Для плохиша она — исключение - Яна Полунина

– Двадцать. – Взгляд женщины задумчиво опустился вниз, а потом взволнованно уперся в меня. – Ты живешь у Речного вокзала?

– Н-нет. – Я растерянно посмотрела на студентов вокруг.

– Твои родители живы?

– Д-да.

Кто-то хмурился, кто-то недоумевал, но были и те, кто смотрел на женщину с сочувствием.

Преподаватель прижала к себе папку до побелевших костяшек пальцев, а потом вдруг сказала:

– Заходите!

А сама осталась стоять на месте, не отрывая от меня взгляда.

Я неуклюже поправила лямку рюкзака, неловко шагнула в аудиторию, а потом быстро-быстро пошла на самую дальнюю парту, чтобы скрыться в глубине помещения.

Всю пару я чувствовала на себя взгляд профессора. Очень странные эмоции он вызывал внутри меня. Я словно чувствовала то тоску, то надежду, то горечь, то раскаяние, то боль.

– Почему она на меня так смотрит? – наконец не выдержала я и спросила у рыжей девушки, что сидела рядом со мной.

– Она десять лет назад потеряла дочь. Наверное, ты напоминаешь ее.

И стоило паре закончиться, как профессор встала рядом с партой. Однокурсники стали собираться медленней, постоянно косясь на молчаливую картину – стоявшего надо мной преподавателя.

Я не могла сказать ни слова. Не представляю, что в такой ситуации нужно сделать.

Женщина села за парту напротив лицом ко мне.

– Это правда не ты? – так надрывно спросила она, что у меня язык не повернулся возразить. Но и согласиться я не могла. Я словно окаменела.

– Ты же пришла ко мне, да? – продолжала рвать себе сердце профессор. Заодно рвала и мне.

Наверное, будет хуже, если это затянется. Хоть больно, но это надо быстрее обрубать. Затушить огонь надежды.

Я достала телефон, нашла фото и положила смартфон экраном к женщине.

– Моя мама. У меня ее глаза и папин нос.

Профессор смотрела на телефон долго, но будто сквозь него. А потом накрыла его ладонью, словно не могла видеть.

– Побудь немного ей, пожалуйста, – вдруг попросила она тихо, но в словах была сокрыта такая большая тоска, что у меня язык отказался двигаться.

Женщина не представилась, а мне было неудобно спрашивать, как ее зовут. Что говорить, я не знала, погуглить не могла.

Как лучше вести с себя с тяжело скорбящим человеком? Пойти на его уговоры и притвориться потерей или же сразу оборвать попытки замены на корню?

Мне не хотелось сделать хуже, поэтому я затихла и просто смотрела в глаза женщине, ожидая ее дальнейших действий и слов.

Если что-то будет слишком – я прерву.

Профессор потянулась к моей голове и погладила меня по волосам.

– Как поживаешь?

Мне отвечать? И что ответить? Хорошо? А что, если это только ухудшит ее состояние?

– У тебя все хорошо? – снова спросила женщина, по-матерински нежно заглядывая мне в глаза.

У меня создалось ощущение, что я обманщица, мошенница. Что я втерлась в доверие, прикинулась ее дочерью и будто чего-то добиваюсь. Стало неудобно и колко в чужой шкурке. Не привыкла я, чтобы кто-то, кроме мамы, так на меня смотрел и гладил по голове.

– Ты хорошо питаешься? – Женщина опустила руку с головы на мое плечо, провела вниз до локтя и сжала. – Надеюсь, ты не худеешь?

Взгляд преподавателя становился все взбудораженней.

Я молчала, будто мне заклеили рот скотчем.

– Ночи в лагере теплые?

Лагерь? Неужели мать потеряла дочь там?

– У тебя есть там подружки?

Кажется, так и есть.

Но где был этот лагерь, в котором произошла трагедия? Скорее всего, у моря, там вероятность несчастного случая больше.

– Как ты там? – Она схватила меня за пальцы и крепко сжала.

Захотелось вырваться, потому что я испугалась лихорадочно горящих глаз. Надо как-то ее успокоить…

– Море… – И тут мой рот накрыла ладонь.

Я хотела сказать, что море теплое, но Ярый помешал.

– Простите, Елена Алексеевна. – Ярый убрал руку от меня и потер палец, за который я его тяпнула. – Нам с Кристиной нужно срочно поговорить.

– Не сейчас. Не видишь? – мне было неудобно повышать голос при человеке, который так глубоко страдает от своего горя.

Этот парень совсем без тормозов. Неужели не понимает, что происходит? Или ему все равно на всех, кроме себя? Эгоистичный, самодовольный, избалованный мажор.

– Именно поэтому тебе, Кристина, нужно пойти со мной, – надавил голосом Ярый и обхватил мои плечи, подталкивая встать из-за парты.

Видя, что его попытки мной пресекаются, встал лицом ко мне и, показав глазами на преподавателя, сделал страшные глаза.

До чего же невоспитанный придурок.

– Не обижай мою девочку! – вдруг треснула его по руке папкой профессор. – Лапы от нее убери! Какая это тебе Кристина!

Женщина встала и так посмотрела на Ярослава, что я в один момент подумала, что она на него накинется. Покраснела вся, затряслась, а потом как-то разом обмякла и стала оседать на пол.

Ярослав успел ее поймать, и она не ударилась.

– Доигралась? Не знаешь, когда остановиться? – вдруг рыкнул он на меня так, что я вздрогнула.

Он держал Елену Алексеевну так бережно, что я удивленно застыла.

– С-скорую вызвать? – Я уже достала телефон, кнопки набирали три заветные цифры спасения.

– Нельзя. Я отнесу ее в медпункт. Забери ее сумку и за мной.

– Но ей, может быть, нужна помощь!

– Если об этом узнает руководство ЭСА, Елену Сергеевну уволят. – Ярый как-то сердито посмотрел на меня, поднимая женщину на руки, и вдруг высказался: – Просил же тебя прекратить. Хорошо, успел тебе закрыть рот, чтобы ты не ляпнула про море…

Я сначала почувствовала боль от словесного укола, а потом уже от укола совести.

Кажется, я заигралась. Всегда же предпочитала не лезть, если не разбираюсь в теме, но нет, потянуло же из-за сочувствия. Я так хотела помочь, а сделала только хуже.

Я нашла сумку профессора под столом и побежала за Ярым, который почему-то устремился