Athanasy: История болезни - Мавликаев Михаил

Ким смущённо что-то пробормотала про заказ, который наконец пришёл ей «с материка», и протянула мне растение в горшке. К сожалению, не знаю, что это за вид, а спросить некого. Кто бы мог подумать, что альгологи плохо разбираются в сухопутных растениях. Впрочем, мы все здесь узкие специалисты. Все, кроме нанохирургов, ха-ха.

3 ноября

Разговорился с индусами. Горячо благодарили за вылеченного Чандралала. Они особенно его почитают. У него прямо посередине лба большая фиолетовая родинка. С самого рождения он отмечен тилакой.

Религиозная принадлежность Чандралала очень неопределённая. Говорят, что он какой-то агхори – мне в этом слышится вообще что-то греческое. Видимо, это кто-то вроде почитаемого блаженного, святого деревенского дурачка.

7 ноября.

Сегодня орал на Франка.

Говорил, что тестирование новой версии, которую мы готовили с начала августа, преждевременно. Что четыре месяца – ничтожный срок для разработки, несмотря на годы подготовки. Что мы на скаку меняем лошадь на непредсказуемую химеру.

Скороговоркой рассказывал ему про новый подход. Про эмерджентность функций. Про то, что теперь нанохирурги сами ищут свою функцию в системе. Что сперва потребуется обучение, отладка, что нужно долго пробовать на кошках и только после этого…

Кажется, убедил.

17 ноября

Кошки чувствуют себя нормально. Едва живая кошка-альбинос с перебитым позвоночником и раковой опухолью теперь мягко расхаживает по своей клетке. И где только такую нашли? Первый день она была такой растерянной, как будто снова вывалилась из материнского живота на эту грешную землю.

Франк торжествует: «Вы понимаете, что мы открыли, Эстергази? Вы понимаете, что мы вместе открыли?»

Нет, я не понимаю. Пока что я вижу только исцелённую кошку, которая в любой момент может превратиться в жижу или разрастись огромной раковой опухолью во всю комнату. Но, конечно, Франк выбил тест на индусах. Комитет по этике перестал читать мои письма. Кажется, они теперь сочиняют протоколы экспериментов под копирку.

19 ноября

Он снова торжествует: «Всё ждёте ошибки, Эстергази? А что, если бы Галилей до самой смерти поправлял свои выкладки? Мы бы до сих пор ездили на лошадях, а не летали в космос».

Видимо, он насмотрелся новостей про колонизацию Геба. Никогда не понимал, зачем нужны колонизаторские проекты. Первое поколение, может, и выживет, но дети не смогут нормально развиваться в таких условиях. Чего стоит провал Марсианского проекта.

Впрочем, это головная боль не для меня, а для корпорации Wirion.

21 ноября.

Зашёл к индусам в составе медицинского крыла. Чандралал отвечает на вопросы Веллингтона как-то хмуро. Да и остальные тоже. За индусами раньше такого не водилось. Часть подопытных перевели в изолированные боксы в другой части комплекса. Зачем – Франк не отвечает.

Я помню, как подвыпивший Веллингтон признавался в кафе Франку и Полу Хейдри в особой любви к индусам: «Знаете, что мне в них нравится больше всего? Это последний народ, сохранивший представление об уважении к другому».

Тогда Хейдри, в котором точно есть афроамериканская кровь, мрачно отшил нашего глав-менгеле: «Это всего лишь потому, что мы с вами в дорогих костюмах, Шон. И по нам видно, что мы не будем ночевать в канаве следующей ночью».

25 ноября

Опять обедал напротив Веллингтона. Тот сидел, опустив голову и уткнувшись в тарелку, и старательно делал вид, что меня не существует. Благодаря этому я заметил, что у него пропала лысина! Когда он успел сделать пересадку волос? Вроде из лаборатории не выезжал.

Теперь партии подопытных уводят в боксы каждые два дня. Обратно индусы возвращаются ещё более понурые. Про то, что с ними делали в боксах, не рассказывают.

Забавно. Только что понял, что у меня перестали расти ногти. От стресса, видимо. Чешется опухоль на лице. А чесать нечем.

Кавиани

Глава 9

Глаза как Чистое Небо

Если Главкон и жаждет поглотить мою душу, поднявшись из самых глубин Котлована, то лучше бы ему сделать это прямо сейчас.

Объявленное Сулайманом повышение оказалось ещё более неофициальным, чем я думал. Повседневные обязанности с меня так никто и не снял. Более того, на меня неожиданно свалилось нечто гораздо более тяжёлое и страшное, чем управление Теневой Машиной в подвале. Взаимодействие с гражданами.

За что мне это наказание? В чём я провинился?

– Господин Кавиани, но я совсем не понимаю, что мне делать… – пробормотал сидящий передо мной человек. – Кабинет номер тысяча… триста… Тысяча четыреста… Оказался закрыт, и я вернулся к Вам.

– Да, я уже объяснял вам, что у данного специалиста отпуск в честь Усекновения Головы Павла Гедерского, – устало ответил я.

– Д-да, но сколько эту голову усекали-то, не всю же шестерицу? Это же… Чик! И всё…

Несколько мгновений я просто разглядывал посетителя – грузного и невысокого, постоянно терзающего шейный платок. Боязливая, почти раболепная вежливость в нём удивительным образом смешивалась с дерзкой наглостью, как будто в любую секунду он может сорваться на крик, со скандалом пытаясь выбить из меня немедленное решение всех его проблем.

И эта мелкая, повседневная ересь про один из главных праздников… Спорить готов, что этот человек соблюдает все посты и ходит к исповедальне каждый день. Он искренне считал себя исправной деталью, и в то же время он – один из тех самых дизайнеров-модельеров, растащивших выписанный грант. Эта история возвращается ко мне снова и снова, чтобы опять укусить в зад.

Я повторил:

– Праздничные дни – это повод для активной домашней работы и время для похода на обязательные добровольные демонстрации и сборища.

– Но Вы же сами сказали, что я обязан сформировать комиссию в течение этой шестерицы!

Выписанный бюджет растворился среди этих людей, словно кубик пищевого концентрата в кипятке. И теперь они же формируют комиссию по расследованию своей же растраты. А я расчерчиваю для них линии на песке – ничего не значащие, не имеющие реальной силы. Жители Города боятся переступить эти линии, злятся на собственный страх, злятся на меня.

– Вы обязаны собрать все необходимые документы в течение шестерицы, – сказал я, – но неважно, какой именно шестерицы.

– Но эти подписи действительны только пять дней, – недоумённо ответил он. – На следующей шестерице мне придётся начинать всё заново!..

– Да, всё верно.

Посетитель вскочил, переполненный всё той же абсурдной смесью злости и осторожной вежливости.

– Зачем всё это придумано?! Мы же люди, почему нельзя договориться по-людски?

– Это не для людей, – я ткнул пальцем вверх, – это для Машин.

На выходе он попытался хлопнуть дверью, но покорёженный лист пластика снова застрял, уцепившись нижним краем за бетон пола. Вместо хлопка раздалось только жалкое «кр-рак» снова раскрывшейся трещины.

Небольшая и неожиданная польза от чего-то сломанного.

Словно вслед за пластиком, жизнь расщепилась на три неравные части: ночной кошмар, наполненный вкрадчивым шёпотом бесформенной плоти; утро, превратившееся в бесконечную череду посетителей и рабочих задач. И Машина.

После обеда я ритуально запирал жалкие останки двери кабинета, проходил уже привычным маршрутом по коридорам своего этажа, нервно потея и стараясь не привлекать лишнего внимания, и отпирал другую дверь, гораздо более прочную. Весь остаток дня заполнялся скрипом педалей и привычными расчётами. Точно такие же числа, как и там, наверху, но за ними таился совершенно другой мир.