всё лишнее, брошенное и мёртвое. Навстречу ему зазвучало биение сердец – каждый удар как вспышка света, выхватывающая из тьмы то, что реально и живо.

– Я тороплюсь узнать ответы.

– Тогда спрашивай.

«Док-док!» – и лучи света отбирают у тьмы два реальных и живых тела. Я уставился на свою десятипалую руку и попытался сжать её в кулак.

– Эй, это всё ещё мои пальцы! – рассмеялась она. – Управляй своими.

– Ты любила его? – задал я вопрос, грызущий моё сердце.

– Кого?

– Того, кто умер слишком рано.

– Наверное.

– Ты должна говорить правду…

– Это и есть правда.

«Ток-ток!» – два сердца слились в одно. Большое, страшное, ветвистое и могучее, оно отправило волну света-крови, осветившую всю комнату – и стены, и пол, и потолок, реальные и живые.

– Что ты почувствовала? – спросил один голос.

– Я очень, очень расстроилась, – ответил другой.

– И это всё?

– Разве этого недостаточно? Чувствам не обязательно быть сложными, чтобы стать важными.

«ТОМП-ТОМП» – вдруг ударило в комнату что-то огромное: снаружи, сверху и снизу, отовсюду вокруг, просветив два сердца насквозь, словно чудовищное Солнце, ищущее заблудившиеся огоньки, чтобы вернуть их домой.

– А меня?.. – я не смог договорить самый важный вопрос. Но двуединое тело само отправило разряд тока, словно написав мурашками по общей коже недостающее слово.

– Наверное.

– Ты должна говорить п…

– Это правда, – пожала она всеми четырьмя плечами.

– Тогда зачем это всё?

– Потому что ты мне нужен.

– Почему, зачем?

Свет-кровь испуганно отпрянул, сжался из тела-комнаты обратно в сердца. Под бетонной кожей содрогнулись трубы, теряя обретённую жизнь; хрипнула напоследок вентиляция, втягивая последний вдох.

– Я из Непротивления, – испуганно признался один голос.

– Я догадался! – рассмеялся другой.

Чёрный вихрь бросился на оставленную добычу. Поле зрения раскрошилось по краям, обваливаясь кусками мира во тьму. Два сердца оторвались друг от друга, неохотно и недовольно перебирая органы и части тела, разделяя их на две кучки.