Для плохиша она — исключение - Яна Полунина

не по главной лестнице. Толкнул дверь с надписью “Аварийный выход” и побежал по ступеням вверх.

– Почему ее уволят, если узнают? – спросила я на повороте.

– Потому что это уже не первый случай, когда она принимает студентку за потерянную дочь. И у нее уже было последнее предупреждение. Если выкинут, то дадут такую рекомендацию, что она в жизни себе не найдет работу.

– Почему? Ректор показался мне вменяемым человеком. Неужели не понимает?

– Ты ничего не знаешь о ситуации. Лучше не лезь.

Я посмотрела вверх, как Ярый легко поднимался по ступеням вместе с тяжелой ношей. Сколько же в нем силы!

А дури?

Хотя в этой ситуации дури у меня было не меньше. Сплоховала. Страшно подумать, что почувствовала бы женщина с нестабильной психикой, если бы я сказала, что море теплое.

О чем я думала? Конечно, это вывело бы ее из спокойного состояния! Может, это слово “море” и явилось причиной ее потери сознания, а не действия Ярого?

Нет, стоп. Что это я себя виноватой сделала?

– Открой дверь! – командовал парень.

Медпункт был пуст, что меня несказанно удивило. Сам он больше напоминал приемный покой частной клиники. Даже несколько коек было, которые можно было отгородить шторками.

– А где персонал? В ЭСА нет медсестры? Не может быть! – Я оглядывалась по сторонам, пока Ярослав клал женщину на койку.

Я подлетела, поправила подушку и накрыла ее простыней.

Ярослав подошел к шкафчику, достал ящик с цифрой 3 и поставил его на тумбу рядом. Проверил реакцию зрачков на свет. Достал тонометр, мастерски измерил давление и пульс. Записал показания на бумажку, положил на тумбу, и тут дверь открылась.

– Леночка! – Медсестра в возрасте всплеснула руками у двери.

Худая настолько, что ее можно было обнять одной рукой, она мигом оказалась рядом.

– Что случилось?

– Опять, – только и сказал Ярый.

Женщина подняла взгляд на меня.

– Почему ее никто не остановил?

– Меня позвали.

– Насколько далеко в этот раз она зашла?

Ярослав смотрел на меня всего секунду, но какой же это был взгляд.

– Недалеко.

– Тогда почему она в таком состоянии?

– Запретное слово, – нехотя выдавил Ярый.

И лицо женщины вытянулось.

– Море? – одними губами спросила она парня.

И тот кивнул.

Все-таки это я виновата в состоянии этой бедной женщины.

– Что я могу сделать? Чем помочь? – спросила я медсестру.

– Ты уже помогла, чем смогла! – резко ответила она, но оборвала слова, когда Ярослав резко повернулся.

– Не надо так с Кристиной. Она старалась помочь.

Медсестра раздраженно выдохнула, а потом кивнула:

– Да, ты прав. Как тебя зовут? Кристина? Ты можешь помочь. Лену… Елену Алексеевну нельзя резко выводить из такого состояния. Лучше всего помогают лиричные песни. Знаешь хоть одну? Умеешь петь?

Я смутилась, но чувство вины было сильнее. И пусть пою я так, как поет большинство – кое-как и в душе, я села на край кровати и неловко поежилась.

А потом запела. Хрипенько, не попадая в ноты, но я попыталась вложить в песню все раскаяние.

Я не подумала головой. Простите.

И как-то на фоне беды профессора мои проблемы схлопнулись, словно мыльные пузыри. Ведь эти маленькие неприятности разрешимы. А вот ее беда – нет.

Ярослав провел рукой по моему плечу, а я не дернулась. Беспокойство парня выглядело искренним, это меня тронуло.

Я то ненавижу его, то восхищаюсь. То хочу убить, то пожать руку. Меня качало на волнах эмоций и чувств, а хотелось добраться до берега и раскинуть руки в стороны, лежа на песке. Передохнуть.

И это же в моих силах.

Давление профессора пришло в норму, и я тихо вышла, оставив Ярослава и медсестру. Удивительно, но парень не пошел за мной, лишь проводил взглядом до выхода.

В этот день я пришла на подработку невероятно молчаливой. И все словно чувствовали – не задавали вопросов. Кажется, даже посетители сегодня были куда как спокойней и тише себя вели. Или же мне просто так чудилось?

В перерыв я позвонила маме. Как ты? Ела? Спала? Как учеба?

Все эти вопросы она задавала как из пулемета, и я вдруг разрыдалась. Рассказала маме о том, что случилось, пока она не надумала себе лишнего.

– Ты хороший ребенок и искренне хотела помочь. Все позади.

Она не осуждала меня никогда, хотя было за что. Не учила сейчас, что не надо было лезть в то, в чем не разбираюсь.

Мама.

– Я тебя люблю, мам, – часто-часто моргала я, стараясь закончить слезливый поток.

– И я тебя люблю. Всегда.

– Даже когда я не думаю головой.

– Даже когда думаешь попой. Потому что ты моя дочь.

Ну вот, я снова разрыдалась. Сегодня работать буду с красными глазами.

***

Утром меня разбудила однокурсница Настя.

– Еще спишь? Ты что, расписание не смотрела?

Я зевнула, хмурясь и вспоминая, почему вчера решила, что можно поспать подольше. А, точно!

– Смотрела: командные игры между курсами вместо первой пары.

Не говоря уже о том, что я хотела выспаться после такого напряженного дня.

– Вот именно! Решила прогулять? За каждого человека снимают уйму баллов, – согнула пальцы на руке девушка.

– Так там пометка есть, что присутствие по желанию, а я его точно не имею – этого самого желания.

– Еще как имеешь! Это хитрый ход такой у них. Стратегическая уловка, понимаешь? Потом с команды спишут баллы за каждого лентяя. Мы и так в прошлом месяце были самой отстающей командой, поэтому сегодня поднимаем всех лично и тащим. Я за подмогой или сама пойдешь?

Настя обычно выглядела спокойной и уравновешенной девушкой, но сегодня от нее шла такая решительная энергетика, будто для нее победить или хотя бы не ударить в грязь лицом было невероятно важно.

– Маш! – Я обернулась на спящую соседку. –